Я быстро поднялась по лестнице в свою комнату и остановилась перед зеркалом, придирчиво себя оглядывая. Зачем мне осиная талия, увеличенные белладонной глаза, новое белое платье, если нет человека, способного все это оценить?

Гневными движениями я распустила корсет, стягивающий меня почти до пятнадцати дюймов, и сама ругала себя за глупость. Вырядилась!

– Все вы что-то выдумываете, мадемуазель, – сказала Маргарита ворчливо, – то одеваетесь бог знает как, то раздеваетесь… Я уж и не знаю, что думает о вас ваш отец.

Мне показалось это до того обидным, что я расхохоталась и, подбоченившись, резко повернулась к Маргарите.

– Да ничего он не думает, понятно? – закричала я. – Он никогда ничего обо мне не думал. Я их всех терпеть не могу – отца, мачеху, герцога, и тебя тоже!

Я едва не расплакалась. Маргарита была добродушной женщиной и принялась меня утешать, нисколько не обидевшись: она понимала, что имеет дело со своенравной, колкой, но, в сущности, доброй девушкой.

– Ладно, – сказала я через минуту, – затяни меня снова.

Но корсет теперь, как на зло, не хотел затягиваться. Маргарита сопела, шнурки едва не лопались, у меня трещали ребра, а талия не делалась меньше восемнадцати дюймов.

– Вот видите, что делает с человеком капризность, – сказала Маргарита, тяжело дыша и останавливаясь в очередной раз передохнуть.

– Боже мой, но ведь в зале давно уже началась игра! – жалобно воскликнула я.

– Будете подгонять меня, мадемуазель, – останетесь и вовсе без корсета.

Наконец мы позвали на помощь Жильду. Я наклонилась, опираясь на кровать, чувствуя, что вот-вот лопну. Но Жильда быстро настроила все дело, и я вернулась в зал. Мне вдруг стало интересно, захотелось последить за ходом игры: судя по ставкам, она обещала быть ожесточенной.

– Гравельский лес, – произнес маркиз де Фонтенэ усмехаясь.

Все ахнули.

– Если я выиграю, маркиз, я стану хозяином Семилесья, – многозначительно напомнил мой отец, намекая на давнее соперничество между нашим семейством и кланом де Фонтенэ за звание принца Бретонского, – что вы на это скажете?

– Возможно, друг мой, возможно, – протянул маркиз, выбирая в коробке сигару побольше. Их мы получали с острова Мартиники. – У вас чудесные сигары, могу вам заметить.

– В таком случае я ставлю Сент-Элуа, – вдруг сказал отец. Я вздрогнула. На миг мне показалось, что я ослышалась.

Отец не мог так рисковать замком…

– Боже мой, что вы такое говорите! – воскликнула я, бросаясь к отцу. – Как вы можете ставить на карту наше родовое поместье? И потом, разве он не принадлежит мне? Насколько я помню, вы подарили мне его всего четыре месяца назад!

– Успокойтесь, принцесса, – сказал маркиз де Фонтенэ, – ваш отец прекрасно играет в буйотку. Однажды он обыграл даже Марию Антуанетту.

Я едва не заплакала: Сент-Элуа стал частью моей жизни, я так привязалась к нему, что не променяла бы даже на весь Париж.

– Но это мой замок, отец, – вы слышите, мой! – сказала я в отчаянии. – Вы не можете поставить его на карту без моего согласия.

– Дорогая моя, – произнес отец равнодушно, – вы ведь еще несовершеннолетняя и незамужняя.

Я замерла, побледнев. С моих губ не сорвалось больше ни слова. Замок Сент-Элуа остался за нами: кроме того, весь Гравельский лес перешел в наше владение, однако где-то внутри во мне все выше поднимал голову маленький настороженный критик, который рос с каждым словом, услышанным мною от отца.

Отца я и раньше боялась. Может, не боялась, а как-то робела перед ним… Я ни в чем не знала отказа, меня одевали, как куклу и задаривали драгоценностями. Я не питала к отцу особой любви, но и больших причин для неудовольствия у меня тоже не было. И, в сущности, только сейчас я поняла, что ничего для него не значу. Нет, значу, конечно, но только как орудие для исполнения каких-то планов. Мне заранее, много лет назад, была отведена определенная роль, и я не должна была от нее уклоняться. Идти только по пути, начертанному для меня отцом… Если я буду послушна, жизнь моя будет сносной. Если же я, паче чаяния, посмею нарушить планы отца, пойду наперекор его честолюбию, меня призовут к порядку немедленно и строго. Когда я стала отцу поперек дороги даже в таком ничтожном деле, как игра, он устранил меня несколькими словами. А если речь пойдет о чем-то более серьезном?

И все-таки – как он мог забыть или не понимать того, что я не просто орудие, не просто принцесса, обязанная исполнять волю своего отца, но и девушка, женщина, человек, наконец?

– Завтра, дорогая моя, вам нужно вместе с герцогом осмотреть выигранный Гравель, – бросил он мне через плечо, – я очень прошу вас об этом.

Я согласно кивнула. Ехать в лес с герцогом мне совсем не хотелось, но я пыталась найти оправдание поступкам отца.

