Наше объяснение замедлило ход событий, превратив встречу влюбленных как бы в немую сцену, но на деле все было не так. Девушка, видя, что ее не узнают, повторила страстно:

– Я Лиза Сурмилова… – И потеряла сознание.

Ксаверий подхватил девушку на руки, Матвей все еще пребывал в столбняке и боялся притронуться к Лизе, словно она была не живым человеком, а ожившим персонажем его сна. Увидев ее безжизненно запрокинутую голову, он принялся что есть силы махать руками, как опахалом, гнать воздух к бледным щекам, не забывая при этом собственного бедственного положения.

– Слушай, друг, выпусти меня, а? – трещал он по-французски. – На кой я вам тут сдался. Старый князь понял, что я за безделицу сижу.

– Потом, потом. Я выпущу вас завтра. Сейчас никак нельзя. Сейчас вас схватят. У князя везде охрана. У вас вода есть?

– Есть. Вот, в горшке. Да не лей много-то! Что я пить буду? Ты не умывай ее. Кропить надо, вот так. – Матвей брызнул в лицо девушки водой и прошептал доверительно: – Это ведь невеста моя. Ах ты, бедная. И как она только сюда попала?

Теперь пришла очередь обомлеть Ксаверию. Он тут же хотел сдать бесчувственную ношу в руки неожиданно обретенному жениху, но одумался. Лизонька меж тем застонала, обессиленно открыла глаза.

– Освободи, друг! Я же при исполнении, – с новой силой принялся канючить Матвей.

– Сказал, завтра! – Ксаверий не дал Лизе встать на ноги, а обхватил ее покрепче и быстро начал подниматься вверх по лестнице. На улице он прислонил девушку к стене, поддерживая ее плечом, чтобы она, упаси бог, не упала, и запер на два оборота замок.

Проще простого было ему сейчас отпустить князя Козловского на волю. А Лизоньку куда? На руках через крепостные стены он невесту не перенесет, это ясно. Значит, побег влюбленных надо подготовить по всем правилам. Этим он завтра и займется.

9

Благая мысль пришла к Родиону только на исходе дня. Если Матвей за все это долгое время не появился в гостинице, значит, он влип в историю, а если Адам, который знает все и вся, не желает говорить на эту тему, выходит, дело совсем швах. И единственный человек, который сможет пролить свет на темное дело, конечно, старый ксендз. В утренней беседе священнослужитель был так терпелив, а терпение – это уже благорасположение. Родион приказал оседлать коня и, предупредив Адама, что вернется поздно, поскакал в деревню – в костел.

Ксендз был на месте. Он внимательно выслушал Родиона и спросил:

– Этот молодой человек, ваш друг, уже бывал здесь раньше?

– Вы уловили самую суть. Он привез убитых в то памятное утро.

– Так я и думал, – согласно кивнул головой ксендз. – В нашей округе все мирские и духовные дела подчиняются Богу и князю Гондлевскому.

– Но не Бог же востребовал моего друга? – встревожился Родион.

– Ваш друг жив.

– Уже на том спасибо. Я все понял.

– Как видите, поиск справедливости влечет за собой новую несправедливость, и так до скончания века.

– А каков человек – князь Гондлевский? – не удержался от вопроса Родион.

– Я скажу так: он не безумец.

– Понятно. То есть большого вреда моему другу он не причинит. Пожалуй, сегодня поздно наведываться к князю Гондлевскому? – деловито осведомился Родион.

– Пожалуй, рано, – мягко поправил его ксендз. – Дайте князю самому поговорить со своим пленником. По-моему, он имеет на это право. – И, не дожидаясь ответной реплики, ксендз пошел прочь.

Может быть, он ушел от слов благодарности, в которых не нуждался, или не пожелал слушать просьб, которые заранее считал невыполнимыми.

При выходе из костела Родион столкнулся с одноногим стариком престранного вида, он явно донашивал одежду с чужого плеча, шляпа на голове его напоминала ночной колпак, а сапог на правой ноге по праву должен был украшать левую отсутствующую ногу. Очевидно, правый сапог старик уже сносил и, чтоб не пропадать добру, надел его на единственную ногу. От старика пахло брагой, круглые рыжие глаза его оптимистически блестели.

– Скажите, милейший, вы кладбищенский сторож? – Родион полез в карман за монетой.

Старик поймал этот жест и расплылся в еще более широкой улыбке.

– Именно так. Что желает пан?

– Не объясните ли вы мне, как пройти к дому могильщика. Кажется, его зовут Яцек.

– Отчего же не объяснить. Это легко, а вот найти, да еще в сумерках – трудно. Он нелюдим и на отшибе живет. Хибара его мала, что муравьиная куча. Я бы вас проводил, да сегодня мне не с руки, а вернее сказать – не с ноги. Не дойду. – Он весело рассмеялся.

– Ты, главное, расскажи, да поподробнее, а я уж найду время туда прогуляться.

