– Ну, вот мы и здесь! Ты ведь хотела этого, Алиса, а теперь у тебя такой вид, точно ты вот-вот убежишь. И чего ты опасаешься? Я, бесспорно, имею право заехать к своему кузену, а ты в моем обществе, под покровительством замужней женщины, против этого даже твоя строжайшая воспитательница ничего не скажет. Вам нечего стесняться, дети мои! Я знаю все и вхожу в ваше положение: я нахожу совершенно естественным, чтобы вы высказались. Итак, начинайте!

Она уселась в кресло, с которого только что встал доктор, и, по-видимому, приготовилась торжественно присутствовать при разговоре, но пока наступила только бесконечная пауза. Алиса стояла в одном конце комнаты, Бенно – в другом, и оба не говорили ни слова.

Молчание продолжалось уже несколько минут. Валли заскучала.

– Ах, вот как! Вы хотите быть одни? – сказала она. – Ну что ж, я уйду в соседнюю комнату и позабочусь, чтобы вам не помешали: я буду стоять у двери и ручаюсь, что к вам никто не войдет.

Не ожидая ответа, она вышла из комнаты и тихонько закрыла за собой дверь, но сейчас же поспешила устроиться у замочной скважины. К величайшему ее неудовольствию, она сделала открытие, что старая, крепко сколоченная дубовая дверь не пропускает звуков, а из того, что она видела в замочную скважину, немного можно было понять. Оставшиеся в комнате Алиса и Бенно как будто все еще не начинали разговора, но Валли все-таки самоотверженно оставалась на своем посту, твердо решив быть их ангелом-хранителем, хотя бы ей пришлось, в качестве такового, простоять здесь целый день.

К сожалению, она совершенно упустила из виду, что комната имела еще вторую дверь, которая вела в следующую маленькую комнату, а оттуда был выход в сад; кроме того, она не подозревала, что именно в это время Гронау в сопровождении Саида и Джальмы подходил к дому доктора.

Эрнст Вальтенберг не вернулся вчера вечером в Гейльборн, хотя и обещал аудиенцию своему секретарю. Только утром от него явился посыльный с известием, что он поселился на несколько дней в оберштейнской гостинице и с приказом выслать ему обоих слуг с нужными вещами. Гронау тотчас вместе со слугами собрался в путь. Езда по крутой и неудобной горной дороге не доставляла удовольствия, и они предпочли пройти последнюю часть пути пешком; экипаж с вещами медленно следовал за ними.

Саид и Джальма были недовольны новым капризом своего повелителя, вздумавшего поселиться в маленькой деревенской гостинице, не имевшей никаких удобств, тогда как в Гейльборне у него была прекрасная квартира. Они уныло следовали за Гронау, и негр даже позволил себе тоскливо заметить:

– Мастер Хрон, господина больше невозможно понять.

– Что ж тут удивительного? Станет еще хуже, когда он женится, – сказал Гронау с сердитым неудовольствием. – Вы говорите, что жениться очень хорошо, вот теперь радуйтесь! Меня это больше не касается, я и так достаточно долго возился с вами. Посмотрим, как вы без меня обойдетесь.

Негр и малаец пришли в ужас от таких слов. Как ни муштровал их «мастер Хрон», как ни бранил, все же они были преданы ему, и мысль, что он может покинуть их, никогда не приходила им в голову. Теперь они принялись осаждать его просьбами и жалобами и допекали расспросами до тех пор, пока он не начал в душе проклинать себя за то, что проговорился раньше времени.

Гронау уже давно сказал сам себе то, что поставил ему на вид Бенно, а именно – что он потеряет место у Вальтенберга, если действительно выступит с обвинением против Нордгейма, но со свойственным его характеру упорством не отступил от своего намерения. Если сын его старого друга был так непростительно нерешителен, он считал своей обязанностью действовать за него, причем о себе беспокоился меньше всего. Он привык менять занятия и не заботился о будущем, думая только о настоящем.

Конечно, он не мог объяснить это слугам, но не стал стесняться в выборе предлога, когда они снова пристали к нему со своими «зачем» и «почему».

– Потому что господин Вальтенберг ведет себя непонятно. Ну что за фантазия, например, в такую непогоду забраться в какую-то жалкую деревушку в горах! Очевидно, Гейльборн для него еще недостаточно близко, а может быть, он вбил себе в голову ревновать и хочет, чтобы невеста всегда была под присмотром. Это обратится в хроническое явление, когда он станет ее мужем, я же не в силах такое видеть.

– О, мастер Хрон не любит дам! – с огорчением сказал Саид, не разделявший его антипатии к прекрасному полу и, наоборот, восхищавшийся своей будущей госпожой.

– Не люблю, потому что где вмешаются в дело дамы, там прощай мир и покой… у мужчин по крайней мере, – проворчал Гронау. – Самые умные люди, когда женятся, обращаются в сумасшедших, это бесспорно. Но вот мы опять вышли на проезжую дорогу. Ждите тут экипаж, а я загляну на минутку к доктору Рейнсфельду: мне надо сказать ему несколько слов.

