– Юра Пересветов? – с ужасом переспросил Нечаев. – Выпал из окна? Когда?

– Да сейчас, вот совсем недавно! Что у вас там произошло?

– Да ничего не произошло… – в полуобморочном состоянии ответил Нечаев и положил трубку. Выходит, пока он отсутствовал на своем месте, явился Пересветов и почему-то выпал из окна…

Нечаев принялся рысью обегать комнаты. Так и есть, в комнате, где располагался информационный отдел, висел Юрин плащ, на экране включенного монитора плавали разноцветные рыбки…

Через несколько минут в контору ввалились возбужденные сотрудники. Они шумно обсуждали произошедшее, секретарша Полина рыдала…

– Что творится, что творится! – стонал кто-то. – Бедный Юрочка…

– Нет, но как такое могло случиться?.. – с изумлением и страхом обращался ко всем Гурьев Николай Ионович. – Я не понимаю… Он что, решил руки на себя наложить?.. Боря, в каком он был состоянии?

– В нормальном… – растерянно брякнул Боря. «Боже, зачем я вру? – в панике подумал он. – А вдруг в милиции решат, что это я выкинул его из окна?» – То есть я не обратил внимания, – тут же поправил он себя. – Прошел мимо, «здрасте» – «здрасте»… Вот и все!

– Один он был? – спросил кто-то.

– Конечно, один… – пробормотал Нечаев, прижимая руки к животу.

Еще через некоторое время прибыл следователь. Обошел контору, переговорил со всеми, в том числе и с Нечаевым, который умирал от страха и слабости.

– На вас лица нет… – мельком заметил следователь. – Ну да оно и понятно… Когда пришел ваш сотрудник?

– Я не помню. Не обратил внимания… В промежутке между восемью и девятью, – с трудом выговорил Нечаев.

– Ну а что делал Пересветов, когда пришел?

– Да откуда ж я знаю… – пробормотал Нечаев со слезами в голосе. – Мне отсюда не видать было, коридор у нас тут зигзагом.

– Угу… – хмыкнул следователь. Некоторое время пристально и с недоумением разглядывал мозаичное панно «Битва при Грюнвальде». Нечаев трясся от страха и клял себя последними словами за то, что соврал. Но отступать теперь было поздно.

Скоро следователь вынес свой вердикт – Пересветов пришел в начале девятого (это подтвердил и Финогеев снизу), один – рядом с ним никого не было, прошел мимо Нечаева в свой кабинет, там разделся и включил компьютер. Далее отправился в курительную комнату, выкурил до половины сигарету (она была там единственной, накануне вечером Людмила Климовна все вычистила), аккуратно затушил ее в пепельнице, а затем прыгнул с балкона. Следов борьбы нигде обнаружить не удалось, лишь царапины на перилах – Пересветов, падая, цеплялся за них. Ни криков, ни шума никто не слышал…

– Это самоубийство, – твердо произнесла Нина – она пришла позже всех, но держалась уверенно, несмотря на то, что покойный был когда-то ее женихом. Она обращалась ко всем. – Вы что, не понимаете?

– А иначе и быть не может… – вздохнул Гурьев, преданно глядя на нее.

– Причина? – благожелательно спросил следователь – версия о самоубийстве была ему очень по душе.

Тут уж вся контора в один голос принялась растолковывать ему ситуацию: с брошенной беременной невестой, роковой женщиной по имени Жанна Ложкина и муками совести, которыми не мог не страдать покойный, поскольку уж совсем подлецом он не был… Муки совести – вот что, судя по всему, заставило Пересветова расстаться с жизнью.


Следующие несколько дней работа в конторе шла из рук вон плохо – всех трясло словно в лихорадке, все были под впечатлением от гибели Юры Пересветова.

Платон Петрович Крылов долго кричал на Полину, что она ему не доложила о настроениях, царящих в конторе.

– Можно же было заметить, что Пересветов не в себе, а?!.

– Платон Петрович, он всегда не в себе, у него такое было лицо… – хныкала Полина. – Откуда я знала!

– Господи, господи, и где я теперь хорошего системного администратора найду?.. – убивался Крылов. – Ну Юра, ну дурак! Запутался в женщинах… У всех проблемы, а у кого их нет?! Я же с балкона не прыгаю, например…

В бухгалтерии стояла тишина – Нина, спокойная и бледная, молча шелестела накладными. От нее не отходил Гурьев.

В курилке то и дело толкался народ – это место, последний приют Пересветова, место, где разыгралась трагедия, буквально притягивало к себе народ.

– Я вот чего не понимаю… – сосредоточенно хмуря лоб, говорила Карина. – Это что ж получается – Юрка пришел на работу, выкурил сигарету и сиганул с балкона, так, что ли?..

– А что тут непонятного? – пожал плечами Потапенко.

– Нет, Артур, ты сам подумай – зачем он на работу тогда шел? Он что, дома не мог этого сделать?

– Вот именно, не мог! – вступила в разговор Полина с красными заплаканными глазами. – По-моему, дома это сделать невозможно, надо именно куда-то уйти… Я иной раз тоже вот так – приду на работу в понедельник, выкурю сигарету – и прямо жить не хочется! Я лично очень хорошо понимаю Юрку.

– Курить – нельзя! – в полуоткрытую дверь раздраженно крикнула Зина Рутковская. – От этого табака – сплошной вред. Я вот, думаете, зря этот плакат повесила?.. Это было предупреждение, но меня ж никто всерьез не воспринимает!

