Нордгейм был не тот человек, который может спокойно перенести крушение своего заветного плана, а тут к его гневу присоединилась еще и тревога по поводу угрозы Гронау. Он раскаивался, что не постарался как-нибудь поладить с товарищем юности, неудержимую энергию которого хорошо знал. Хотя прямых улик Гронау и не нашел, но мог кое-чем воспользоваться как опасным и даже губительным оружием. Со стороны Нордгейма было ошибкой отпустить Гронау как врага, ошибкой, за которую он мог, пожалуй, дорого поплатиться.

Впрочем, в настоящую минуту даже это отошло на задний план ввиду близкой грозящей ему потери, которая заслоняла собой все другие заботы: горная железная дорога была сильно повреждена наводнениями. Со всех сторон приходили угрожающие донесения. Уже и теперь убытки достигли значительных размеров, в случае же дальнейшего подъема воды они могли стать неисчислимыми, и Нордгейму угрожала потеря таких сумм, лишение которых даже для такого богатого человека было равносильно разорению.

В гостиной сидели Эрна и Валли. Процесс, который вел Герсдорф в Гейльборне, закончился мировой, и нотариальное закрепление сделки задерживало адвоката еще на несколько дней. Его жена была в восторге от этого, потому что в качестве ангела-хранителя считала свое присутствие на вилле Нордгейма безусловно необходимым. Однако, к великому своему разочарованию, она довольно скоро убедилась, что охранять было положительно некого.

Эльмгорст сошел со сцены, его помолвка с Алисой была расторгнута, и это уже не составляло тайны для семьи, но они уладили дело только вдвоем с глазу на глаз, и Алиса упорно скрытничала и отказывалась дать более подробные объяснения даже подруге. Бенно тоже держался так, что к нему нельзя было подступиться, и, по-видимому, оставался при своем безумном решении расстаться с Алисой. Но самое худшее было то, что решительно никто не нуждался в помощи и советах Валли, и, вполне понятно, ее возмущала такая неблагодарность.

— Это мне награда за мою любовь к человечеству! — говорила она чувствуя себя сильно не в духе. — Сиди теперь здесь, точно на пустынном острове среди океана, отрезанная от всего мира, в разлуке с мужем, каждую минуту подвергаясь опасности быть смытой наводнением! Альберт выловит мой труп из бушующих волн и вернется в город безутешным вдовцом. Хотела бы я знать, женится ли он когда-нибудь вторично! Это было бы ужасно!.. Я и в могиле не простила бы ему! Но мужчины на все способны!

Эрна, смотревшая на бурю и дождь, почти не слушала этой болтовни, ее мысли были совсем в другом месте.

— Нам не грозит опасность, Валли, — возразила она сдавленным голосом. — Дом стоит на возвышенности, но я боюсь, что Оберштейну приходится плохо и… на линии тоже.

— О, линию спасет главный инженер, — уверенно заявила молодая женщина. — Со всех сторон только и слышишь, что он ведет себя как герой и совершает то, что кажется невозможным. Мы были несправедливы к Эльмгорсту. Он вернул свободу Алисе, хотя с ее рукой теряет миллионы, а теперь выбивается из сил, спасая дорогу твоего дяди, хотя поссорился с ним и разошелся. Признайся, Эрна, ты также была предубеждена против него?

— Да… была, — тихо сказала Эрна.

— Твой жених едет! — воскликнула Валли, подходя к ней. — Но в каком виде! Вода так и льет с его дождевого плаща. В такую погоду приехать из Оберштейна! Я думаю, он прорвется сквозь огонь и воду, чтобы провести с тобой хоть час. Но после свадьбы это проходит, дитя мое, поверь опытной женщине, которая уже четыре месяца замужем! Мой супруг и повелитель преспокойно сидит себе в Гейльборне над своими деловыми бумагами и ждет, когда дорога ко мне просохнет. Впрочем, твой романтический Эрнст сделан, кажется, из другого теста. Но скажи, что с ним такое? Все эти три дня он ходит, как грозовая туча, и не спускает с тебя глаз, когда сидит здесь. Мне, право, даже жутко смотреть, наверно, у вас что-нибудь да вышло, только ты не хочешь мне сказать. Будь же, наконец, откровенна со мной, Эрна, облегчи свое сердце! Мне ты можешь, безусловно, довериться: я нема, как могила.

Увы, Эрна вместо того, чтобы броситься на шею подруге и исповедаться, только ответила на поклон жениха, в эту минуту соскочившего с лошади, потом уклончиво сказала:

— Ты ошибаешься, Валли! У нас ничего не вышло. Решительно ничего.

Валли с досадой отвернулась: и тут не нуждались в ангеле-хранителе!

Эти люди имели престранную манеру обделывать свои сердечные дела без посторонней помощи. Обиженная таким недостатком доверия к ней, она величественно вышла из комнаты.

Едва успела она скрыться за дверью, как вошел Вальтенберг. Он подошел к невесте с обычным рыцарски-вежливым приветствием, но в этом приветствии было что-то леденящее, как и во всей его внешности, только темные глаза его горели, составляя странный контраст с застывшим лицом. Валли была права: Эрнст действительно был похож на тучу, таившую в своих недрах грозную опасность.