Право, это чудо, что Родион нашел в сумерках эту жалкую лачугу. Первым ориентиром должен был служить дом Митяя Кривого, что стоял в конце деревни: «Знатный, панове, дом, под черепичной крышей, за ним аккурат овраг, так в овраг не лезь, обойди стороной, иди вправо, там, панове, лесок сосновый, от него сбоку мельница, так к ней не ходи, зачем вам, панове, мельница, там вам нечего делать, а идти надо напрямки к пасеке, за пасекой лужок в ручей, а на том ручье мостик, а на том мостку дощечка отошла, дак вы с дощечкой-то поосторожнее, а то Ефим Бревно об эту дощечку ногу сломал…»

Родион решил идти к могильщику немедля, к завтрашнему дню он просто забудет половину ориентиров. Кроме того, его могут призвать более серьезные дела, чем разговор с нелюдимым могильщиком. Что он ему может рассказать? Повторить байку про камзол с барского плеча?

И все-таки имело смысл потолковать с Яцеком с глазу на глаз. Наверное, это было бы лучше сделать с Матвеем, но пока можно хотя бы осмотреться на месте. Лишняя беседа не помешает, как говорится, кашу маслом не испортишь. Могильщику надо дать сразу две монеты… нет, три. Если человек по воскресным дням носит бархатный камзол, то он и ценит себя больше.

С этими неторопливыми мыслями Родион перешел мостик, где доска отошла, еще один лесок… Теперь он уже жалел, что оставил Буяна на попечении сторожа, путь был неблизкий. Ну вот, кажется, и пришел. Как только Родион приблизился к хибаре настолько, что мог рассмотреть соломенную крышу и щелястый забор, в котором запутался бурьян, спину его вдруг ознобило, словно он под сквозняк попал. Он знал это чувство, подспудное ощущение опасности. Место глухое, безлюдное. Родион вспомнил, что у мельницы, куда не надо было сворачивать, он слышал чей-то приглушенный кашель с хрипотцой, да, кажется, и голоса там раздавались. А вдруг князь Гондлевский решит, что не мешает потолковать и со спутником Козловского – Родионом Люберовым? Мешок на голову – и все дела, а там доказывай, что ты не верблюд, а представитель великой державы.

Родион осторожно переместился в тень мощного дуплистого дуба, осмотрелся, вслушался. Тихо… Идти или подождать? А что ждать-то, что пялиться на эту лачугу? Идти… Дом могильщика принадлежал, видно, когда-то фермеру, от той жизни остались разномастные постройки, то есть разной степени разрушений сараи. У слабо освещенного окна, оставляя малую прогалину, и вдоль изгороди рос необычайно когтистый, цепляющийся за одежду и царапающий лицо кустарник с гроздьями красных ягод. Со временем кустарник сослужил хорошую службу. Это продираться через него тяжело, а прятаться за ним – милое дело. Уже утром Родион понял, что это боярышник.

Постоял, понаблюдал, потом обругал себя – чего медлишь? Хотел разговора, так иди – беседуй! В этот момент дверь хибары отворилась, и он увидел на пороге мужчину. Родион не сразу понял, что это Шамбер, потом сообразил, что стройная, аристократического вида фигура, хоть и обряжена черт знает во что, не может принадлежать убогому могильщику, а когда узнал старого знакомого, окаменел! Шамбер облачился в костюм ремесленника, на голове фетровая, мягкая шляпа, порты неопределенной формы и камзол были ему настолько велики, что обвисли складками, словно на гвозде висели, тощие икры француза украшали толстые, домашней вязки носки. Наряд дополнял кожаный фартук – презабавный маскарад! Выйдя из дома, Шамбер направился в сарай.

Все было настолько удивительно и неожиданно, что Родион губу прикусил, чтоб не вскрикнуть. Где ты, Матвей? Как нужен сейчас напарник! И почему князю Гондлевскому приспичило именно сейчас забирать тебя в гости для бесед?

В ночной тишине появились новые звуки, кто-то шел, напевая мелодию унылую и однообразную. Он добрел до калитки, снял ее с петель, выругался, наверное, надоело певцу открывать ее каждый раз таким вот способом, поэтому он не стал снова навешивать калитку на крюки, а просто бросил ее на землю и пошел к дому, размахивая сумой. Не иначе, как хозяин пожаловал. Интересно, Шамбер появился только что или торчит в хибаре не первый день? Дверь за могильщиком затворилась. В доме было тихо, никаких криков, не метнулось теней в освещенном окне.

От нетерпения Родион кусал ногти. Он должен знать, что происходит за этими стенами. К окну не подойдешь близко, кусты не пустят, но, судя по размытой полоске света, с другой стороны дома тоже есть окно. Пробираться туда лучше ползком.

В этот вечер нашего героя ждала еще одна неожиданность. Когда Родион обогнул изгородь, обнаружилось, что не он один интересуется жизнью убогой хижины. Еще один соглядатай притаился в бурьяне и сумел так замаскироваться, что только случайность помогла его выдать. Путешествуя на четвереньках вдоль боярышника, Родион присмотрел большой камень, за который он мог спрятаться, оттуда было удобно наблюдать за домом. Когда до камня оставалось не более десяти метров, из-за него вдруг вылезла нога в сапоге.

Мать честная! Тебе-то что здесь надо? Родион ощупал эфес шпаги и пожалел, что у него нет ножа. Хотя чего жалеть, он вовсе не был уверен, что может вот так, с наскока всадить в живого человека нож. Оборона – это другое дело, а нападают с ножом одни негодяи. Уже когда он бросился на незнакомца и трахнул его головой об камень, он понял, почему соглядатай подпустил его так близко. Он, бедняга, обсасывал сухарь, а потому и ослабил бдительность.