– Нам пора, пани Лиза. Нас наверняка заждались в замке.

Родион пошел их провожать. Уже когда слуга подвел лошадей, он обронил фразу, о которой потом очень пожалел. Мысль его работала четко и ясно: конечно, ни в какую полночь он не пойдет устраивать Матвею побег с этой девицей, но если романтический побег все-таки состоится (девица уж очень шустра!), то не мешало бы Матвею знать, отчего Родион не явился с «тремя лошадьми под седлом». А не пришел он потому, что делом был занят.

– Передайте князю Козловскому, – сказал он, – что Шамбер объявился. Только не забудьте, это очень важно.

– Какой Шамбер? – встрепенулась Лиза.

– Он поймет.

– Шамбер – француз, я правильно вас понял? – уточнил Ксаверий.

– И старый знакомец князя Козловского.

Неисповедимы пути Господни, непредсказуемы дороги судьбы. Нам кажется, что мы все предусмотрели, обо всем договорились и предстоящая операция сама собой пойдет, как шар по наклонной плоскости. Да, видно, стежки были корявы, те самые стежки, которыми мы наскоро сшивали клочки мыслей, расчетов и домыслов. Сшили на скорую руку, а нитка наружу торчит. За эту нитку кто-то и потянул.

Хозяин «Белого вепря» давно состоял на должности у князя Гондлевского. Осведомитель – должность древнейшая и хорошо оплачиваемая. Много народу проезжало по дороге мимо гостиницы, и обо всех интересных постояльцах князь Гондлевский был извещен. Зачастую, платя Адаму, князь просто удовлетворял свое любопытство, но иногда получал весьма интересные сведения. Адам был, безусловно, умен, до нужной информации цепок и с абсолютной точностью угадывал, кому в этот момент выгоднее служить – князю или сыновьям его.

Впустив Лизу и ее спутника в комнату Люберова, хозяин поспешил в соседствующую, пустующую от постояльцев каморку. И уже пять минут спустя он поспешал в замок, нахлестывая лошадь. Там он немедленно был принят.

– Побег? И в этом принимает участие мой сын? Ни за что не поверю!

Князь отпустил Адама восвояси и надолго задумался. Сразу скажем, что он поверил каждому слову хозяина «Белого вепря», только сознаться себе в этом сразу не смог. Мерзкий своенравный мальчишка! Кто мог заставить Ксаверия строить козни против собственного отца? Конечно, русская! Она знает, что князь никогда не допустит их постыдного брака, а потому замыслила побег. А чтоб Ксаверия получше приняли в русском войске – армии врага! – они решили захватить с собой этого молодца из подвала – прощелыгу и обманщика!

Надо было действовать. Посадить сына под домашний арест, тем более что вина его доказана, во власти каждого отца: предательство интересов дома! Но ведь арестование можно оформить по-разному. Дождаться, пока провинившийся придет в свою комнату, а там тихо, без свидетелей, выказать ему свою волю. Дальше гайдуки отведут его в подвал и посадят на хлеб и воду. Все тихо, достойно.

Но князю казалось, что такой план действий недостаточно цветист, а потому не даст полного выхода отцовскому гневу. Ему хотелось унизить сына, и он добился своего. Сцена получилась душераздирающей. Как только Ксаверий и Лиза подъехали к главному входу, гайдуки приняли лошадей. Лизонька немедленно поспешила в дом, в ее нервическом состоянии она спокойно ходить не могла, только бегала. Она уже отворила дверь, как вдруг ее остановил звонкий, яростный крик Ксаверия:

– Что вы делаете? Как ты смеешь, холоп? Поди прочь!

Лиза обернулась в испуге. Кто мог напасть на Ксаверия в его собственном доме? Глазам ее предстала ужасная картина. Один здоровенный холоп держал Ксаверия за руки, стараясь завести их за спину, а другой снимал с пояса саблю. При этом гайдуки старались не унизить достоинства барчука слишком бесцеремонным обхождением, что было совсем невозможно, потому что тот отчаянно сопротивлялся, извивался всем телом и, наконец, изловчившись, ударил одного из мучителей своих ногой в пах. Гайдук сложился пополам, но тут подоспели другие слуги.

А Ксаверий вдруг затих. Сабля с легкостью была отстегнута от пояса, завязанные веревкой руки бессильно повисли. Лиза проследила за взглядом Ксаверия – куда он смотрит так безжизненно, так униженно и почему желваки перекатываются на нежных щеках? И крик замер на ее губах. В окне второго этажа маячило бледное лицо старого князя. Безмолвный свидетель этой сцены, он не смог бесстрастно доиграть свою роль, брови его вдруг изогнулись, как у актера-трагика, а палец с подагрическими шишками строго погрозил сыну.

Ксаверия отвели не в подвал, а в нежилую часть замка, в ту самую залу, в которой учил он Лизоньку латыни: «Так проходит слава мирская…» Туда же принесли Ксаверию не хлеб и воду, а полный обед на подносе. Чтоб не задрог панич в холодной зале, ему доставили шубу на лисьем меху, заячью шапку и грубой крестьянской вязки варежки.

