Лето промелькнуло как счастливый сон. Я изучила весь Сент-Элуа – от чердака до погребов, узнала каждый уголок старого парка. Моя козочка, которую я кормила два года назад, теперь уже изрядно выросла и бегала за мной повсюду. Я научилась грести, плавая на лодке по парковому пруду. Бон-Клод учил меня ездить верхом – для меня была подобрана маленькая смирная лошадка шоколадной масти. Вскоре я легко могла доскакать до моря. Несколько раз с рыбаками я уходила далеко в океан: на утлых рыболовецких суденышках они достигали даже островов Бель-Иль и Уа. Рыбаки учили меня бретонскому языку, очень отличающемуся от французского, и я вскоре могла так-сяк слепить несколько бретонских фраз.

Вечером, уставшая и счастливая, я читала старинные семейные хроники и предания о подвигах членов рода де ла Тремуйлей де Тальмонов, так и засыпая над пожелтевшими страницами… В августе на несколько дней приезжал в замок мой отец, но я была так увлечена всем, что видела вокруг, что почти не обратила внимания на его приезд.

Иногда у меня возникала мысль о моих братьях. Где они? Куда уехали? Не могу не признать, что думала я об этом лишь мимолетно. В конце концов, что я могла еще сделать – мне было всего двенадцать…

В сентябре 1782 года мне пришлось расстаться с Сент-Элуа. Загоревшая, отдохнувшая, дерзкая и раскованная, я возвращалась в монастырь, к молитвам и наставлениям сестры Клариссы.

8

Терезу де ла Фош забрали из монастыря в 1784 году, когда мне было четырнадцать лет. Ее отец, воевавший в США за независимость колоний, не пользовался при королевском дворе благосклонностью монархов. Поэтому Терезу представлял ко двору дядя, барон де ла Фош, слывший благонамеренным аристократом. Имение юной Терезы показалось очень заманчивым многим версальским щеголям. Не успела она пробыть при дворе и полугода, как знаменитый красавец и повеса граф де Водрейль, близкий друг принца крови графа д'Артуа, предложил ей руку и сердце… Предложение было с благодарностью принято. Назначили день свадьбы – 14 сентября 1784 года, о чем была извещена и я, лучшая монастырская подруга Терезы.

Возможность присутствовать на свадьбе, впервые за два года покинуть обитель святой Екатерины и хотя бы на несколько дней освободиться от докучливой опеки святых сестер, привела меня в восторг. Я писала отцу и мадам де л'Атур письмо за письмом, умоляя отпустить меня в Бель-Этуаль, где должна была состояться свадьба. Они долго раздумывали, стоит ли показывать меня свету в столь юном возрасте. Мне мой возраст юным отнюдь не казался. Я уже завивала щипцами волосы, хотя в этом не было никакой необходимости – они у меня вились от природы, тайком пудрилась, подкрашивала глаза и вместе с другими девчонками подкладывала в лиф куски ваты, чтобы формирующаяся грудь казалась больше… Словом, мы делали немало глупостей и считали себя вполне взрослыми барышнями.

И вот письмо от отца пришло. Ранним сентябрьским утром мать Элодия вызвала меня к себе и, не говоря ни слова о том, какое радостное ожидает меня известие, принялась скучно твердить о том, сколь опасно искушение большим светом для неопытной юной девушки, которая едва вышла из детского возраста, сколько соблазнов ее там подстерегает и в какой грех можно впасть, позабыв о наставлениях умудренных опытом воспитательниц.

– Там будет много дам и кавалеров, которые вас, дитя мое, возможно, поразят вольностью своего поведения и раскованностью манер, а может быть, и откровенной распущенностью. Там будет много благородных юношей, чья молодость пока не позволяет им правильно оценивать жизнь и относиться к девушкам, подобным вам, с достаточной сдержанностью. Поэтому вы, дочь моя, должны быть всегда начеку. Держитесь всегда скромно, будьте молчаливы – такое поведение наиболее естественно в вашем возрасте. Разумеется, ваше происхождение и состояние подняли вас на достаточную высоту, и вы не можете не знать об этом, но в данном случае это может вам только помешать. Ведите себя так, будто вы самая низкая в этом собрании. Это помешает вам насладиться праздником, но поможет сохранить чистоту.

Вздыхая, я пообещала помнить все поучения наставниц и вести себя так, чтобы не запятнать чести святых сестер из обители святой Екатерины. Рука для поцелуя была милостиво мне протянута, я неохотно приложилась к ней и, благословленная настоятельницей, получила отпуск на две недели.

В Бель-Этуаль мы ехали под надзором старой тетушки мадам де л'Атур. Она беспрестанно жаловалась на мигрень, нездоровье, неудобства и невиданную для сентября жару, но, как ни старалась, испортить мне путешествия не смогла. Меня приводили в восторг и огромная, обитая изнутри шелком карета, и кованый сундук с первым в моей жизни гардеробом – в монастыре мне полагалось лишь белое платье с нарукавниками. Мне была навязана в подруги моя кузина Люсиль, племянница моей мачехи – глупейшее создание с завитыми белокурыми кудряшками, придававшими ей сходство с овцой. Она была на год старше меня, но мне и некоторые младшие воспитанницы монастыря казались интереснее. Несмотря на строжайшие приказания старой маркизы обращаться с кузиной вежливее, я сидела к Люсиль вполоборота, мало разговаривала, а если и разговаривала, то с крайне вальяжным видом.

