Я кивнула.

— А Филиппа помогла вам выстоять и вернуть то, что принадлежало вам по праву рождения.

— Она была великолепна, — просиял Эдуард.

— Наверное, она очень гордилась вами.

Он тут же погас. Поток слов иссяк, словно испарившись под летним зноем. Эдуард помрачнел, уставился в свой кубок, на скулах заходили желваки — он осознавал какую-то нерадостную истину. Я знала, о чем он думает. И я произнесу это вслух.

— Сейчас Филиппа не гордилась бы вами, Эдуард.

— Да уж…

— Она пришла бы в ужас. Разбранила бы вас! Она велела бы вам смотреть вперед, а не оглядываться все время назад.

Наконец-то он оторвался от созерцания образов, мерещившихся ему в кубке, взглянул на меня, и в его глазах было полное осознание моих слов, они даже полыхнули негодованием. Вот и хорошо. Просто замечательно.

— Ты тоже пришла бранить меня? У тебя нет такого права.

— Да нет, разве я бы осмелилась? Я ваша нижайшая подданная и уже не жду ничего ни от вас, ни от королевы. Я пришла проститься.

— Как я понимаю, ты хочешь жить вместе со своими сыновьями?

— Да. С нашими сыновьями. Для меня важно быть с ними, других близких у меня ведь нет. Так выпьете вы за мое благополучное путешествие?

Он рассеянно отхлебнул вина, все еще витая мыслями где-то далеко-далеко.

— Эдуард!.. — Как тяжело оказалось говорить с ним! Неужто мне никак не добиться его внимания, разве что опрокинуть свой кубок на голову монарха?

— Мой сын. Мой наследник, принц Уэльский. Он очень болен… — Эдуард говорил с трудом, будто каждый раз подыскивая слово. — Я в его возрасте скакал во главе моего войска. Как все нами любовались!.. А сын сейчас не может сесть в седло. Его несут в бой на носилках! Все, чего я достиг, погибло…

Тревога у меня в сердце забила крыльями, грозя превратиться в панику. Я снова теряла Эдуарда, заплутавшего между былыми блистательными победами и горькими истинами нынешнего дня. Я поднялась, поставила свой кубок на сундук. Придется рискнуть и метнуть кости с жестоким безразличием, поставив на кон все.

— Похоже, я уеду, так и не дождавшись от вас пожеланий доброго пути. — Я направилась к двери. Уже потянулась к ручке, а он так ничего мне и не сказал. Придется признать свое поражение — перед Уикхемом, Гонтом и всеми прочими. Я вынуждена буду расстаться с моим королем, пусть сердце и требует, чтобы я осталась с ним…

— Не уезжай.

Эти слова он проговорил тихо, но твердо. Я сделал медленный выдох, но свою просьбу обратила как бы к шероховатой поверхности двери.

— Назовите хоть одну вескую причину, по которой я должна остаться.

— Я хочу, чтобы ты осталась.

Я затаила дыхание.

— Ты нужна мне, Алиса.

Я все не дышала и крепко зажмурилась. Слышала, как зашуршали его парадные одежды, когда он встал со своего места, как глухо стукнул металл о дерево, когда он поставил кубок на сундук, как мягко зашелестели его шаги. Почувствовала, как он приблизился ко мне сзади вплотную, но не коснулся меня.

— Я был неправ, Алиса. Не уезжай.

Несмотря на горячее сочувствие, я продолжала стоять к нему спиной.

— Да черт побери! Взгляни же на меня! — воскликнул Эдуард. — Мне очень не нравится обращаться к твоему затылку, да еще запрятанному под этот чудовищный капюшон, который тебе вздумалось на себя напялить!

Вот оно! Он пришел-таки в себя. Но сразу уступать нельзя. Я была не такой крепостью, которая готова капитулировать при малейшей угрозе неприятеля и появлении парламентера, к тому же во мне пробудилась (скажу честно) старая ревность, сколь недостойной она ни была.

— Два месяца — и вы ни разу не пожелали со мной увидеться! Без Филиппы вы чувствуете себя одиноким и покинутым, это я понимаю, но вы должны знать и то, какой одинокой и никому не нужной чувствовала себя я! Если я вам не нужна, моя жизнь вообще теряет смысл. — Он положил руки мне на плечи, развернул к себе лицом. Он действительно смотрел на меня и ясно видел. Ну наконец-то!

Эдуард гордо вскинул голову.

— И поэтому ты вырядилась как нищенка? Как какая-нибудь скаредная вдовица, готовая вот-вот запереть себя в стенах монастыря и посвятить всю жизнь молитвам и благим делам? Наверное, мне нужно отослать тебя отсюда, подарив сначала новые платья. Иначе как ты сможешь привлечь к себе внимание мужчин?

К нему вернулась способность шутить, которой мне так недоставало. Слабый намек на веселье чуть осветил его лицо, словно солнышко робко проглянуло из-за туч.

— Я не желаю привлекать ничьего внимания, кроме вашего! — возразила я, слегка вздернув подбородок под стать Эдуарду — можно даже сказать, немного надменно. Улыбнуться я себе пока не позволила.

Эдуард наклонился и стал целовать меня сперва в лоб, потом в губы; поначалу поцелуи давались ему как будто с трудом — он неуверенно прикасался к женщине, припоминал былое, не ведая, что может встретиться ему на этом полузабытом пути. Но потом его губы, прижимавшиеся к моим, потеплели, а руки соскользнули с моих плеч и обвились вокруг талии.

