Как ни странно, но это решение принесло вдруг такое облегчение, что Жанна рассмеялась. Боже мой, деньги – это такая ерунда!

Она смеялась, а слезы текли у нее по щекам. Как все просто, как все просто…

Потом затушила сигарету и достала из сумочки свой сотовый. Помнится, все последние дни она так и не смогла толком поговорить с Васей.

Набрала его номер.

– Алло! – немедленно отозвался тот. – Жанна, привет!

– Васенька, – произнесла она торжественно. – Васенька, я приехала.

– Ты в Москве? – встрепенулся он. – Слушай, это же гениально…

– Разве ты соскучился? – попыталась она изобразить недоумение.

– Немного… – засмеялся он. – Слушай, сейчас совсем не поздно – давай встретимся, а?

Этого Жанна и ждала. Если бы Ремизов не сказал сейчас ей именно этих слов, она бы просто умерла. Прямо на месте, под окнами своего сварливого папаши…

– А если мы опять поссоримся?

– Ну и ладно… – беспечно ответил тот. – Подумаешь, испугала! Я уже привык, между прочим. Махнем куда-нибудь?

– Куда?

– Куда глаза глядят… Ты где?

– Я? Я недалеко от проспекта Мира.

– Отлично. Подъезжай к Киевскому. Встретимся там, на набережной.

– А, значит, глаза все-таки глядят в определенную сторону! – засмеялась она. – Где площадь Европы, что ли?

– Да, да, там…


Уже начинались сумерки. Было очень тепло.

Жанна решила не сидеть в машине, а вышла на эту самую площадь, к фонтану – как раз только что включили подсветку. Ее ничего не пугало – ни вокзальная близость, ни то, что моментально начались попытки с ней познакомиться… Жанна со смехом отворачивалась от навязчивых прохожих.

Впрочем, уже с другой стороны площади к ней бежал Ремизов.

– Зачем ты вышла из машины? – с упреком произнес он. – Господи, тут такая публика…

Он протянул ей букет чайных роз. О, наверное, мужчины вокруг нее сговорились дарить именно эти цветы!

– Здравствуй, Жанна.

– Здравствуй, Васенька.

Он прикоснулся губами к ее щеке.

– Жанна… Тысячу лет тебя не видел.

– Тысячу… – усмехнулась она, принимая букет из его рук. – Это тогда, по-твоему, сколько мне должно было быть лет?..

– Не привязывайся к словам! Я о своих ощущениях говорю…

Она уже успела немного забыть его – то, как он выглядел, его жесты, его лицо. Василий Ремизов, стоявший сейчас перед ней, вдруг показался ей каким-то иным, новым человеком, даже много лучше того, который когда-то запечатлелся в ее памяти. Он почему-то больше не был ни смешным, ни странным, ни жалким, ни скучноватым занудой…

Она хотела просто встретиться с хорошим человеком (она, несмотря на все их ссоры и споры, действительно считала его таковым), но неожиданно увидела перед собой совсем другого Василия Ремизова.

После того как она простила своего отца, с ней творилось что-то странное. Она вдруг, в одно мгновение, поняла – кто он, этот Ремизов, что он собой представляет, и прежние ее обрывочные впечатления сложились в единое целое. Только теперь, глядя ему в глаза, она поняла его…

Он был не лучше и не хуже других (хотя, по здравому размышлению, все-таки лучше). Но она почему-то пришла от Ремизова в такое восхищение, какого вовсе не ожидала от себя. Определенно происходило что-то непонятное!

– Значит, ты успел меня забыть? – улыбаясь, спросила она.

– Нет… Но ты какая-то другая, – тоже улыбаясь, ответил он. – Я тебя не узнаю… Ты стала еще красивее.

У них даже ощущения совпадали!

И в первый раз после смерти Юры Жанне не казалось преступным, что она встречается с другим мужчиной и что этот мужчина нравится ей.

У него были светлые длинные ресницы, точно у теленка, – забавно и мило. У него были светлые глаза. Подбородок, прежде казавшийся ей тяжелым, превратился в мужественный. И вообще, почему она раньше считала его некрасивым?..

– Куда теперь? – спросила она.

– Идем… – Он взял ее за руку и повел. Жанна другой рукой держала розы и время от времени подносила их к лицу. Никогда еще розы не пахли так хорошо, никогда июльские сумерки не были так теплы и тихи…

У пристани, весь в разноцветных огнях, стоял теплоход. Не тот, прогулочный, что обычно сновал по Москве-реке, а другой. Теплоход-ресторан. Садись – и катайся сколько угодно, созерцая столичные достопримечательности, пока официанты обходят тебя с подносами…

– Туда?

– Да. Или ты против?

– Нет, это ты очень здорово придумал! – обрадовалась Жанна. – Прямо, знаешь ли, угадал мое желание… То есть я даже не успела понять, чего хочу, а ты все за меня придумал!

Она была абсолютно искренна. Она мечтала о чем-то подобном, чтобы соединились вместе ленивый летний воздух, вечернее небо, вода и человек, который ей нравился.

На сходнях бравый морячок (наверное, специально подбирали персонал) подал Жанне руку, отдал честь.

– Прошу…

Они поднялись на верхнюю палубу – там, оказывается, уже был столик для них.

– Когда же ты успел заказать? – удивилась Жанна.

