После отъезда Уикхема я вернулась к Эдуарду, в большую палату его личных покоев. Парадные облачения из золотой парчи с него сняли и аккуратно сложили, и на короле была сейчас домашняя одежда — ярко-алая, отороченная мехом, странно не соответствовавшая той высохшей фигуре, которую она облекала. Устроившись перед камином (он все время мерз, даже в самые теплые дни), он спал в высоком кресле, уронив голову на грудь; рядом на столике стояла кружка эля. Неподалеку застыл камердинер короля Джон Беверли — на случай, если его господин проснется и потребует чего-нибудь. Я жестом разрешила ему уйти, а сама опустилась на табурет у ног Эдуарда — так я любила сидеть, когда он был в расцвете сил, а я была совсем молоденькой. Однако мысли мои сейчас полнились отнюдь не воспоминаниями о прошедших днях. Я прислонилась головой к креслу, а в ушах все звучали предостережения Уикхема. Он не считал, что меня ждет особо строгая кара, но сама я была настроена не столь радужно. Мне казалось, что за мной уже захлопнулись прочные двери темницы.

Эдуард зашевелился, я подняла глаза, радуясь тому, что можно отвлечься от мрачных мыслей. Он медленно разомкнул веки, потом его взгляд упал на меня, стал осмысленным и сосредоточенным. Глаза были такими ясными и внимательными, что у меня сердце затрепетало от радости.

— Приветствую вас, Эдуард.

— Здравствуй, Алиса. — Даже голос у него звучал уверенно и громко. Король все еще не потерял способности удивлять меня. — Милая девочка, я скучал по тебе.

— Я была здесь, с вами рядом, пока вы спали. А до того вы принимали достойных лондонцев.

— Не помню, — вздохнул он. — Дай мне кружечку эля.

Я потянулась за забытой им кружкой, стоявшей рядом, и вложила ее в руку Эдуарда. Порой в нем ощущалось королевское достоинство. Он отхлебнул эля, вернул мне кружку.

— Ты мне споешь?

Сколько он всего позабыл!

— Я бы охотно, да только вам это не доставит удовольствия! Говорят, что мой голос напоминает скрип плохо смазанных дверных петель. — Я улыбнулась, припомнив, что Изабелла выражалась на этот счет гораздо резче, и увидела искорки ответной улыбки в глазах Эдуарда. — Но вот стихи, которые я нашла недавно, — они мне понравились, потому что рассказывают о давней любви, как у нас с вами… — Я оперлась на его кресло, поправила юбки и вытащила из кошеля на поясе маленькую книжечку. — Это стихи о зимних морозах и о том, как согревает человека неугасимая любовь. Вам они тоже понравятся. — И стала читать медленно, негромко, выговаривая каждое слово четко, чтобы Эдуард мог сразу понять смысл.

Пожухли листья, лето отошло.

Былая зелень наземь опадает,

Лучами солнце нас не согревает,

Лишь года круг неспешно замыкает.

— Ты хорошо подобрала стихи, Алиса. Зима держит меня в своем плену даже в разгар лета. — Эдуард тяжело вздохнул, словно ему было больно говорить об этом. — Тебе я совершенно бесполезен как мужчина. Это меня огорчает, но ничего поделать я уже не могу.

— Ваша правда, но послушайте дальше, Эдуард. Все не так грустно.

Как искры, гаснет летнее тепло.

Лишь я цвету пышней день ото дня,

Мне жарко от любовного огня,

Что господин зажег внутри меня.

— Алиса… У тебя прекрасный голос. — Как только он чувствовал усталость, язык сразу же начинал слегка заплетаться, и не заметить этого было нельзя. — Кажется, он в первую очередь привлек мое внимание.

— Вот уж сомневаюсь! — Я рассмеялась, вспомнив ту встречу. — Помнится, я вопила не хуже хейверингских торговок рыбой, когда меня обвинили в краже! А вас слишком сильно занимали те часы.

— Я уж и позабыл все… — Он взял меня за руку, сжал пальцы. Я чувствовала, как он смотрит на меня, на мои губы, пока я читала последнюю трогательную строфу.

В костер сердечный жару поддают

Лобзанья милого и тают на губах,

И пламя страсти у него в глазах

Прекраснее, чем звезды в небесах[93].

— Вот видите, — сказала я и закрыла книгу. — Любовь не угасает ни от зимних морозов, ни под бременем лет.

Наступила тишина. Эдуард снова впал в дремоту, а мне стало горько на сердце, оттого что он так остро переживал потерю своей мужественности. Пусть мы с ним перестали быть любовниками, но нас прочно связывали узы взаимной симпатии, длившейся уже добрых тринадцать лет. Даже во сне он не отпустил мою руку — я знала, что сумела доставить ему удовольствие.

На время мои опасения пострадать за «колдовство» поутихли. Я не допущу, чтобы нас с Эдуардом разлучили. До тех пор, пока смерть не избавит его от нынешних мук.


— Это правда? — грозно вопросил Уикхем звенящим голосом. Он снова появился в замке Шин, на этот раз — вне себя от возмущения.

