Это был бешеный, сумасшедший поцелуй, равного которому я не ощущала на губах за всю последующую жизнь, – это был поцелуй двух жаждущих существ, двух изголодавшихся людей; это было чудо, ошеломившее и покорившее меня до конца, наконец, это было блаженство и наслаждение, которое я так давно хотела испытать. Наши губы разъединялись лишь затем, чтобы сделать судорожный вздох и с новой силой коснуться друг друга.

Я училась всему очень быстро, потому что к науке этой меня вела любовь. Чудесное опьянение обволакивало меня, я закрыла глаза, чувствуя, как волны трепета и упоения затопляют, смывают, несут меня в океан счастья. Наши губы сливались воедино, мы дышали дыханием друг друга; высокие золотые колосья пшеницы сплетали над нами шатер счастья и убаюкивали сознание… Быть может, в эту минуту я бы позволила Анри все что угодно.

– Боже, – прошептала я горячими губами, – Боже мой!

Я почти потеряла голову.

Но в то же мгновение я почувствовала, что он весь напрягся, словно превозмогая что-то, я уловила едва слышный стон, и виконт выпустил меня из объятий.

Он сидел, склонив голову и обхватив ее руками. Я испугалась: может быть, я сделала что-то не так? Но ведь я почти ничего не делала… Дотянувшись рукой до его руки, я спросило тихо и нежно:

– Анри… Анри, что с вами?

Он порывисто обернулся, почти гневно схватил меня за плечи.

– Перестань, – грубо воскликнул он, – разве ты не видишь, что тебе достаточно сделать какое-то движение, и я не смогу сдержаться? Перестань!

Мне стало страшно и обидно. Его слова я понимала весьма смутно. За что он на меня рассердился?

– Пора ехать, – сказал виконт поднимаясь.

За всю дорогу мы не промолвили друг другу ни слова, не обменялись даже звуком, однако это молчание не казалось мне искусственным или неприятным. Может, и хорошо, что мы молчали. Я быстро позабыла обиду и помнила лишь о том пьянящем, страстном моменте. Море чувств нахлынуло на меня, мне нужно было время, чтобы в них разобраться.

Совсем стемнело, и мы не разбирали дороги: до восхода луны было еще далеко. Наши лошади шли рядом, слегка пофыркивая от ночной сырости. Я подумала, что сейчас, наверно, около десяти часов. Какой переполох поднялся в Сент-Элуа из-за моего отсутствия!

Я размышляла о том, какой опасности подвергаюсь, заезжая в Крессэ. Если кто-то увидит меня, то подумает, что я любовница виконта. Полчаса назад, когда Анри сжимал меня в объятиях, я, кажется, даже хотела ею быть. Но сейчас… Вокруг было темно, сыро. Атмосфера была не та. И я чувствовала, как страсть моя тает, а опасения растут. Нет ли у виконта в мыслях чего-то дурного? Впрочем, ведь у него дома жена.

Поместье Крессэ находилось в мрачной, болотистой местности. Темнота ночи позволяла увидеть, как мерцают на болоте огоньки святого Эльма. Лес подступал к низкой ограде маленького замка: Крессэ был затенен могучими соснами, вязнущими корнями в песке. Стены были так увиты плющом и диким виноградом, что казались ночью черными. Двор, освещенный старинным факелом, почти повсеместно зарос вереском.

– Ах, как у вас грустно, – проговорила я вздрагивая. – Дома ли ваша жена? Или уехала на воды?

– Ее нет, – бросил виконт через плечо. – Идите за мной. Я быстро натянула на себя скромное, темных тонов платье виконтессы, по одному этому наряду понимая, что Крессэ дает не так уж много доходов. Через темный коридор я вошла в мрачный зал дома. Виконт стоял у стрельчатого окна и молча смотрел в ту сторону, где в нескольких десятках шагов возвышалась громада леса. Чуть вдалеке было топкое илистое озеро, которых так много в бретонских краях. Я заметила, что рука виконта, обтянутая перчаткой, слегка вздрагивает, сжимая длинный кнут: недавно прошедшийся по спине герцога де Кабри.

– Да, – глухо сказал Анри, – мой дом не идет ни в какое сравнение с вашим, правда? Давно прошло то время, когда виконты де Крессэ были знатны и богаты.

– Ах, не говорите об этом, – прошептала я с отчаянием. – Я сама жалею, что мой отец так богат; это проклятое богатство отдаляет вас от меня.

– Вы думаете, я вам поверю? Любая женщина, даже самая некорыстолюбивая, предпочтет блестящий замок хижине. Рай в шалаше, любовь в бедности – это, знаете ли, выдумки поэтов, пустяки…

– Но только не для меня, – проговорила я со слезами. – Анри, вы разрываете мне сердце. Почему вы так холодны? Ведь я люблю вас.

– И выходите замуж за герцога! – продолжил он с негодованием в голосе.

Я была готова расплакаться. Почему он так изменился?

– Я сказала, что люблю вас, а вы отвечаете мне упреками!

– Почему я должен верить в вашу любовь?

Я молчала. Вместо того чтобы признаться мне в любви в ответ, он требует каких-то доказательств…

– Почему вы должны верить? Но ведь я готова исполнить любое ваше желание!

– Вы немного не в себе, на вас повлияло недавнее происшествие.

