— Я не хотела тебе говорить, мама, боялась, что ты обидишься, но, по-моему, ты чересчур широко замахнулась своей волшебной палочкой.

Сима смущенно хмыкнула:

— И не говори!.. Что же мне теперь делать?

— Может, она сама переболеет?.. Ну, если она в свое время пропустила пубертатный период.

Сима расхохоталась:

— Юмористка ты моя!

— Так есть в кого, — дернула плечом дочь, выходя из комнаты. И добавила, обернувшись: — Я бы с тобой посидела, но у меня завтра зачет.

Кто вообще тянул Серафиму за язык? Началось вроде бы с шутки, а теперь ее домашние, так или иначе, на все лады повторяют: фея, волшебная палочка.

Вообще-то Феей впервые прозвал ее Володька. Причем произнес эту кличку в компании, на каком-то празднике, а она к ней и приклеилась.

Дети употребляли это слово с маленькой буквы, как если бы это было настоящей ее профессией.

Была бы феей, первым делом перелом бы свой срастила. Или хотя бы выздоровление ускорила.

Для того чтобы не случалось никаких сюрпризов, надо вначале продумывать свои действия, а потом уже идти к результату. При этом желательно исключить всякую самодеятельность со стороны участвующего в эксперименте субъекта. По крайней мере если нельзя его строптивость исключить, лучше за дело такого человека вообще не браться. Или брать с него клятву повиновения, подписанную кровью. Вот как достала Серафиму Вера, что ее тянет на такие поэтические отклонения.

Можно было бы махнуть на нее рукой — не получилось, ну и пусть, но срабатывала привычка доводить свои дела до конца. В противном случае получится, что это Вера оказалась на коне, если смогла вывести из равновесия Симу и все повернуть по-своему.

Надо как следует подумать, в каком направлении вести разговор, а потом позвонить Вере, пусть еще раз придет для серьезного разговора.

Она взглянула на часы. Два часа пополудни, а дома никого нет. Валерия убежала сдавать зачет и о родной мамочке не побеспокоилась: вот так и помрешь с голодухи, лежа с костяной — то есть с гипсовой — ногой.

Сима потянулась к костылю и поковыляла на кухню. Обнаружила в холодильнике огурец, несколько подсохших редисок, пакет кефира, полпакета сметаны, пару яиц, кусок колбасы, принесенный ее подругами и, непонятно почему, не съеденный детьми. Она решила сделать окрошку. Конечно, литр кефира на ее семейку — это капля в море, но Серафима добавила к нему сметану, разбавила все это кипяченой водой, сварила яйца. Картошки побольше — благо у них своя. Нашелся в дальнем углу холодильника зеленый лук и немного петрушки.

Окрошка получилась на ура. Она так увлеклась готовкой, что и про больную ногу забыла, а когда вспомнила, то как раз пришло время возвращаться в свою комнату и ложиться. Скоро придут дети и гражданский муж. Володька почему-то обижался, когда она говорила друзьям:

— Мой гражданский муж.

— Нельзя сказать просто: муж?

— Нельзя, — говорила Сима, — потому что все знают, мы с тобой не зарегистрированы.

— Так в чем же дело?

— Все в том же!

Выходить замуж, лишь бы выйти, ей не хотелось, как и мириться с Володькиным пьянством.

Тем более что он бросать пить не собирался, а причиной своих запоев называл Серафиму. Если бы она так наплевательски к нему не относилась… В общем, это была сказка про белого бычка. Он забалтывал ее, чтобы не говорить о своем пороке.

Подумала о нем и будто сглазила. Как только поняла, что сегодня после работы его можно скоро не ждать. В обычные дни в седьмом часу он уже открывал калитку, а сегодня опаздывал больше чем на час. Не то чтобы Сима так трепетно его ждала, но ее заранее накрывала злость: опять припрется на автопилоте и будет устраивать театр, позволяя себе над ней куражиться и выливать на Серафиму все, что накопил в душе до сегодняшнего дня.

Конечно же, Володька напился. И так, спасибо, почти месяц продержался. Благодаря ее больной ноге. Все же чувствовал за нее некоторую ответственность, а как увидел, что дело пошло на поправку, ослабил вожжи.

Казалось, на этот раз он надрался особенно сильно, с дракой — въехал соседу Мите по физиономии. Дмитрий попытался защищаться, но они с Сумятиным были в слишком разных весовых категориях. Все попытки соседа оказались обречены на поражение.

Володька даже особой силы к нему не применял, а только таскал его перед собой на вытянутой руке, время от времени касаясь кулаком Митькиного лица где-то в районе подбородка легкими скользящими ударами. Не столько бил, сколько издевался.

Сима видела все это в окно, но ничего поделать не могла, а только кричала со своего второго этажа:

— Володя, перестань! Прекрати! Иди домой, гад такой!

