Получается, в такой ситуации мнение и желание самого мужчины нисколько не учитываются. Он вообще рассматривается лишь как нечто убежавшее от своей хозяйки и которое надо вернуть, чтобы привязать на веревочку. Как бычка.

«Один сеанс — и Ваш избранник будет принадлежать только Вам! Блокада сексуального влечения на стороне!»

Что это значит? А то, что теперь мужчина будет приговорен к опостылевшей жене. Или к женщине, которую не любит. Ни с какой другой женщиной он не сможет спать по причине отсутствия присутствия. Иными словами, с другой не встанет… Сима слышала, что такое бывает.

Большинство женщин скажет: так ему, кобелю, и надо!..

Все мы в той или иной мере собственницы. И когда уходит мужчина, мало кто думает: а не я ли в этом виновата? Но он ушел, он уже не твой, вернее, можно его уже не жалеть, и тогда против него все средства хороши.

Вообще-то Сима никогда к магам и ясновидящим не ходила и в какую-то их действенную помощь не верила. Если кто-то ходит, то последствия такого поступка и будут на его совести.

Да и мало ли кто какие объявления дает! Уже можно было бы успокоиться, но не успокаивалось.

Нужно ввести в стране мораторий на приворот!.. Даже странно, куда смотрит закон? Если приворот нельзя пощупать руками и точно определить нанесенный им урон, значит, это как бы и не преступление. Человеку могут жизнь испортить, привести чуть ли не к суициду, и ничего не будет преступнику от магии…

Чего вообще Серафима так разошлась? Надоели всякие зовущие на сеансы бабушки Василисы и Ангелины? Земфиры и Есении?

Не нравится — не ешь! В смысле не читай. Тебя же насильно к ним никто не тянет. А есть женщины, которым это необходимо. Бедные мужчины! Бедная Сима, у которой от безделья уже крышу сносит!

Нет, когда вот так, как она, полулежать целыми днями, уставясь в окно, и когда уже не сидится и не лежится, начинаешь как-то по-особенному относиться к жизни. Внимательнее, что ли.

Наверное, так на глазах «умнеют» преступники, которые до сих пор особенно над своей жизнью не задумывались, а тут вдруг получили возможность философствовать целыми сутками. Твоя жизнь проходит перед глазами, и тебя обуревают бесплодные сожаления: эх, почему не задумывался, не ценил, что такое свобода, не поостерегся?..

Вот и Сима считала, что всегда сможет пойти куда захочет, и думать не думала, что вместо полноценной ходьбы только и останется, что прыгать на одной здоровой ноге, выставляя перед собой другую в виде огромного куска гипса с чем-то живым внутри…

Надо же, чтобы такое редкое имя — Серафима, — как у нее, предъявила к опубликованию во всех местных газетах эта самая «бабушка». Наверняка шарлатанка. А Серафиму Назарову на работе теперь задразнят: бабушка Серафима! Если, конечно, народ тоже читает эту газету.

Она поерзала, устраиваясь поудобнее.

— Мама, я пойду к Кольке? — заглянул к ней в комнату ее средний сын Алексей.

— Иди, — кивнула Сима. — Только имей в виду, я проверю вечером, готовы у тебя уроки или нет. И не вздумай рассказывать байки, будто у вас нет дневников, потому что классручка взяла их на проверку. Елена Львовна говорила, что проверяет дневники один раз в месяц, обычно в первой декаде. То есть это было на прошлой неделе.

Леха потихоньку крякнул, но Серафима услышала.

— А ты как хотел? Вовсе безнадзорным расти? Кстати, а кто у тебя последний раз дневник подписывал?

— Володя, — нехотя ответил сын.

Совсем избаловался! Взрослого человека зовет Володей. Если Сима позволяет себе не слишком с Володькой церемониться, то уж дети могли бы уважать старших!

— Я же говорила, чтобы дневник на подпись давал только мне! — едва сдерживаясь, чтобы не заорать, прошипела Сима. — Опять наплел Сумятину что-нибудь. Вроде, что маму надо беречь, она и так ногу сломала, а тут опять станет расстраиваться…

И по разочарованным глазам Лехи поняла: угодила в самую точку. Это Симу развеселило.

— Неужели ты хотел меня так дешево развести? — насмешливо сказала она языком самого Алексея. — Давно пора привыкнуть, что я и сама в школе училась, и так же пыталась родителей дурить. Но мне это удавалось, потому что они в подобных делах были неискушенны. Учились на пятерки, безо всяких там подчисток в дневнике или рассказывания не слишком правдоподобных легенд. Тебе, парень, не повезло. У тебя мама сама была разбойницей, и чтобы ее провести, надо быть умнее или хотя бы изобретательнее. У тебя же нет ни того ни другого… Так что, может, сначала уроки подучишь, а потом уже к Кольке пойдешь?

— Я только из школы пришел! — заныл Леха. — Что же, с одних занятий — на другие?

— Ой, а ты прямо переучился! — фыркнула Сима. — Иди-иди, открой хотя бы учебник…

И усмехнулась про себя, наблюдая, как сын потащился в свою комнату, тяжело передвигая ноги.

