И вообще, куда торопиться, если все ухнуло к чертовой матери? Именно такое же чувство пустоты и обреченности Родион испытал после посещения дома Миниха, когда вышел утром на набережную. Конструировал, взял воздушный замок, а он вдруг и рассыпался вмиг.

12

На подъезде к замку, на горочке, его остановил гайдук. Не слезая с лошади, Родион принялся решительно орать:

– Я офицер русской армии! У меня депеша! Мне необходимо видеть князя Гондлевского…

Такая же история повторилась у ворот. И опять Родион совал в лицо гайдуку бумагу, но в руки не давал. Надо сказать, что грозные стражи и не пытались заглянуть в документ по причине неграмотности.

Родиона пропустили в дом, и уже через пятнадцать минут он вошел в кабинет князя. После приветствий началось состязание в терпении и выдержке. Князь был мудр, хитер и показно радушен. На долю Родиона осталась безукоризненная вежливость, уверенность в своей правоте, а главное, вера в силу бумаги, что легла на стол князя.

– Это что же, вы у меня лошадей собираетесь покупать?

– А почему нет?

– И кто же, извольте ответить, посоветовал вам посетить для подобной цели мой дом?

– А чем ваш дом хуже других?

– Вы имеете в виду породистых лошадей?

– А разве мы говорим о чем-то другом?

Князь рассмеялся.

– Если вы на все мои вопросы будете тоже отвечать вопросами, эдак мы недалеко уйдем.

– А куда нам торопиться, ваше сиятельство?..

– Садитесь.

Обед задерживали. За столом в большой зале томились тетка Агата, Лизонька и Павла, потом вошла княгиня, молча заняла свое место и стала нервно барабанить пальцами по столешнице, глядя на дверь. Ожидания ее вскоре увенчались успехом. Вошел Ксаверий, коротко кивнул всем и сел в торец стола, подальше от отцовского кресла.

Лизонька так и подалась вперед, ожидая от Ксаверия какого-либо подбадривающего знака, из которого можно было бы понять, каковы их виды на спасение князя Козловского. Но Ксаверий только улыбнулся ей благожелательно.

– Вы сегодня не гуляли, мадемуазель Лиза? Северный ветер всегда несет дождь. У меня ночью так стучала оконная рама, что я никак не мог заснуть. Матушка, распорядитесь, чтобы ее сегодня поправили. Вторую бессонную ночь я не переживу.

– Сегодня ты будешь спать в своей комнате, – быстро сказала княгиня и опять уставилась на дверь.

Блюда все не подавали, слуги стояли по стеночке с отвлеченными лицами. Ксаверий зевал. Тетка Агата украдкой ела хлеб, кроша его на скатерть. Ясно было, что все ждут князя, который почему-то задерживался. Очевидно, причина задержки известна княгине, в противном случае она давно бы послала за мужем. Еще пять минут прошло в томительном ожидании. В унылом сидении за столом было что-то унизительное. «Сосчитаю до тридцати, нет, до пятидесяти… и уйду, сославшись на головную боль», – сказала себе Лиза.

Когда Лизонька досчитала до третьего десятка, дверь широко распахнулась, и в залу важно вступил князь. За ним, шагая в ногу, как адъютанты за генералом на важной экзерциции, вошли Козловский и Люберов. Однако вид у офицеров был отнюдь не парадный, оба хмурые, небритые, то есть запущенные до крайности, в таком виде не в княжескую залу являться, а очередь к цирюльнику занимать. Появление этих двух не только для Лизоньки, но и для всех остальных было полной неожиданностью.

– Позволь, душа моя, – обратился князь к жене, – представить тебе двух русских офицеров. – Он назвал фамилии. – Они находятся в наших краях по долгу службы ее величества императрицы Анны. Сегодня они наши гости.

Офицеры стукнули каблуками, поклонились и сели за стол. Повествование наше, хотя бы в одной его линии, неудержимо движется к концу, поэтому незазорно снабдить его сценой, которую принято называть немой. За столом вдруг стало необычайно тихо, каждый из сидящих испытывал чувства странные, чудные и необычайные, которые можно объединить одним словом – удивление…

Князь Матвей не мог в себя прийти от той скоропалительности, с какой его извлекли из подвала. Выйдя на свежий воздух, он сразу попал, как говорится, в объятия друга. «Объятия» выразились в том, что Родион крепко ударил его по плечу, прошептал в ухо: «За столом ни о чем, кроме лошадей» и принялся обирать с камзола Матвея налипшую солому. Вой дя в залу, Матвей тут же поймал на себе взгляд Лизоньки и от удивления забыл изобразить нежную улыбку. Куда сердце летит, туда и око бежит. В подвале он ее и не рассмотрел толком. Сидящая перед ним девица настолько не соответствовала воспоминаниям Матвея о той парижской деве, женитьбу на которой он считал тяжелой обузой, что он усомнился: а вдруг эта хорошенькая барышня никакая не Сурмилова, наследница богатств, а просто авантюристка, морочащая ему голову?

Только у Лизоньки были самые светлые чувства. Она верила, князь Гондлевский потому освободил Матвея, что узнал от Люберова: Козловский ее жених. Мысль эта была горячей и сладостной. Не каждой девице выпадает счастье спасти из узилища своего возлюбленного.