Дело спасла жена соседа. Она выскочила на крики из дома и накинулась на Володьку. К счастью, женщин он не бил даже в самом жестоком подпитии, так что Валентина таскала его за волосы и царапала физиономию, а он продолжал говорить:

— Все равно, Валька, я твоему дармоеду п…лей навешаю! И зря ты за него заступаешься. Еще вздумал мне замечания делать…

— Ты кто такой? — кричала Валентина. — Ты жирный боров, на тебе пахать можно, а ты руки распускаешь!

Вообще-то Володька был вовсе не жирный, а просто большой. Он тоже это слово в речи соседки уловил и пытался доказать:

— Я вовсе не жирный. Это у меня мышцы. Вот, пощупай.

Валентина, увидев перед своим лицом огромный кулак, венчавший мускулистую руку, опомнилась и отступила к своей калитке.

— Только тронь Митьку, получишь еще! — крикнула она из-за забора.

Сима не знала, плакать или смеяться.

Теперь ей придется идти к соседям и кланяться, просить прощения за своего ополоумевшего гражданского мужа. Что в этой ситуации хорошо, так это ее травма. Соседка знает, что у Серафимы нога сломана, потому визит с извинениями можно отложить под благовидным предлогом.

Володьке же завтра на работу. Как он будет выглядеть с такой расцарапанной физиономией? Наверняка его коллеги подумают, что это Сима распускает руки. Доказывай всем, что у нее вовсе не имеется такой глупой привычки.

Глава 13

Говорят, первый муж от Бога, второй — от людей, а третий — от черта. Четвертый муж, надо думать, опять от Бога. Но то, что это не Володька, очевидно.

Сима еще на первом муже обожглась — еще тогда ее тошнило при виде мутных глаз супруга и его помятой физиономии.

Возможно, не будь у нее такого печального опыта, она как-то примирилась бы с Володькиными «заплывами» в алкогольное море. А так у нее срабатывала реакция — привычная захлестывающая ярость, доходящая до ненависти. Уговаривать ее не обращать внимания было бесполезно.

В минуты подпития он был двулик, как Янус: все граждане страны, кроме самых близких, казались ему сволочью, которую только бить и стоит, а к домашним у него возникала столь же неистовая любовь, доходящая до обожания. Если, конечно, в этот момент кто-то из них не слишком на Сумятина наезжал.

Первым эту любовь сегодня испытал Кирилл, попавшийся пьяному Сумятину на глаза, — его Володька одарил сотней долларов. Парень не мог поверить своему счастью, но при этом не забыл как следует рассмотреть купюру на свет — а вдруг фальшивая?

Сима не стала вмешиваться, потому что это был лишний повод для Володьки побузить. Он даже несколько замедлил выдачу Кирюхе этой самой купюры, ожидая от Серафимы возмущения. Ведь она неоднократно прежде втолковывала ему, что давать деньги мальчику не надо. Он еще слишком мал, и за удовлетворением его нужд мать сама проследит. Но Сима сделала каменное лицо, так что в конце концов Володька просто сунул деньги Кириллу со словами:

— Купи себе что-нибудь.

Не встречая ожидаемой реакции на свои выходки, он как будто на мгновение прозревал и мог оценить собственное поведение, но потом волна принятого алкоголя опять захлестывала его.

Мальчик тоже покосился на мать и, не дождавшись окрика, поскорее скрылся за дверью своей комнаты. Впрочем, подозревая, что от экспроприации в дальнейшем это его не спасет. Почти три тысячи рублей! В тяжелые времена этих денег семье Назаровых хватало на неделю.

Такой же трюк Сумятин пытался проделать с Валерией, но та гневно дернула плечиком:

— Оставьте себе на похмелье!

Этим Володьку она настолько смутила, что тот снова попытался вынырнуть в трезвый мир. Он как-то особенно трепетно относился к Валерии и очень ее уважал за самостоятельность суждений и неподкупность.

— Ты думаешь, я слишком пьян?

Валерия окинула его взглядом подчеркнуто медленным с ног до головы.

Володька терпеливо стоял перед ней как примерный ученик.

— Не слишком, — сказала девушка, — пару месяцев назад вы были куда пьянее.

— Куда? — глупо переспросил он.

— Лыка не вязали.

— Ты похожа на свою мать, — заключил он печально.

— А вы не знали, что я — ее дочь?

Он мотнул головой, опять ныряя в алкогольный туман.

— А жаль!

Чего жаль, было непонятно.

Алексей к раздаче денег не поспел, задержался в своем авиамодельном кружке. Так, бедный, и не узнал, чего он пропустил. Даже если у Кирилла сотню баксов не изымут, он ни за что не признается брату, что у него есть деньги. Знает, что за таким признанием изъятие последует еще быстрее, чем от матери.

Сима наблюдала со стороны за выступлением Володьки, и ей было грустно. От того, что она жалела себя. Ну почему ей не достался самый обычный мужик? Как у той же Дины. Она-то и требований особых к нему бы не предъявляла. Пусть бы не напивался как свинья, любил дом и детей, не обязательно много получал — она бы все равно смогла на эти деньги содержать дом, готовить и стирать, и так же любить своего мужа, как он ее. Она бы не стала заводить романов на стороне…