– Вы снова бледны, милочка, – сказала Маргарита, уводя меня из зала, – только что цвели, как розанчик, и вот снова побледнели. Что ни говори, а принц вел себя не как достойный дворянин. Уж я-то знаю, как вы не любите, когда вам перечат!

3

– Признаться, я не думал, что вы согласитесь составить мне компанию, – сказал герцог после долгого молчания.

Наши лошади шли рядом, но Стрела все время недовольно фыркала, словно ей было не по душе соседство с лошадью герцога.

– Гравельский лес войдет в мое приданое. А ведь ваши интересы должны быть и моими интересами, – насмешливо сказала я, – не так ли, сударь?

– Хорошо, что вы это поняли, – раздраженно бросил он. Боже, он еще смеет раздражаться! У меня не было слов, чтобы описать ту меру презрения, которое я чувствовала к нему. Я презирала его уже за то, что он, сорокалетний идиот, волочится за шестнадцатилетней, не имея к этому никаких данных… Ни на минуту я всерьез не допускала того, что стану его женой. Ну а после того разговора о приданом… Словом, я герцога терпеть не могла и ничуть не смущалась тем, что он это замечает.

– Я не поеду в ту сторону, – сказала я с плохо скрытой неприязнью, когда он предложил мне добраться до Гравеля не по просеке, а через лес, – там есть ужасное друидическое капище, оно меня очень пугает, а вы никакой защитой служить не можете.

– Гм! Вы не слишком-то любезны, мадемуазель.

– От меня вам никогда не дождаться любезности.

– И все-таки странно, что такую гордячку, как вы, пугает капище. Вы ведь безбожница, еретичка, это мне известно. Вы читаете Вольтера.

Я предпочла ничего не отвечать на это глупое замечание. Разве что сказать герцогу, что он глуп, делая такие нелепые выводы. Или напомнить, что он, герцог, не читает не только Вольтера, но и вообще ничего?

Было очень жарко. Солнце стояло в зените. Я уже почти сожалела, что согласилась поехать в Гравель. Духота была такая, что к вечеру непременно разразится гроза.

– Вы говорили с отцом? – спросил герцог де Кабри.

– Нет, – резко ответила я, не поворачивая головы. – Деньги это дело таких, как вы и мой отец: вот и разбирайтесь во всем сами.

– Интересно, что вы скажете, если однажды вам не хватит денег на покупку нового туалета для бала, – ядовито заметил герцог.

Я расхохоталась.

– Не беспокойтесь, сударь, это будет не ваша забота… Мой отец не оставит меня без средств.

– Так вы отказываетесь быть мне союзницей?

– Вам – союзницей? Да вы смеетесь, сударь!

Слева от нас густой стеной тянулся Пэмпонский лес, у самого подножия которого протекал ручей. Жара ли так подействовала на меня? Я решила высказать все, что у меня на душе, – высказать сейчас, немедля!

– Я никогда не выйду за вас замуж, – отчеканила я твердо и выразительно. – Слышите? Я скорее убегу из дома.

– Наш брак дело решенное, об этом и говорить нет смысла, – произнес герцог, злобно прищуриваясь, – никто вас и не спросит.

– Ах, вы на это надеетесь! Чудесно, господин герцог! Думаете, я не знаю, откуда у вас столько упрямства? Я все знаю!

– Ну-ка, ну-ка, скажите, что вы знаете!

– И скажу! Мне отлично известно, что вы погрязли в долгах, что у вас только и имущества, что титул и несколько сюртуков, в которых появляетесь в обществе, чтобы все думали, что вы еще богаты. Вы хотите жениться на мне из-за денег, это всем известно. Вы пользуетесь тем, что моему отцу трудно найти мне подходящую партию, так как наш род очень древен и знатен. У вас блестящее происхождение, вот мой отец и купился. Но ведь ваше происхождение – это только оболочка! И мне остается только представлять, как вы сгниете лет через десять.

Он молчал, под щеками его ходили желваки.

– Так что я никогда не выйду за вас замуж, – передохнув, сказала я. – Я вас терпеть не могу, меня от вас тошнит. Вы мне совершенно не нравитесь. Вы не понравились мне сразу, а уж после того разговора и подавно. И дело тут не в том, что вы уже стары, что вы разорились, просто вы очень скверный человек, и все тут.

Слегка успокоившись, я заговорила тише:

– Неужели вы могли всерьез подумать, что я стану вашей женой? Ищите себе в жены маленьких монастырских дурочек, а я не из таких. Я скорее убегу из дома, или оскандалюсь, или позволю разрезать себя на мелкие кусочки, чем разрешу вам прикоснуться ко мне.

Признаться, я не сразу поняла, что произошло. Земля и небо поменялись местами как будто. Напоследок я заметила всадника, скачущего по дороге в ста туазах отсюда.

Герцог одним прыжком оказался на земле, стащил меня с лошади, грубо сдавив руками мою талию, и с невероятной силой толкнул на землю возле пшеничных колосьев. Я не устояла на ногах и упала – еще не соображая, в чем дело, испуганная. В ту же минуту он навалился на меня, жарко дохнул в лицо, я увидела его глаза – пустые, ненавидящие, и громко закричала. Тогда он рывком приподнял меня за плечи и с силой грохнул об землю: дыхание у меня перехватило от боли, некоторое время я не могла кричать и только чувствовала, как он разрывает на мне корсаж и до крови царапает грудь.