Бель-Этуаль встретил меня сверкающим золотым кружевом дубов, резнолистых кленов и лучезарных берез, пламенеющим в багрянце листьев белым замком, распахнутым навстречу сотням гостей, засыпанными листвой аллеями и увядающими ноготками на клумбах. Вне себя от радости, выскочила я из экипажа, с удовлетворением отмечая, что он ничуть не хуже десятков других, подъезжавших к крыльцу замка. Все здесь было прелестно: и замок, и парк, и озеро, и сам прием гостей. Бель-Этуаль был владением графа де Водрейля – единственным, которое он еще не успел прокутить. На крыльце замка приезжих аристократов чинно встречал престарелый отец жениха, его дородная почтенная матушка, целый выводок некрасивых длинноносых сестер – их у графа было семеро.

Я рассеянно сделала реверанс – именно так, как учили в монастыре! – и была несказанно удивлена, когда старый граф, улыбнувшись и пощекотав мою руку седыми усами, поцеловал кончики моих пальцев. Я впервые удостоилась подобной чести, и даже то, что оказал мне ее совсем неромантичный старый аристократ, не умаляло моего изумления. К счастью, я заметила, что подобная честь является обычной для всех аристократок, и не выказала своего удивления. Люсиль ходила, покраснев до ушей, спотыкаясь и держась неестественно прямо, словно проглотила аршин. А я даже не знала, куда мне податься… Здесь, на свадьбе, у меня не было пока знакомых, а коротать время в обществе старой тетушки мне не хотелось. И я бесцеремонно удрала от нее.

У меня на платье был крошечный кармашек, откуда я то и дело доставала прелестную вещицу – маленькое венецианское зеркало, инкрустированное сапфирами. Это был подарок отца, очень мне пригодившийся. Пристально вглядываясь в отражение, я с удовлетворением наблюдала сияющее от гордости личико с легким золотистым загаром и ярким румянцем, сверкающие черные глаза, кристально чистые, как воды здешнего озера, длинный белокурый локон, щекочущий шею, и голубой бант, ниспадающий с волос на щеку. Оставалось только сожалеть, что нельзя разглядеть мое пышное платье из тафты, парчовый пояс, обхватывающий тоненькую талию, и легкие туфельки, застегивающиеся крест-накрест перламутровыми пряжками.

Я чинно сидела среди взрослых дам, сложив на коленях руки и скромно опустив глаза. Здесь было много интересного. Кроме нарядов аристократок, внимание привлекали юноши лет шестнадцати, одетые в военную форму, – отпрыски знаменитых фамилий, казавшиеся мне тогда взрослыми и достаточно привлекательными.

– Что ж, принца можно поздравить, – сказала голубоглазая графиня де Субиз, – он долго искал себе наследницу, но нашел как раз то, что и следовало.

– Незаконнорожденная, – недовольно проговорила какая-то старуха в чепце, брезгливо поджимая губы.

– Вы, тетушка, безнадежно старомодны.

Длинноносая дама в кресле, с небрежно уложенными ореховыми волосами, по нечаянности уронила веер, и я уж было наклонилась поднять его. Вместе со мной за веером наклонился и черноглазый красивый щеголь лет двадцати восьми. Его пальцы нахально обхватили мое запястье, он на мгновение резко притянул меня к себе и, тут же отпустив, громко расхохотался.

– Господи Иисусе, девчонка свежа, как бутон розы! От нее пахнет ягодами и парным молоком – дивный запах, сударыни! Боже, что это будет за женщина, когда немного пообщается при дворе!

– Ваше высочество, вы говорите нескромности, – пропищала сестра жениха.

Я покраснела, услышав, что щеголя называют «ваше высочество». Наверно, это брат короля граф д'Артуа.

– Вас всегда тянет на все зеленое, – лениво произнесла длинноносая дама. – Вы уже забыли об истории с герцогиней?

Забыли, как ее муж преследовал вас по всем злачным местам Парижа? Не трогайте этого ребенка, принц. Ее отец еще более свиреп, чем герцог.

Принц небрежно махнул кружевным платком и с улыбкой посмотрел на меня.

– Вы чертовски прелестны, мадемуазель! Я уверен, что в нашем монастыре вас учат совсем не тому, чему следовало бы.

Я обеспокоенно теребила оборку платья, прекрасно понимая, что все это не должна выслушивать порядочная девушка. И наставления матери Элодии уже не показались мне такими скучными…

– Чему меня следовало бы научить, ваше высочество? – спросила я, поднимая глаза.

Я сидела у самой балюстрады террасы, на чудесном изогнутом в стиле рококо стуле, ветерок шевелил мои широчайшие юбки, и чувствовала себя очень уверенно.

– А знаете ли вы такую науку – Любовь, моя прелесть? Я пожала плечами.

– Сомневаюсь, принц, чтобы вы могли открыть мне в этой науке что-то новое. – Мой голос прозвучал вызывающе.

Графиня де Субиз ахнула. Дамы быстро и изумленно переглянулись и принялись хохотать, обмахиваясь платками.