– Никогда! – вскрикнула Джан и, схватив сиреневую помаду Шанель, стала писать ею на зеркале. Когда она писала «Никогда», помада сломалась. Джан отшвырнула ее, взяла другую и продолжала писать до тех пор, пока все зеркало не было покрыто разноцветными словами «Никогда», а пол не был усыпан обломками двух дюжин помад. Джан вернулась к парфюмерии.

Недостаточно стесняться того, как вы выглядите. Вам приходится стесняться и своего запаха. Вы не должны пахнуть женщиной. Вам надо пахнуть как лилии, или туберозы, или эвкалипт. Вам нужен аромат цитрусовых, или мускуса, или фиалок. Облейтесь дезодорантом, потом духами, и вы будете свежи и душисты, как букет лилий.

Одним махом Джан сбросила дорогие флаконы на пол. Хрустальные бутылочки трещали и хрустели у нее под ногами.

– Да! – кричала Джан.

Теперь от нее пахло, как от проститутки. И это было подходяще. Джан продавала и сама была продана Эйприл, Сэмом, Саем Ортисом.

– Но больше никогда! – кричала она, и ее начало тошнить от запахов.

Джан схватила оставшуюся пудру и другую косметику. Она била все, что могла, вытаскивала все новые и новые ящички, вываливала их содержимое на пол и крушила все, что можно.

Джан перевела дыхание и оглядела комнату. Разгром был полный: ее престижная ванная, женский храм, была забрызгана мерзостью, которая, как учили ее и каждую американку, была им необходима.

Джан лежала на софе в своей огромной пустой комнате. Жилая комната? Этот мавзолей? Нет, отказаться от этого не слишком тяжело. Но что она сделает потом?

Джан подумала о Нью-Йорке, о своей жизни с Сэмом, о расставании. Она думала о Молли и Чаке, о Нейле, о тех двух ужасных, одиноких годах, которые провела после разрыва с этим миром.

Хотела ли Джан, чтобы этого никогда не было? Желала ли она подтвердить свое тождество с Мэри Джейн?

Джан не могла ответить на это утвердительно. Она была рада тому, что стала хорошенькой. Не для каждого, конечно, а для себя. Не будучи никогда красавицей, Джан всегда жаждала ею быть. И если бы она не прошла через хирургическое отделение, то никогда бы не вкусила этого. Джан подумала, что хорошо знает разницу между жизнью красивой женщины и жизнью уродки. Она испытала это. И была рада.

И сейчас Джан злилась на мир, увековечивший эту разницу: размер глаз и форма носа значат больше, чем личностные качества. Голливудомания и американомания распространяются по всему земному шару. Америка экспортирует свое представление о культуре так же, как Япония экспортирует автомобили.

Джан слышала гудки на другом конце провода. «Пожалуйста, доктор, будьте дома», – умоляла она. Ей было интересно, как выглядит квартира Брюстера. Спит ли он в односпальной кровати или в двуспальной? «Боже, – молила она, – дай ему спать одному».

– Алло?

– Брюстер? Это Мери Джейн!

Слава Богу! Это было хорошее начало. Джан слышала, как он вздохнул.

– Я разбудила вас? Простите.

– Все в порядке. – Он помолчал. – Я не разговаривал с Мери Джейн много лет.

– Знаю, так же, как и я.

Джан умолкла. Как она могла объяснить? Как мог кто-нибудь, даже Мур, понять, что с ней случилось: кем она была, и кем она попыталась стать, и кем она стала сейчас?

– Кое-что произошло. Я имею в виду, я чувствую, как я изменилась, как…

Джан вслушалась на минуту в молчание на другом конце провода, поскольку ей показалось, что Брюстер ее не слышит.

– Брюстер? – позвала она.

– Да, Мери Джейн?

– Когда вы возвращаетесь в Гондурас?

– В течение месяца.

– Вам нужна сиделка?

– Вы нуждаетесь в работе?

– Нет, но я… Я очень, очень хочу.

Хотел ли Мур посмеяться над ней? Счел ли он ее дилетантом, входящим в новую роль? Все равно, Джан чувствовала, что это самый важный звонок, который она когда-либо делала, самый важный звонок в ее жизни.

– Я знаю, это достаточно неожиданно, – начала она, – но кое-что изменилось во мне. Я думаю, что это вызревало во мне долгое время.

– Я тоже так думаю, – сказал Брюстер.

– Мне кажется, я могла бы стать сиделкой. Я имею в виду, мне надо учиться, я многое забыла. И я не знаю испанский, кроме того, чему учил меня Рауль…

– Значит, надо пойти на курсы.

– Да! – Джан глубоко вздохнула. – Я могла бы помогать в присмотре за детьми. Я знаю, могла бы. Не в хирургии, конечно, но, может быть, во время консультаций. Я могла бы помогать кому угодно, могла бы присматривать за ними, Брюстер. Я знаю, я могла бы.

Слезы полились из ее глаз.

– Могу я приехать, Брюстер? – прошептала она.

– Добро пожаловать, – сказал он.

НЕИЗВЕСТНОСТЬ

Я Лаура Ричи. Конечно, я была здесь все время, излагая факты, описывая все детали этой истории. И что за история! Я не могу выдумать в ней что-нибудь, я могу только тщательно ее изложить на бумаге. Кто же мог еще это сделать?