Прокричав это, она скрылась.

Некоторое время в курилке все молчали.

– Юрка бросил Нину ради Ложкиной, а Ложкина, по-моему, и не думала с ним сходиться… – тихо произнесла Полина. – Можно сказать, Юрка и Нину потерял, и ребенка, а Ложкина…

– Да кто их там разберет! – сердито воскликнула Карина. – Вы что, нашу Жанну не знаете? Очень ей был нужен этот Юрка!

– Ей, по-моему, никто не нужен, – мстительно произнесла Полина. – Она знаете что любит? Людей лбами сталкивать, вот что! Ей от этого особое наслаждение. Она у меня на дне рождения такое устроила, вы не поверите…

– Тут место особое! – поднял палец Потапенко. – Какая-нибудь геопатогенная зона. Это ведь сталинский дом – говорят, его строили репрессированные, на месте старого кладбища, без учета розы ветров… Поэтому тут вечно страсти кипят. Возьмите, например, Рутковскую с Барбарисычем, – понизил он голос. – Где гарантия, что они друг друга не поубивают?..

– Артур, перестань! – с нервным смешком воскликнула Карина, стряхивая пепел себе на туфли.

– Да-да, страсти так и кипят! – Потапенко подошел к балконной двери, потрогал ручку. – Шекспировские страсти… Впору самому балладу сочинить – о безумной любви сисадмина к одной прекрасной менеджерше… Вы не в курсе, как будет звучать слово «менеджер» в женском роде?

– Артур, не смешно!

В курилку заглянул разъяренный Крылов.

– Полина, ты опять тут?.. Сколько можно!

– Платон Петрович, я всего на пять минут отошла…

– Ну да, так я и поверил! – завопил тот. – Работнички, к чертовой бабушке… Всех поувольняю!

– Платон Петрович… – захныкала Полина.

– В общем, найди мне срочно Сидорова с Айхенбаумом… Третий час, а они все никак с обеда не могут вернуться! Передай им, что завтра они на работу не пойдут, будут гроб тащить. Я их на похороны Пересветова отряжаю. Да, Потапенко, ты тоже идешь… Вот так.

Крылов исчез, а в комнате повисла напряженная тишина.

– М-да… – наконец пробормотал Потапенко. – Невеселая миссия… Никогда не угадаешь тот день и час, когда господь решит призвать нас к себе.

– Пересветова никто не призывал, – мрачно возразила Карина. – Он сам решил уйти.

– Он не виноват, это его Ложкина довела, – с ненавистью произнесла Полина. – Вы не представляете, она меня чуть с мужем не поссорила!..


– …пепел к пеплу, прах к праху! – пробормотал Яков Сидоров. После похорон и коротких поминок они отправились в кафе, вдвоем – от сегодняшнего дня в душе у них остался такой тяжелый осадок, что необходимо было хоть как-то взбодриться. – Папашу Юркиного жалко. Хотя он ничего держался…

– Всех жалко, – сухо произнес Руслан Айхенбаум. Официант принес им водку в графине и миску маринованных грибов.

– Ты звонил Жанне? Может быть, заедем сейчас к ней?

– Звонил… – угрюмо произнес Айхенбаум, поддев на вилку гриб. – Она сказала, что не хочет никого видеть.

– Вот и мне тоже самое сказала… Плакала?

– А я откуда знаю! Хотя голос у нее дрожал… Слава богу, что она на похороны эти не пошла – ее бы растерзали там, точно. Ты в курсе, что Веленская заявила Платоше, что если он не уволит Жанну, то она сама тогда уволится?

– То же самое заявление и от всей бухгалтерии, и от Зинки Рутковской, Карины-Полины, еще от кого-то… – меланхолично произнес Сидоров после того, как опрокинул в себя стопку. – Я так думаю, Платоша ее будет просто вынужден уволить.

– А я слышал, что он ее в филиал собирается отправить.

– В Питер?.. – вздрогнул Сидоров.

– Ну да…

Они оба замолчали, глядя в окно, – вечернее заходящее солнце отражалось нестерпимым оранжевым блеском от окон в соседнем, через дорогу, доме.

– Она не поедет.

– Нет, поедет. Мне кажется, ей самой не хочется оставаться здесь.

– А как же мы?

– А мы-то тут при чем? – с раздражением воскликнул Айхенбаум. Они выпили еще по стопке, стремительно доели грибы.

– Как будто ты не понимаешь…

– Господи, Яшка, ты что, думаешь, мы нужны Жанне?

– Ну, не столько мы ей, сколько она нам…

– Вот именно! Тоже хочешь из окошка сигануть? Смотри, рано или поздно закончишь, как Пересветов, если не выкинешь Жанну из головы!

– Со мной такого не случится, – мрачно произнес Сидоров.

– Ну, не зарекайся… – нервно засмеялся Айхенбаум.

– Злой ты какой сегодня! – неодобрительно произнес Яков Сидоров.

– Я не злой, я… – Айхенбаум ладонями потер лицо. – Слушай, Яша, мне не по себе. Совсем как-то не так… Все время о Юрке думаю. Боюсь даже в курилку теперь на работе ходить. А вчера надо было к ребятам в информационный отдел заглянуть – так, веришь ли, полчаса по коридору метался, прежде чем дверь осмелился туда открыть…

– Чего же ты боишься?

– Мне кажется, я его там увижу… – шепотом ответил Руслан.