В те времена голодовка как форма протеста за попранные права еще не была изобретена человечеством, но Ксаверий, предугадав этот способ выражения несогласия, решительно отодвинул от себя еду. Он был в бешенстве. «Я вам так этого не оставлю! Пусть я с голоду подохну, но вы у меня тоже попляшете!» – с гневом восклицал он, бегая по комнате. Потом машинально отщипнул кусок хлеба, потом так же машинально хлебнул супа, установленного на крохотной жаровне. Суп был горячий, вкусный. «О, какой я болван, что не выпустил из подвала русского ночью! – рассуждал он, быстро орудуя ложкой. – Теперь все кончено, кончено, и совершенно нельзя предугадать, какой оборот примет дело».

После супа он приступил к баранине, жаренной по-домашнему. Кастрюлька с ней была упрятана в теплую муфту, поэтому жаркое тоже было горячим.

– Переперчили, – буркнул в гулкую залу Ксаверий. – И с чесноком можно было бы обращаться поэкономнее.

Мысли его текли уже по другому руслу. «А что, собственно, произошло? – размышлял Ксаверий, тщательно пережевывая мясо. – Кто-то донес батюшке, что я встречался с русскими – с тем и с другим. Ну и что? У меня нет никаких обязательств, я не клялся страшной клятвой, что освобожу князя Козловского. Да и зачем мне его освобождать? Своей цели я добился. То есть случившееся превзошло все мои ожидания. Это же надо – встретить в подвале жениха! Теперь независимо от того, выйдет князь Козловский на свободу или нет, Лиза все равно не согласится выйти за меня замуж. А это главное. А что касается князя… Лизонька девица энергичная, ей его и освобождать».

Явившийся после обеда слуга принес свечи и связку книг. Князь был крут, но справедлив и поэтому сделал все, чтоб сын не скучал в заточении. В конце концов, отца тоже можно понять. Они единомышленники, они оба хотят избежать женитьбы на русской, но князь этого не знает, а потому видит в сыне злоумышленника. Damnant qoud поп intelligun[34].

Полистав книги, Ксаверий совсем успокоился и передал со слугой, что хочет видеть отца по неотложному и крайне важному делу.

– Князь может возразить: вздор, пусть сидит, никуда не пойду, – упреждал слугу Ксаверий, – а ты тогда скажешь: панич велел передать: Шамбер объявился. Понял? Повтори! Да не перепутай.

Ксаверий не собирался вымаливать у отца прощение. Просто ему пришло в голову: а не мог ли этот Шамбер быть тем самым французом, о котором толковал попавший в капкан Игнатий? И вообще эти два русских негоцианта ведут себя странно. Меньше всего их интересует покупка лошадей, а появление неведомого Шамбера почитается настолько важным, что Козловский об этом должен знать даже в узилище.

Через час у Ксаверия состоялся разговор с отцом. Расстались они в самом добром расположении друг к другу. При этом сын сам попросил продлить свое заточение на неопределенный срок. Слуга принес огниво и три грелки для обогрева постели. Ксаверий заснул в самом хорошем расположении духа.

11

Но не забудем о горе Лизоньки. Чистые, хоть и наивные, надежды ее должны вызывать наше самое горячее сочувствие. Все рухнуло с арестом Ксаверия, любовь ее под угрозой. Теперь она не более чем птичка в клетке, хоть силы ощущает в себе исполинские.

Хозяева в замке с ней обращались так, словно ничего не произошло, о Ксаверии не было сказано ни слова. Напуганная и раздраженная Павла приступила было с вопросами, но получила такой железный отпор, что немедленно отвела войска на заранее подготовленные позиции, то есть обиженно поджала губы, распустила, как жабо, подбородок, и стала изображать «попранную преданность». Из этой роли она не вышла до самого вечера, а когда они с Лизонькой, направляясь спать, обнаружили в коридоре у двери в комнату гайдука, поставленного на часы «для их безопасности», Павла совершенно раскисла, принялась стенать, плакать и ломать руки.

Лизонька поняла, что план побега каким-то образом стал известен князю, и тот принял свои меры. А как теперь прикажете жить? На соломе в полной темноте томится несчастный Финист, у калитки их ждет вежливый и небритый поручик Люберов, а саму ее стережет охранник-гайдук!

Всю ночь она простояла у окна, вглядываясь в темноту, ожидая чего-то, чему не находила точного определения. Наверное, выстрелов, лязга вынимаемых из ножен шпаг, звона подков по мощеной дорожке парка. Ведь должны же они, мужчины, что-то предпринять? В мечтах ей служили все трое: князь Козловский, юный Ксаверий и поручик Люберов. Она читала в романах, что любовь и дружба святы! Как там в латинской пословице: «amore, more, ore, re…» Значит, объединившись, они должны разорвать тенета. Во имя любви!.. Или эта пословица хороша только стилем, а не смыслом?

Читая латинскую пословицу, Лизонька, как всякая женщина, отдавала предпочтение первому слову – «amore», забывая, что мужчины куда с большим увлечением служат последнему, а именно – делу, то есть «rе», а если точнее – «negotium», что переводится как занятие, дело, недосуг. Поручик Люберов не привел лошадей к заветной калитке, потому что был занят делом, а заниматься всем прочим ему было недосуг.

Проводив нежданных гостей – Ксаверия и Лизоньку, Люберов направился на встречу с агентом. Встреча произошла в лесу на месте ночного кострища. Лицо Петрова приобрело вполне приличный вид, шишка со лба исчезла, переродилась в синяк под глазом. Пухлогубость, конечно, осталась, но кто знает, какие губы у Петрова были до травмы. Будь он негром – обычный рот…