Вся Америка поклоняется храму трех фальшивых женских идолов; одна связана с понятием «брат», одна – Франкенштейн, и наконец – мужчина! В этом рассказе было слишком много восклицательных знаков, но я сама стараюсь быть скупой на них. Знаете, как говорят: правда сильнее лжи. Вы не можете сказать, что не приобрели большую ценность за свои двадцать три доллара.

Мне понадобилось больше трех лет, чтобы изучить и собрать вместе все части. Я не думаю, что добьюсь лавров Полицера или Мак Артура, но, тем не менее, черт возьми, моя работа закончена. И если критики, как неизбежно бывает, окажутся суровы со мной, как с пустяшной, слабоумной и заблуждающейся дамочкой, я могу пролить слезу, подписывая следующий чек на авторский гонорар. Я уже сделала семь вкладов в банк и дала своей секретарше Нэнси достаточно денег, чтобы она сделала хороший депозитный вклад в Сан-Диего. Она увольняется в следующем месяце. Я сказала, что Нэнси не сможет целые дни заниматься бездельем, но она только смеется и говорит, что собирается попробовать. Нэнси говорит, что хочет только такой жизни, которая созвучна с последними страницами моей книги. Я тоже устала от грязи, сплетен и скандалов, о которых так любит читать Америка. Возможно, в глубине души я верю, что критики поймут меня и оценят мою книгу, как скромный вклад в литературу.

Новы, милый Читатель, вы купили книгу. Спасибо. Может быть, вы в состоянии объяснить критикам, журналистам и социологам эту страсть американцев к сплетням о богатых и знаменитых. У меня нет ключа к разгадке.

И не думайте, что было легко все разузнать. Даже для меня, Лауры Ричи, фельетониста, привыкшего пользоваться слухами. Лайла, конечно, умерла, что достойно сожаления. Она или он не разговаривал ни с кем. После сумасшедших похорон ее кремировали, а пепел захоронили в Форест Лон, в склепе ее отца. Мне пришлось ждать и ждать, поскольку без Терезы у меня не было истории Лайлы, а без этого у меня не было ничего.

Хорошо, я допускаю, что это был маленький вампир, но я знаю знаменитостей. Однажды согревшись в теплых светлых лучах известности, они считают для себя невозможной жизнь в тени. И даже плохая известность становится лучше, много лучше, чем никакой.

Тереза месяцы оставалась в уединении, но после того, как успокоилась бульварная пресса, после ухода Робби, когда некому стало демонстрировать свои страдания, Тереза заскучала. Очень заскучала.

И наконец разговорилась. Большинство из того, что она сказала, было ложью и грязью, но кое-что из этого было правдой. Потом, то что знала, мне рассказала Эстрелла. Это было после того как Тереза наконец уехала в больницу. Она умерла прошлой весной.

Робби отправился в Аль-Аион и сейчас управляет книжным магазином в Энчино. У него известная клиентура.

Артисты разошлись. Три основных клиента Сая Ортиса обратились в прах, ушел Майкл Маклейн, уехали другие. Тогда Сай забрал свои деньги и добровольно отправился в ссылку. Его телефон не отвечает.

Ара Сагарьян после того, как его нашли мертвым в больничном коридоре, был похоронен на той же неделе, что и Лайла Кайл. Его смерть осталась незамеченной из-за внимания к погребению Лайлы. В смерти, как и в жизни, она подавила старика.

Понадобилось много времени, чтобы проследить путь Шарлин и Дина. Поначалу казалось, что они исчезли с лица земли. Но я наконец вышла на их след с помощью их компаньона на телевидении. Однажды мне попалось его имя, и я приложила много усилий, чтобы найти парня. Затем я поехала и провела четыре недели в вымершем мотеле, чтобы улучить возможность поговорить с Шарлин. Но это не помогло, потому что местные не знали ее, а если и знали, то не хотели говорить. Самое смешное было в том, что после двухнедельной ненависти к этому местечку, я полюбила его. Оно было не таким, как Лос-Анджелес. Это было чистенькое местечко.

Но я не была достаточно богата, чтобы иметь нескончаемые каникулы. Фактически я была близка к тому, чтобы закончить здесь все и поехать в семью Дугласов, когда моя собственная некомпетентность помогла мне. Это случилось с Дином. Я ехала по пыльной дороге, ведущей к их ранчо. Она была перегорожена на въезде, а другого пути не было. Я узнала это, поскольку бывала здесь уже десятки раз. Тогда мне пришлось сделать объезд по горной дороге. Это была красивая, неразграбленная сельская местность.

Через некоторое время я заметила, что еду по равнине.

Правду говоря, я не любительница бездомных местностей. К счастью, меня нашел Дин. Приветливый, как раньше, он пригласил меня на ферму. В этот день я сидела за ланчем с Шарлин, Дином и Доубом. Через месяц у меня была их история.

С Миносом было намного легче. Я нашла множество данных о нем у своих друзей. У Миноса по-прежнему есть его лицензия. Все счастливы.

Рикки Данн женился на Кики Мансард, новой звезде. На взлете ее карьеры он был дважды арестован. Сай не выступал на суде. Теперь он работает в индустрии музыки. Рикки не работает вообще. Таким образом, вероятно, верными оказались предчувствия Майкла Мак-лей на.