— Отчего это ты заставляешь меня чувствовать себя так, будто я заново родился? — возник у него вопрос.

Я всем существом ощущала, как крепнет его разум, пока он вглядывался в мое лицо в поисках ответа. Вроде бы отыскал, поднял мои руки, прижался губами к ладоням, к кончику каждого пальца, снова знакомясь со мной после длительной разлуки. Но нам оставалось пройти еще долгий путь.

— Как мне не хватало тебя, Алиса! Как же я раньше этого не понял?

— Потому что вы закрыли душу для всего, кроме своего горя.

— Так ты передумаешь? Останешься здесь?

— Вы ведь тоже можете передумать и завтра велите прогнать меня!

— Я приказываю тебе остаться! — На лице короля вспыхнул яркий румянец гнева. — Тебе приказывает твой государь! Мне необходимо, чтобы ты оставалась здесь.

Вспышка гнева. Хозяйские чувства. Властность. Теперь все эти черты его характера вернулись к нему. Я погасила улыбку, но встала на цыпочки, потянулась и поцеловала Эдуарда в щеку. Он уже сдергивал с меня этот чертов капюшон, и скрытые под ним волосы, не заплетенные в косы, рассыпались у меня по плечам. Он взял их в руку, сжал кулак.

— Какие у тебя чудесные волосы! Отчего у меня такое чувство, будто меня перехитрили? Ты ведь никогда не одевалась так уродливо. — Капюшон он бросил на пол.

— Раньше не было такой нужды, — ответила я. — А теперь мне требовалось нечто такое, что могло бы привлечь ваше внимание.

Эдуард негромко засмеялся. Наконец я услышала его смех! Я повлекла его к скамье, стоявшей у стены, усадила рядом со мной. Пока его рано отпускать: я еще не могла положиться на его настроение. Взяла с блюда тарелочку с пирогом, протянула королю.

— Съешьте хоть кусочек. Вы, наверное, проголодались.

— Кажется, я голоден. Да и если ты все съешь сама, то страшно располнеешь.

Настал час решающего штурма, неудержимого броска в атаку, против которой он (да будут услышаны мои молитвы!) не сможет устоять.

— Располнею я все равно, милорд, хоть буду есть сласти, хоть нет. — Он пристальным взглядом окинул мою фигуру, заглянул в лицо. — Я ношу ваше дитя. Вас это радует?

Король отложил лакомство и зарылся лицом в мои волосы.

— Я и не знал. Ты просто должна остаться со мной. Я не потерплю, чтобы мой ребенок рос где-то, воспитывался без моего пригляда. Останься, Алиса. Ради всего святого, останься.

Я поспешила закрепить наметившийся успех и пустила в ход еще одну припасенную заранее военную хитрость. Эдуард должен вернуться не только ко мне, но и к своему народу.

— Только в том случае, если вы завтра возьмете меня на охоту. Ну пожалуйста, — попросила я, прижимаясь к его плечу. — Мне же не с кем больше проехаться верхом — все проклинают меня как дочь сатаны. Уикхем стал читать надо мной молитвы. Да и моя кобылка слишком застоялась. Она изгрызла все удила.

— Тебе было одиноко. — Умница, он понимал и то, что оставалось недосказанным. — А я тебя совсем забросил, правда?

Теперь он был мой. Щеки порозовели, годы спали с плеч. В душе я ликовала, видя, как возвращается прежний Плантагенет.

— Забросили, — грустно согласилась я. — И теперь должны загладить свою вину.

— Заглажу. — Он встал сам и потянул за собой меня. — Чего желает моя госпожа?

— Велите устроить охоту, Эдуард. Пусть двор вас увидит. Пусть все знают, что король снова с ними. Обещайте мне это. — Он все-таки немного заколебался. — Обещайте же! Скоро будет уже поздно: я слишком растолстею и не смогу взобраться в седло!

— Обещаю. Оставайся, Алиса. Я скучал по тебе.

Получилось! Поцелуй его был теперь долгим, крепким, он оттаял душой, в нем снова пробудилась страсть.

— Ложись в постель, Алиса. Мы потеряли слишком много времени.

И мы вернулись, как в прежние дни, к крепким объятиям и жарким ласкам в королевской постели, притворяясь, будто все у нас хорошо. Эдуард овладел мною к обоюдному удовольствию, подтвердив грубые заверения Гонта в том, что король полон мужской силы, а я смогла заставить короля забыть о грузе лет.

— Ты — бесценная жемчужина, любимая Алиса.

— А вы — король Англии. Страна нуждается в вас.

— Я буду править страной. — Самолюбие тоже вернулось к нему. — И ты будешь рядом со мной.

Кровь победно запульсировала в моих жилах, когда я снова отдалась ему. «Я присмотрю за ним, Филиппа, — мысленно поклялась я. — Буду заботиться о нем, нянчить его и любить». Поцеловала его в губы по собственному почину, пусть в душе и была вынуждена признать, что Эдуард уже не тот мужчина, каким был прежде, когда впервые уложил меня в постель. Ну, пока что я отогнала давние призраки подальше.


Обитатели дворца, собравшиеся на охоту, укутанные в бархат и меха, ожидали на парадном дворе замка. На морозе кони били копытами и гарцевали на месте от нетерпения. Егеря осыпали проклятиями гончих, сновавших у всех под ногами. В самом воздухе ощущалось предвкушение удовольствий, которых придворным так долго не хватало.