Ксаверий решил не принимать в расчет поступки и захотел освободить русского – это его дело, приятно только, что сам он может вернуться из заточения в привычную жизнь, теперь не нужно прятаться от Лизоньки, которая в противном случае пристала бы с ножом к горлу, требуя освобождения своего жениха.

И все-таки больше всех был удивлен Родион Люберов. Слыхал он, что в жизни случаются самые фантастические совпадения, но чтоб такое… Причиной его удивления было пойманное в разговоре имя: мадемуазель Сурмилова. Теперь-то ему все стало ясно. Кто, как не эта прекрасная, смелая девушка, имеет право ехать в Россию вместе с поручиком Козловским? А поручик Люберов – свинья, иного эпитета он недостоин. Этот поручик год прожил в доме ее отца, а вместо естественного чувства благодарности заподозрил черт знает в чем…

Лиза не удержалась, объявила за столом, что Матвей жених ее. Теперь пришла очередь удивляться княгине. Ее нежное, чуть желтоватое лицо пошло пятнами. Богатая невеста уплывала из рук на виду у всех, и уже ничем нельзя было остановить это движение. На мужа она не смотрела, а ироничный взгляд сына поймала и вспыхнула от стыда: он все знает, все понял!

В конце застолья офицеры откланялись. Служебные дела вынуждают их оставить гостеприимный замок. Но офицеры берут на себя смелость заверить благородных хозяев и их очаровательную гостью, что отсутствие их не будет продолжительным. При первой же возможности они заглянут сюда опять, чтобы сопровождать дражайшую Елизавету Карповну в ее вояже до Петербурга.

– Это как понимать, мадемуазель с табуном коней поскачет? – не скрывая насмешки, поинтересовался князь.

– Отнюдь… Табун лошадей поскачет своим порядком, а у господ офицеров своя задача. Им бы только присмотреть племенных жеребцов, а транспортировка оных лежит на плечах у армии.

Лизонька улучила минутку, чтобы сказать Матвею два слова наедине. Павла совершенно потерялась на фоне общего благолепия, но сделала все, чтобы помешать этой интимной минутке. Кажется, в конце мелодрамы комическим героям дается полный простор для веселых реплик – действуй! А Павла стала в буквальном смысле путаться под ногами, причитая:

– Да что вы тут… с ума посходили? Какой жених может быть без папеньки? Карп Ильич нас за это не похвалят! Вот ведь сватовство бесовское…

– Сударыня, – почтительно склонился перед ней Родион, – разумеется, мы ничего не можем решить без господина Сурмилова. Но разве не поражает вас эта удивительная встреча? – Родион тарахтел без остановки все время, которое влюбленные провели за портьерой.

Слов их не было слышно, только вздохи. И расскажи Матвей, чем закончилось это прощание, пришлось бы показать и три цепочки, которые Лизонька одну за другой повесила на шею жениху: одну с ладанкой, другую с заговорным стеклянным камушком-глазом и третью с медальоном, в котором хранилась прядь ее волос.

Матвею вернули его похищенную лошадь. Потом Лизонька стояла в воротах замка и махала белым платком, но друзья не оглядывались, мысли их были заняты уже совсем другим. Через полчаса они оказались на месте, а именно на круглой поляне с кустом орешника посередине.

– Вот здесь все и произошло, – сказал Родион. – Смотри, кровь на подорожнике. Виноват во всем я сам. Болтлив излишне.

– Как ты думаешь, чем не угодил Шамбер высокой шляхте? Или они прямо подозревают его в краже золота?

Уже одно то, что он письма разослал по двум адресам, должно было их вывести из себя.

– Ах да, письма… Я и забыл.

– Что будем делать?

– А что делать? Теперь только надо обсудить, сразу ехать к Бирону с повинной, или… я не знаю, что «или». Я выдохся!

– Или ехать в Варшаву, – докончил за него Родион. – И там найти Шамбера, если он, разумеется, жив.

– Если он, не приведи господь, еще жив, – жестко сказал Матвей, – то он непременно сообщил своим польским друзьям, куда он дел это золото. Признание – цена его жизни. А если он мертв, то тайну уволок с собой в могилу.

– Не забывай, у Шамбера был напарник.

– Не такой он дурак, чтобы заранее сообщать напарнику тайну клада, – проворчал Матвей. – Это все равно что могильщика Яцека расспрашивать о шамберовых делах.

– Слушай, а не сходить ли нам и впрямь к могильщику? – Родион уцепился за последнее слово. – Ведь о чем-то там Шамбер говорил. Могильщик не будет делать из их разговоров тайны, главное, хорошо заплатить.

– Из каких это шишей мы хорошо заплатим? – усмехнулся Матвей, но спорить не стал.

Друзья направили лошадей к дому могильщика.

– Что-то не похож ты на счастливого человека! – сказал вдруг Родион. – Ведь с невестой встретился. Такая прелестная девица!

– Елизавета Карповна – диво дивное, что и говорить. Я как ее увидел, глазам не поверил. Думаю, неужели я эту любил… или другую? Знаешь, аж дух захватило! Но не об этом сейчас я думаю. Понимаешь, Родька, крутит меня жизнь! Ведь не сядь я тогда в Париже с Сюрвилем в карету… Именно после этого судьба моя вкривь и вкось, ладья дала течь, а жизнь, словно из гнилых ниток сшита, вся по швам расползлась.