— Это что? — спросила я, изгнав из мыслей образ графини. И указала на кожаный кошель.

— Счетные палочки.

— А что ими делают? И для чего на них зарубки?

— Они отмечают поступления, долги выплаченные и долги, подлежащие оплате, — объяснил мне муж, с тревогой поглядывая, не испорчу ли я его перо. — Палочка расщепляется на две половинки, и каждая сторона — заимодавец и заемщик — хранит одну половинку у себя. Они должны совпадать.

— Умно придумано, — заметила я, взяла одну палочку и рассмотрела повнимательнее. Она была прекрасно выточена из орехового дерева, а единственным ее назначением было регистрировать владение деньгами.

— Не обращай на них внимания. Пиши цифры!

И я стала писать — первые минут пять под его присмотром, а потом он, вполне довольный, позволил мне работать одной.

Удивительная выдалась ночь! Волнения улеглись, и я ощущала только удовольствие по мере того, как под моим пером росли и росли цифры, показывающие накопление немалого количества золотых монет. Когда мы покончили со счетами за минувшую неделю, муж велел мне ложиться в огромную постель и спать. Я упала на кровать и провалилась в сон под убаюкивающий скрип пера по пергаменту. Лег ли муж рядом со мной, когда завершил свою работу? Полагаю, нет. Простыни остались несмятыми, как и моя ночная рубашка, прикрывавшая меня от подбородка до лодыжек, как целомудренную монахиню.

Все вышло не так, как я ожидала, но могло ведь быть и гораздо хуже.


Наутро я проснулась в совершенной тишине. Было еще совсем рано, как я понимала, и темно, поскольку полог над ложем был старательно задернут. Я тихонько выглянула наружу: огонь в камине давно догорел, кружки и книги исчезли со стола, в комнате никого не было. Я растерялась, потому что было совершенно неясно, как мне теперь держаться и что делать. Я откинулась на подушки, не спеша вылезать из теплой постели, и стала рассматривать руки, поворачивая их то так, то эдак. На них были хорошо заметны печальные следы слишком близкого знакомства с ледяной водой, горячими тарелками, с жиром и грязью. Они ничем не напоминали руки мистрис Перрерс. Я скривилась, оценивая мрачный юмор ситуации. Что же, я теперь хозяйка этого дома? Если так, то я посягну на владения синьоры Дамиаты. Попробовала представить себе, как вхожу в гостиную и сообщаю Синьоре, что мне желательно съесть на завтрак и сколько локтей ткани я собираюсь купить, чтобы сшить себе новое платье. А потом представила, что она мне на это ответит. Что я не смею так говорить с ней!

Но ведь это мое право!

Несомненно. Но не сразу. Инстинкт самосохранения работал у меня безотказно. Я направила свои размышления на более существенные для данной минуты вопросы. Что сказать нынче утром мастеру Перрерсу? Как мне его называть? Жена ли я ему на самом деле, коль осталась девственницей? Завернувшись в новую накидку, я вернулась в свою каморку, оделась как служанка, которой я вроде бы и осталась, и пошла вниз по лестнице на кухню, чтобы приступить к дневным делам. Нужно было разжечь камин, прогреть очаг на кухне. Если идти быстро и тихонько, то я не привлеку к себе внимания. Так я рассчитывала, да только неуклюжие туфли застучали по ступенькам, и тут же меня окликнули.

— Алиса!

Я хотела было проскочить мимо, будто и не слышала ничего.

— Подойди ко мне, Алиса. И закрой дверь.

Я собрала всю свою храбрость. Разве минувшей ночью он не был добр ко мне? Я свернула с прежней дороги и увидела мужчину, женой которого стала только вчера, за столом, согнувшегося над своими учетными книгами с пером в руке. Это происходило в кабинете, где он ежедневно принимал бесконечный поток заемщиков. Точно так же, как бывало во все прочие утра, когда я приносила ему эль с хлебом. Я сделала реверанс. Очень трудно расставаться с привычками.

— Ты хорошо спала? — поднял он на меня глаза.

— Нет, господин.

— Думаю, ты слишком переволновалась.

Я заподозрила бы, что он хочет посмеяться надо мной, однако черты его печального лица нисколько не изменились. Он протянул мне небольшой кожаный мешочек, туго завязанный. Я посмотрела на мешочек, потом снова на мужа.

— Возьми.

— Вы хотите, чтобы я купила вам что-нибудь, господин.

— Это тебе. — Поскольку я не двинулась с места, он положил мешочек на стол и подтолкнул ко мне.

— Это мне?..

Там были деньги. И, насколько я успела понять, гораздо больше, чем жалованье служанки. Дженин Перрерс оперся локтями о стол, сложил перед собой руки, опустил на них голову и посмотрел на меня грустным взглядом; потом сказал медленно, словно обращался к скорбной разумом:

— Это подарок невесте, Алиса. Утренний подарок. Разве здесь, в Англии, так не принято?

— Даже не знаю. Откуда мне знать?

— Ну, если угодно, это подарок невесте за принесенную в жертву невинность.