— Что именно — правда? Если вы хотите мне сообщить очередные нелепые измышления де Ла Мара, то не стоит! Лучше сразу уезжайте!

Я невероятно устала, поэтому не могла проявить необходимое терпение. На этот раз нас не отвлекали никакие королевские аудиенции. Эдуард, погрузившись в прошлое, диктовал распоряжения, где упоминалось огромное количество парчи и множество факельщиков: он собирался должным образом почтить смерть матери и Филиппы. И это — после целой недели молчания, когда он совсем не говорил ни с кем: ни со слугами, ни даже с Господом Богом. И уж тем более не со мной. Я удалилась с его глаз, ожидать, пока он покончит с печальными воспоминаниями и снова придет в себя.

— Так это правда? — гремел Уикхем. Мы с ним стояли посреди Большого зала.

— Что именно?

Уикхем в ответ заорал на меня, не обращая внимания на то, что нас могли услышать, и я поняла, что обречена. Когда Уикхем приехал, чтобы предупредить о нависших надо мной обвинениях в колдовстве, он был озабочен и любезен, он держался как священник. Сейчас он больше походил на ужасного предвестника рока, на палача. От этого мне не уйти.

— Вы и вправду вышли за него?

Пресвятая Дева!

— За кого? — задавая этот вопрос, я уже лишь пыталась разыгрывать непонимание.

— Сами знаете за кого!

Уикхем смотрел на меня во все глаза. Он явно ждал, что я опровергну это обвинение. И уже понимал, что опровергнуть ничего нельзя.

— Да, — вскинула я голову. — Да, вышла.

— Поверить не могу, что вы решились на такой… такой… — он изо всех сил старался взять себя в руки, — такой опрометчивый шаг!

— Ну же, Уикхем! Как вы мягко стелете! — Улыбка у меня вышла совсем не веселая. — А где де Ла Мар откопал это сокровище? Мне казалось, что никто не знает.

— Какая разница? — Голос епископа упал, перейдя в шипение. — Когда?

— Как раз перед тем, как он снова отправился в Ирландию.

— Так давно? Два года назад? Вы уже два года замужем? — Голос снова загремел, гулко отдаваясь под высокими сводами. — Ради всего святого, Алиса! О чем вы только думали?

Мне не хотелось ничего объяснять — думаю, я и не сумела бы объяснить.

— А Эдуард знает? — всплеснул руками Уикхем сразу от отчаяния и от гнева.

— Нет.

— Вы хоть понимаете, что натворили? — На этот раз Уикхему хватило благоразумия говорить потише. — Вы сделали его прелюбодеем!

— Мы с вами вместе, — дернула я плечом, — делали его прелюбодеем, когда была еще жива Филиппа. Тогда это не остановило Эдуарда, который был в здравом уме и твердой памяти. Что меняется теперь?

Уикхем со злости пнул ногой жаровню, из которой дождем посыпались искры.

— Но зачем, Алиса? Зачем вам это понадобилось? Если просто захотелось покувыркаться в постели, почему было этим не ограничиться, не освящая свой союз церковным таинством? Я уж не говорю о мужчине, которого вы себе выбрали! Богом клянусь, я в жизни еще не встречал другого такого закоренелого эгоиста и беспринципного негодяя…

Да потому… потому что… Я смотрела, как падают искры на покрытый пылью пол. Потому что за безжалостным и честолюбивым характером Виндзора скрывалась редкостная порядочность, к тому же он всерьез полюбил меня. Но Уикхему я этого говорить не стану.

— Я вышла замуж, потому что он попросил моей руки.

— Алиса!

Я отбросила легкомысленный тон.

— Перестаньте читать мне нотации, Уикхем! Уж кто бы говорил. Мне нужно обеспечить свое будущее. Я вышла из низов, туда и вернусь, если сама о себе не позабочусь. Не желаю, чтобы мои дочери влачили жалкое существование или жили на чужие подачки, как я сама когда-то.

— Ну, вы-то наверняка приобрели уже достаточно для того, чтобы им хватило на кусок хлеба!

— Возможно, мне нужен мужчина, который станет меня защищать!

— Да, но выходить за него замуж?

— Он сделал мне предложение, когда никто другой и не подумал сделать. И это не прелюбодеяние в буквальном смысле: мы с королем давно уже не имеем плотской близости. — Мой собеседник покраснел до корней волос — это в нем проснулся священник. — Не будьте ханжой, Уикхем. Неужели вас удивляет, что король уже слишком постарел?

— Но король признал прижитых от вас детей. Им не придется терпеть лишения.

— Да, он распорядился выделить им содержание. Но позволит ли принцесса Джоанна и дальше выделять это содержание, когда королем станет ее сын? — Подспудно я всегда этого боялась, и теперь этот страх быстро напомнил о себе. — Я не могу так рисковать. Если брак с Виндзором способен обеспечить приличное приданое для моих дочерей[94], я не стану в этом раскаиваться.

— А что скажет на это Эдуард? — Этот вопрос, как и рассчитывал Уикхем, заставил меня умолкнуть.

— Его это, разумеется, очень обидит, — ответила я после длительной паузы.

— Вы обязаны рассказать ему все. Если только уже не рассказали другие.