А Володьке надо врезать как следует. Конечно, морально. Своих детей не имеет и думает, будто воспитывать их ничего не стоит. Вот они и охмуряют мужика. Все трое. Пользуются его добротой.

Каждый раз, когда он идет в магазин, то оповещает на весь дом:

— Я иду за хлебом!

Тут же сразу прелестные детишки выглядывают из своих дверей и кричат вразнобой:

— Мне «Эм-эм-дэнс»! Мне «Дирол»! И фанту!

Хотя вздумай Сима послать кого-то из них в магазин, сразу окажется, что все ужасно заняты.

Правда, Валерия ничего ему не заказывает. Стесняется. Все-таки она уже взрослая. Как о себе говорит. В смысле совершеннолетняя. Она не кричит, как младшие, а просто смотрит своими серыми глазищами, как бы вперед и немного в сторону, и Володька сам ее спрашивает:

— Тебе тоже фанту?

— Фанту, — несколько помедлив для виду, соглашается Лера.

Ездят они на нем, фигурально говоря. Но Симе своего гражданского мужа Владимира Сумятина не жалко. Знал, на что шел. Несмотря на всю эту маету, в которой он уже почти год живет, Володя продолжает ее уговаривать:

— Ну давай поженимся. А то уже перед детьми неудобно.

Серафима его, честно говоря, не понимает. Свободных девчонок нет, что ли? Да любая к нему в койку кинется, едва он запоет в микрофон: «А белый лебедь на пруду качает павшую звезду…» Голос у Володьки прекрасный. Всем мужик вышел: и ростом, и статью. И вот даже голосом. Потому подруги завидуют: повезло Симе, у нее муж красивый, молодой… Еще одно везение, ко всем привычным остальным.

Не то чтобы Володька так уж молод. Всего на полтора года моложе Симы, но подруги любят говорить, что у Симы Назаровой муж моложе.

Все же в процессе выбора своей половины мужикам куда как легче. Он возьмет себе жену на двадцать лет старше, и никто ничего не скажет, а Серафиме из-за этих проклятых полутора лет чего только не приходится выслушивать!

Ну да ладно. По крайней мере она в любой момент может дать ему пинка под зад, тем более что один недостаток в этом со всех сторон положительном мужчине все же присутствует. Примерно раз в месяц — как бы и не алкоголик! — Володька напивается. В зюзю. Характер его тут же портится самым кардинальным образом. Он начинает говорить гадости, несмешно шутить и выводить ее из себя язвительными замечаниями, по большей части просто оскорбительными. Он сразу забывает, что живет у Серафимы на птичьих правах и вообще ей никто…

То, что копит в себе в течение трезвого периода, Володька вываливает на ее голову с претензиями и чуть ли не истерикой. Он припоминает обиды, дает странные интерпретации происходящему между ними и оповещает о том весь дом. Детям не запретишь, даже выгнав их в свои комнаты, не прислушиваться к Володькиным крикам.

И что интересно, в этот период его тяга к интиму ничуть не ослабевает. Даже в полубессознательном состоянии он всегда готов. И надолго. Просто феномен какой-то… Правда, в подпитии с настроениями Симы он не очень считается, и это раздражает ее больше всего.

От возмущения — оказывается, недовольство Володькой уже переполняет чащу ее терпения — она не заметила даже, как дернула ногой и тут же почувствовала, что на самом деле перелом — это не просто лафа: лежи себе и отдыхай. Это как лежачее наказание: лежи и терпи, даже если хочется зареветь. Народ не поймет. Чтобы Сима, оптимистка и сильная женщина, ревела?

Глава 2

Она вспомнила, как познакомилась с Владимиром Сумятиным. В компании на старый Новый год.

Привела Володьку Алла, его сослуживица, а он чего-то на Симу запал. Алла с горя напилась, Сима — вместе с ней, но поскольку была крепче, то кое-что помнила. И как Володька потащил ее в одну из комнат огромной дачи, где они как раз гуляли, и как потом, под утро, беспокойно пошевелился, и Сима проснулась, с усмешкой наблюдая, как мужик тщетно морщит лоб и оглядывается.

— Не помнишь, где ты? — спросила она. И назвала фамилию друзей.

— А ты кто? — глупо спросил он, и в другое время Сима могла бы обидеться, а тут чего-то развеселилась.

Веселье это не было весельем в чистом виде, потому что, как ни крути, поступила она не лучшим образом и, протрезвев, успела как следует себя изгрызть: можно подумать, что она не многодетная мать, а непорядочная особа на букву «ш».

Нарочно рявкнула ему в ухо:

— Серафима!

— В смысле ангел?

— Говорят, фея, — пошутила она.

Но он и тогда не сразу ее вспомнил. А когда вспомнил, тут же и облапил…

Что-то она забуксовала. Бог с ним, с Володькой. Живет, и ладно. Деньги домой приносит. По дому все делает, даже обед, когда Серафиме готовить не очень хочется. Особенно хорошо у него получается борщ. Володька варит большую, семилитровую кастрюлю, и Серафимино семейство ест его целых три дня. Причем борщ получается густым и наваристым — мяса Володька всегда кладет много, так что после него можно вполне обходиться без второго…