— Тогда я не заслужила, — ответила я, нахмурившись. — Вы же не потребовали от меня такой жертвы.

— Ну, в этом виноват я, а не ты. А ты такой подарок вполне заслужила — за то, что терпеливо сносила причуды и слабости старика. — Наверное, щеки у меня сделались красными, как печати на лежащих перед ним документах, так я удивилась его благодарности, так огорчилась, что слова мои прозвучали как бы даже осуждающе. — Возьми, Алиса. У тебя растерянный вид. — Наконец губы его тронуло некоторое подобие улыбки.

— Я действительно растеряна, господин.

— Ты моя жена, и мы не станем нарушать обычай.

— Слушаюсь, господин. — Я сделала реверанс.

— Еще одно… — Он нервно провел пером по разбросанным свиткам и спискам. — Ты сделаешь мне приятное, если не станешь никому говорить…

— О проведенной нами ночи, — закончила я за него, тронутая его добротой. Глаза мои тем временем жадно глядели на мешочек с монетами. — Это останется между нами, господин.

— И о предстоящих ночах…

— Я и о них не стану никому говорить. — В конце концов, кому я могла об этом рассказать?

— Спасибо. Хорошо, если бы ты сейчас принесла мне эля. И скажи Синьоре, что я через час выйду…

— Слушаюсь, господин.

— Мне будет приятно, если ты станешь называть меня по имени — Дженин.

— Слушаюсь, господин, — ответила я. Представить себе подобное я была не в силах.


В чисто выбеленном коридоре я остановилась и прислонилась к стене — ноги словно отказывались держать меня. Кошелек оказался довольно тяжелым. Я взвесила его на руке, и монеты внутри приятно зазвенели. За всю предыдущую жизнь я не видела столько денег сразу. И принадлежали они мне. Кем бы я ни была, но теперь я уже не нищая послушница.

Но кто же я все-таки? Кажется, ни то ни се. Я жила в доме, который не был моим, я стала мужней женой, но осталась девственницей, отлично сознавая, что принесенные мною брачные обеты совершенно не меняют моего положения в этой семье. Что это так, я могла спорить и поставить на кон все свалившееся на меня богатство. Синьора Дамиата ни за что не станет признавать мою волю. И я никогда не сяду на почетное место за столом.

По каменной стене зашуршала кожа, и я подняла глаза.

В узком коридоре я стояла не одна. Немного дальше оттолкнулся от стены и вышел из тени, приближаясь ко мне, мастер Гризли. Виду него был таинственный, как у заговорщика, поэтому я сразу спрятала кошель в складках подола. Он остановился на расстоянии вытянутой руки от меня, прислонился спиной к стене, скрестил руки на груди и уставился на противоположную стену; он не располагал к общению, но и враждебным не выглядел. Этот человек в силу богатого опыта привык надежно скрывать свои истинные намерения. А уж мысли свои он скрывал так глубоко под маской внешней невозмутимости, что обнаружить их могло разве что землетрясение.

— Вы же не собирались спрятать его у себя под подушкой, правда? — спросил он меня тихим голосом.

— Что спрятать? — переспросила я, крепко сжимая кошелек.

— Утренний подарок, который вы получили.

— Откуда вы?..

— Еще бы мне не знать. Кто в этом доме ведет все учетные книги? Мне вовсе не пришлось ломать себе голову. — Он скользнул по мне проницательным взглядом и снова вперил взор в стену. — Рискну предположить, что деньги уплачены за что-то такое, что так и не было куплено.

Язык мой был готов к резкой отповеди. Я не позволю какому-то счетоводу запугивать меня.

— Это касается только мастера Перрерса и меня.

— Разумеется. — Неприятный человек, но придраться не к чему. Чем-то он напоминал мне баранье сало, что всплывает на поверхность воды, когда вымоешь сковороды.

— И уж вас никак не касается.

— Совершенно никак. — Он склонил голову в знак согласия. — Я пришел только для того, чтобы дать вам добрый совет.

— Отчего это? — спросила я, глядя ему в лицо.

— И сам не знаю, — ответил он, не поворачивая головы.

— Но тогда я не вижу смысла.

— А нет никакого смысла. Такой поступок противоречит всему моему деловому опыту. Но, несмотря на это… Скажем, что-то побуждает меня дать вам совет. Не прячьте деньги под подушкой и вообще не прячьте их в этом доме. Иначе она их найдет.

— Кто? — Впрочем, ответ мне и так был прекрасно известен.

— Синьора. У нее удивительный нюх на такие вещи, не хуже, чем у мыши, которая может отыскать сыр, спрятанный в глубине шкафа. А когда она их учует, вам этих денег больше не видать.

— А я думала, что она ничего о них и не знает, — ответила я.

— Разве Дженин сказал вам так? Она не может не знать. Здесь ничто не происходит без ее ведома. Ей известно, что вы получили деньги, и ей это не нравится. Все деньги в этом доме составляют наследство ее племянника, сына Дженина.

Ну да, отсутствующего наследника, который учится ростовщичеству в Ломбардии. Я вполне могла в это поверить.