Эрна пошла ему навстречу со стесненным сердцем, она научилась бояться этого спокойствия и холодности.

— Ну что, что там делается? — торопливо спросила она. — Ты из Оберштейна?

— Да, только мне пришлось добираться в объезд, потому что дорога уже затоплена. Сам Оберштейн, кажется, в безопасности, но жители совсем потеряли голову, вопят и мечутся, не помня себя от страха. Доктор Рейнсфельд делает все возможное, чтобы образумить их, а Гронау по мере сил помогает ему. Но люди сходят с ума из-за того, что их жалким крохам грозит беда.

— Эти жалкие крохи составляют все их имущество, — заметила молодая девушка. — От них зависит существование и их самих, и их семей.

— Положим, но ведь это — сущие пустяки в сравнении с громадными потерями, которые несет железная дорога. Сейчас только, когда я входил в дом, твоему дяде принесли новые неприятные известия, кажется, решительно все поставлено на карту.

— Но ведь дорогу отстаивают изо всех сил! Неужели все будет напрасно?

— Да, главный инженер борется со стихиями не на жизнь, а на смерть, — сказал Эрнст с каким-то свирепым удовольствием. — Он отстаивает свое любимое детище с энергией отчаяния, но борьба с такими катастрофами не по плечу человеку. Вода все прибывает, плотины не выдерживают напора, на нижнем участке уже все мосты сорваны. Точно вся природа восстала.

Эрна молчала. Она опять подошла к окну и устремила взор в волнующийся туман, не позволявший ничего рассмотреть. Полотна железной дороги, проходившего ниже виллы, совершенно не было видно сегодня, снизу доносился только шум рассвирепевшей реки. Там боролся Вольфганг во главе своих рабочих и боролся, может быть, напрасно.

— Но Волькенштейнский мост, во всяком, случае устоит, — продолжал Вальтенберг. Господину Эльмгорсту следовало бы удовольствоваться этим и не рисковать собой так безрассудно, как он это делает при всяком удобном случае. Он не трус, очертя голову бросается в опасность, но ведь сумасшествие — рисковать жизнью, чтобы спасти от разрушения какую-нибудь плотину. Он геройствует во главе своих инженеров и рабочих, а те слепо идут за ним. Не мешало бы им быть поосторожнее, не то он их погубит вместе с собой.

В этом постоянном напоминании невесте об опасности, которой подвергался любимый ею человек, была какая-то холодная, рассчитанная жестокость. Эрна обернулась и, посмотрев на него взглядом, полным упрека, промолвила:

— Эрнст! Почему ты избегаешь откровенного разговора, который я не раз пыталась начать? Ты не хочешь объяснений?

— Нет, не хочу! Не будем говорить об этом.

— Потому что знаешь, что твое молчание для меня мучительнее всяких упреков, а тебе доставляет удовольствие мучить меня.

Глаза девушки загорелись, но ее страстный порыв встретил холодный, как лед, прием.

— Как плохо ты знаешь меня! — воскликнул Вальтенберг. — Я просто хочу избавить тебя от неприятного разговора.

— Зачем? Я не чувствую за собой вины. Я не стану ни скрывать, ни отрицать…

— Так же, как тогда, когда я сделал тебе предложение, — резко перебил ее Эрнст. — Ты и тогда была очень откровенна: только имени не сказала! Ты нарочно оставила меня в заблуждении, хотя действительно я сам впал в него.

— Я боялась…

— За него, разумеется, я это вполне понимаю. Но успокойся: я не так уж тороплюсь, могу и подождать.

— Подождать? Чего подождать? Ради Бога, что ты хочешь сказать?

Он улыбнулся все с той же холодной жестокостью.

— Как ты стала пуглива! Прежде ты была мужественнее. Но, правда, есть одна вещь, которая может привести тебя в состояние безумного страха, я видел…

— И за эту одну вещь ты заставляешь меня платиться ежедневно, ежечасно! Это неблагородная месть!.. Я не отказываюсь отвечать тебе и скажу все, о чем ты спросишь, только говори, наконец! Ты говорил с Эльмгорстом после того случая?

— Да, — медленно проговорил Вальтенберг.

— Что же произошло между вами?

Голос Эрны дрожал от сдерживаемого волнения и страха, как ни старалась она овладеть им.

— Извини, но это касается только нас двоих. Впрочем, тебе не из-за чего беспокоиться. Я нашел в господине Эльмгорсте полную готовность идти навстречу моим желаниям, и мы расстались, вполне поняв друг друга.

Вальтенберг делал резкое и насмешливое ударение на каждом слове, и эта насмешка вывела Эрну из себя. До сих пор она переносила все молча и беспрекословно, чтобы не раздражать жениха еще сильнее против Вольфганга, — она знала, что его месть была направлена против него одного, но теперь с гневом подняла голову.

— Эрнст, не заходи слишком далеко, чтобы не раскаяться потом! Я еще не жена твоя, я еще могу освободиться…

Она не договорила: на ее руку вдруг тяжело легла рука Эрнста и сжала с такой силой, точно он хотел раздавить ее.

— Попробуй! — прошипел он. — Тот день, когда ты бросишь меня, будет последним в его жизни.