– Сразу, как только поговорил с тобой. Все просто…

Они сели за стол. Розы были немедленно поставлены в вазу.

Жанна листала меню в кожаном переплете и уверяла себя, что это самый обычный плавучий ресторанчик, что это самый обычный летний вечер, что это самые обычные розы, выращенные в Голландии. Любезность обслуги – всего лишь профессиональная обязанность, а белая скатерть такая белая лишь потому, что до того она прошла полный цикл стирки в стиральной машине… Но у Жанны ничего не получалось, ощущение чуда все равно не покидало ее. «А я еще осуждала ту домохозяйку, восхищавшуюся сковородкой!»

Она заказала белого вина и зажаренную камбалу без гарнира, от остального отказалась наотрез.

– Ничего себе… – растерянно пробормотал Ремизов. – А я, понимаешь ли, после работы голодный как волк.

– Ничего-ничего, – снисходительно сказала Жанна. – Я уже видела, как ты ешь, так что ты меня больше не шокируешь.

Ремизову принесли солянку в горшочке, свиной стейк с картофельными зразами, целую миску зеленого салата и большую рюмку коньяка. Мысленно Жанна решила, что Ремизов, наверное, постеснялся заказать себе больше…

Теплоход медленно, уже в полной темноте, плыл вдоль Воробьевых гор. Играла музыка, за соседними столиками тоже сидели люди, кто-то танцевал на корме…

– Я тоже люблю солянку, – сказала Жанна, глядя, как Ремизов расправляется с содержимым горшочка. – Только ее не везде умеют готовить.

– Это точно! – горячо подтвердил тот, вытирая лоб салфеткой. – Тут, кстати, не совсем правильная солянка, я не вижу в ней лимона… А, вот и лимон, слава богу! И непременно чтоб почки были и колбаса…

Жанна закрыла лицо руками, и плечи у нее затряслись.

– Ты невозможный… – сквозь хохот вырвалось у нее. – Ты всегда так себя ведешь на свидании?

– Н-нет… Послушай, давай выпьем за этот вечер!

– Давай. – Жанна заставила себя успокоиться. Они чокнулись. – Как там Селена? Я совершенно не представляю ее в домашней обстановке…

– Да я, в общем-то, тоже довольно редко ее вижу – раз или два в год, – признался Ремизов. Официант унес горшочек. – Она очень страдает от бессонницы, ты знаешь?

– Серьезно? – удивилась Жанна.

– Да. Я так думаю, что это у нее от чрезмерного увлечения пластической хирургией.

– Вряд ли.

– Почему? Ей же наркоз делали и все такое…

– Послушай, а ты кого-нибудь еще приглашал в такой круиз? – неожиданно спросила Жанна, которой уже наскучило обсуждать главную бухгалтершу.

– Что? – Ремизов покраснел – это было видно даже в сумерках. – Нет. Просто знакомый таким же вот макаром отмечал день рождения – на воде, и я решил, что обязательно приглашу свою девушку…

– Кого? – насмешливо перебила Жанна. – Свою девушку?..

– Не придирайся к словам, – мягко произнес он. – Ты же не такая стерва, какой хочешь казаться.

Раньше Жанна непременно обиделась бы на такую фразу, но сейчас не нашла в ней ничего обидного. Все правда, все правда…

– На самом деле я бы хотела быть твоей девушкой, – сказала она совершенно другим тоном, играя пустым бокалом. Подошел официант и подлил еще вина. – Вот и все.

– Прости, – он накрыл ее ладонь своей рукой. – Я тебе сейчас одну вещь скажу… Ты мне понравилась с первого взгляда. Только нам все время что-то мешало!

– А ты мне – со второго. Или с третьего? – задумалась Жанна.

Теплоход проплыл под стеклянным мостом, сияющим голубоватой подсветкой. На набережной, у парка Горького, веселились люди. Жанна вспомнила Сидорова с Айхенбаумом, как они тоже здесь веселились не так давно. Нет, к Сидорову с Айхенбаумом она не испытывала ничего подобного…

В черной воде отражались огни от фонарей.

– Странное существо – человек… – пробормотала Жанна. – Если человеческий детеныш попадет в волчью стаю, то вырастет волком. Попадет к обезьянам – станет обезьяной. Может жить и на севере, где мороз минус пятьдесят, и на юге, где плюс пятьдесят.

– Да, человек ко всему может приспособиться, – усмехнулся Ремизов. – А я вот о другом думаю – что, несмотря на это, ему всего мало. Все время чего-то не хватает! У меня вот есть друг – художник, так он целую жизнь только и делал, что совершенствовал свое мастерство. Рисовал с утра до ночи, не спал, не ел… Одни глаза остались! В один прекрасный день вдруг бросил кисти и краски и заявил – человек должен быть выше своей профессии. В общем, отвезли друга в Кащенко…

– Что, правда? А мне нравится твой друг! Его вылечили?

– Да. Скоро выпишут. Если хочешь, я вас потом познакомлю… – обещал Ремизов. – Это я к тому, что все стремятся к исключительности, к тому, чтобы быть лучше остальных… О, все такие сложные и многогранные, что никто не хочет быть просто человеком!

– Знаешь, что Борис Пастернак сказал по этому поводу? Он сказал, что самые обыкновенные люди – это гении. А необыкновенны только посредственности – они все время лезут из кожи вон, пыжатся, оригинальничают…