Гронау прошел через садик докторского дома и отворил хорошо знакомую ему заднюю дверь. При последнем свидании с Бенно он сильно горячился, упрекал его в излишней сдержанности, но, по своей мягкосердечности, не мог перенести, чтобы между ними оставалось неприятное чувство. Он шел теперь отчасти с намерением извиниться, отчасти в надежде, что ему еще удастся уговорить доктора принять участие в задуманном им деле. Так как экипаж Нордгейма стоял у парадного входа, Гронау не подозревал о присутствии дам, иначе он, по всей вероятности, скрылся бы.

Тем временем Валли самоотверженно стояла на страже у замочной скважины, которая, к сожалению, давала возможность видеть очень мало и ровным счетом ничего не позволяла слышать. Разговор в комнате принял совершенно иной оборот, чем она предполагала. Бенно, напрасно ждавший, чтобы Алиса заговорила, наконец заговорил сам:

– Вы в самом деле хотели видеть меня?

– Да, доктор, – ответила она тихим, слабым голосом. Рейнсфельд не знал, что и думать. В последнее время Алиса держала себя с ним удивительно непринужденно и доверчиво. Правда, после их встречи в лесу непринужденность исчезла, но это все-таки не объясняло странной перемены, происшедшей с девушкой: она стояла бледная, дрожащая и, казалось, чувствовала страх, потому что, когда Бенно подошел к ней, отшатнулась.

– Вы боитесь меня? – с упреком спросил он.

– Нет, не вас, а того, что должна сказать вам… Это так ужасно! – Рейнсфельд смотрел на нее, ничего не понимая, но вдруг перед ним, как молния, блеснула истина.

– Боже мой, уж не узнали ли вы?..

Он не договорил, потому что Алиса в первый раз подняла на него глаза с выражением такого отчаяния, что ответа не понадобилось, этот взгляд сказал ему все. Он быстро подошел и схватил ее руку.

– Как это могло случиться? Кто был так жесток, чтобы мучить этим вас?

– Никто! Все вышло случайно. Я слышала разговор отца с Гронау.

– Но, надеюсь, вы не думаете, чтобы я был тут замешан? – поспешил спросить Бенно. – Я сделал все, чтобы удержать его, отказался от всякого участия…

– Я знаю… ради меня!

– Да, ради вас, Алиса, и потому вам нечего бояться меня. Не было надобности приезжать ко мне, чтобы просить меня молчать, я и без того молчал бы.

– Я приехала не за этим, – тихо проговорила Алиса. – Я хотела просить у вас прощения за…

Громкое рыдание заглушило ее голос, а вслед затем она вдруг почувствовала, что Бенно обнимает ее. Она не была уже невестой Вольфганга, он не изменял больше другу, заключая в объятия любимую девушку, но не осмеливался поцеловать Алису, тогда как она, неудержимо рыдая, опустила голову к нему на грудь.

Как раз в эту минуту Гронау отворил дверь и в ужасе остановился на пороге – он меньше удивился бы, если б небо обрушилось ему на голову, чем при виде такого зрелища. Но, к сожалению, он не обладал талантом Валли бесшумно исчезать и притворяться, будто ничего не видел; напротив, пораженный, он громко воскликнул: «А-а-а!»

Алиса и Рейнсфельд испуганно вздрогнули. Она в страшном смущении вырвалась из рук Бенно, который выказал не больше присутствия духа, а виновник переполоха все еще растерянно стоял на пороге. Наконец молодая девушка опомнилась настолько, чтобы убежать в соседнюю комнату, к Валли, доктор же, нахмурившись, пошел навстречу непрошеному гостю со словами:

– Я никак не ожидал вас! Это настоящее вторжение!

Его голос звучал необычно резко, но Гронау нисколько не рассердился, он подошел ближе и сказал с величайшим удовольствием в голосе:

– Это другое дело… совсем другое дело!

– Что другое дело? – рассерженно воскликнул Бенно, но Гронау вместо ответа дружески похлопал его по плечу:

– Почему вы не сказали мне прямо? Теперь я понимаю, почему вы ни за что не хотели идти против Нордгейма, теперь я нахожу ваш образ действий разумным, совершенно разумным.

– И я не потерплю, чтобы кто-нибудь другой шел против Нордгейма! – объявил Рейнсфельд. – Я ни за кем не признаю права вмешиваться в это дело, даже и за вами не признаю!

– Да мне и в голову больше не придет вмешиваться, – спокойно ответил Гронау. – Хорошо, что я еще не успел поднять шума и сказать все господину Вальтенбергу. Теперь, разумеется, дело останется между нами. Вы взялись за него гораздо лучше, чем я, а еще терпеливо выслушивали мою брань и ни словом не обмолвились! Я, право, не ожидал от вас такой ловкости.

– Уж не считаете ли вы меня способным на какие-нибудь подлые расчеты? Я люблю Алису Нордгейм.

– Видел, – подтвердил Гронау, – и ей это по вкусу. Браво! Теперь мы совсем иначе приступим к господину Нордгейму, теперь мы потребуем у него не только украденный капитал, а все его миллионы вместе с рукой его дочери. Вы, Бенно, действовали невероятно хитро! Более блестящего плана нельзя себе представить, и ваш отец в могиле должен быть доволен им.

– Так вы смотрите на дело, – сказал Рейнсфельд с болью и горечью в голосе, – Алиса же и я смотрим на него совсем иначе: то, что вы видели, было прощанием перед вечной разлукой.

– Разлука? Прощание? Доктор, вы, кажется, не совсем в своем уме?