– Вы с ума сошли, Анри… Я люблю вас, понимаете? Последние слова я произнесла почти с гневом за то, что он такой бесчувственный. Но виконт вдруг переменился: руками слегка приподнял мое лицо и, шумно вздохнув, прижал мою голову к своей груди, перебирая пальцами мои распущенные волосы.

– Вы прекрасны, Катрин. Вы дочь такого отца. Разве я могу быстро поверить в свое счастье?

Я млела от упоения в его объятиях. Как хорошо, когда он говорит с чувством, когда он не отпугивает меня холодностью и прямотой!

– Как я счастлива, – прошептала я дрожащим голосом. – Вы добрый, Анри… Вы не станете, как герцог, говорить, что ваше отношение ко мне зависит от моего состояния. Вы благородный, вы как герой из рыцарского романа. Вы немого странный, да. Я не знаю, быть может, я вас люблю за вашу странность… О, Анри! Я сама не знаю, за что я вас люблю.

Я говорила поспешно, задыхаясь и жадно хватая ртом воздух, которого почему-то не хватало. Мне хотелось выговориться, выговориться сейчас же, словно кто-то зажимал мне рот. А в голове неслись обрывки мыслей и слов, сбивая меня с толку, оглушая, заставляя путаться и повторяться. Анри молча осыпал поцелуями мое лицо.

– Послушайте! Что из того, что я выйду замуж? Это же случится не сейчас. И я всегда буду любить только вас. Вы мой волшебник, вы подарите мне так много счастья… О Анри, только вам одному будет позволено называть меня Катрин. Для всех остальных я буду Сюзанной. Когда я буду вспоминать о своем третьем имени, о вашем голосе, которым вы его произносили, – я буду плакать от счастья, Анри, как плачу сейчас! Я…

Мне не удалось договорить. Губы виконта, горячие и настойчивые, блуждая по моему лицу, нашли и трепетно прильнули к моим губам, сошлись с ними изгиб в изгиб. Старые своды замка растворились в волшебном сне, вокруг уже не было мрачных стен, а были только двое – я и Анри. Мои губы покорно полуоткрылись ему навстречу, и поцелуй стал так глубок, что это меня почти оглушило. Ошеломленная, потерявшая себя, я чувствовала, как у меня подкашиваются ноги.

Рука Анри, обжигавшая мои обнаженные плечи, мягко потянула верхнюю тесемку корсажа и осторожно коснулась моей груди. Опускаясь губами все ниже, он откинул меня чуть назад, и его горячее дыхание опалило мне кожу. Его губы припали к вырезу корсажа неспешным, ищущим, но настойчивым поцелуем.

Ни в одном романе я не читала о том, что испытывала сейчас. Тело горит как в огне, разум и желание сплетаются в невыносимой борьбе, от которой трудно дышать. А эти губы – на моей груди… Его руки, обнажающие мои руки от плеч до локтя… Волны нестерпимо острого наслаждения захлестывали меня, по телу пробегал трепет, похожий на сладкие судороги. Сознание едва мерцало во мне, жила только плоть – шестнадцатилетняя, невинная, но готовая и жаждущая любви.

Жаждущая? Да, до некоторых пор…

Ласки, так зажигавшие меня доселе, вдруг перестали меня волновать, как только руки Анри спустились ниже, к бедрам, погладили их сквозь платье и подцепили подол юбки… Вот тут-то я и очнулась, и теперь уже не чувствовала ничего, кроме страха. Переходить последний рубеж мне не хотелось. Я любила Анри, но… но… словом, я сама не могла всего понять.

– Нет, – проговорила я, мягко, но настойчиво отталкивая его от себя, – нет, я этого не хочу. Не надо!

Последний мой окрик прозвучал так требовательно, что виконт отстранился.

– Мы немного забылись, – сказала я извиняющимся тоном, – но терять голову не стоит.

– Не стоит? – с каким-то странным изумлением спросил он, словно хотел сказать. «Если не стоит, то зачем же вы мне нужны?»

Я попыталась поскорее отделаться от этой неприятной мысли. Конечно же, Анри не может так думать. Он слишком благороден для этого… Он бы не стал ухаживать за мной, если бы не любил меня хоть немного.

– У вас есть свечи? – проговорила я уже спокойнее. – Здесь так темно. И холодно.

– Вы вся дрожите, – сказал виконт, осторожно усаживая меня в кресло. – Вам нужно согреться.

Он набросил мне на плечи индийскую шаль, и сердце у меня растаяло от такой заботливости. Несомненно, он любит меня. Иначе зачем бы ему нужны все эти хлопоты?

С шипением вспыхивали свечи. Огонек пламени высветил большой портрет на стене напротив. Из темноты выглянуло красивое лицо молодой женщины, белокурые, высоко взбитые волосы, румяные щеки и озорные лазоревые глаза… Я с ужасом смотрела на портрет. Кто это – Мари де Попли, подруга моего детства?

– Кто это? – с затаенным страхом спросила я вслух.

– Моя жена, – беззаботно отвечал виконт, – урожденная Мари де Попли.

Вот тебе раз! Что обычно чувствуют в таких ситуациях? Я чувствовала невыносимую обиду.

Я поняла, что нам нужно расстаться.

– Может, вы выпьете кофе? – спросил виконт.

Я покачала головой и, медленным шагом приблизившись к нему, положила руки ему на плечи.

– Поцелуйте меня, – сказала я тихо. Мне нужно было добавить «на прощанье», но я смолчала.

Его губы легко коснулись моих губ, и я не посмела требовать большего, хотя мое сердце сжалось от его холодности.