Нина Соротокина - Фаворит императрицы

Инициатива «доброжелательных» стала известна партии Станислава Лещинского. Поднялся невообразимый гвалт. К Левенвольде явилась депутация из Сената с требованием назвать имена «доброжелательных». Левенвольде было легко ответить категорическим отказом, он сам не знал этих имен. Вскоре Левенвольде отбыл в Петербург за новыми указаниями.

До сих пор имя Августа саксонского еще не было названо. Занятно, что первым кандидатом на польский трон, которого в противовес Франции выдвинула Австрия, был португальский инфант дон Эммануил. Лиссабон долго медлил с ответом, но наконец высказался: португальский король рекомендовал на польский трон не дона Эммануила, а другого своего брата – дона Антонио. Однако ответ этот сильно запоздал. Уже составилась саксонская партия во главе с курфюрстом Августом, который был женат на племяннице австрийского короля Карла IV. Покойный Август II не признавал прагматическую санкцию, но сын его признал, а потому был сразу поддержан Австрией как кандидат на польский трон. Россию тоже устраивала эта кандидатура, однако при этом она потребовала, чтобы Август III после получения трона отказался от притязаний на Лифляндию, а герцогство Курляндское оставил в прежнем своем правлении. Курфюрст все эти обещания подтвердил письменно, при этом Россия и Саксония заключили восемнадцатилетний оборонительный союз.

Поддерживая Августа саксонского, Россия «пригласила к столу» Пруссию, которая имела свои виды на Польшу и на Саксонию. Во всей этой предвыборной кампании произносилось много прямых угроз, плелись интриги, появилось неприкрытое взяточничество, обман и вероломство, при этом все кричали о свободе воли, справедливости и честности.

В это крайне смутное и непредсказуемое время секретарь Маньян и получил шифровки из Парижа и Варшавы – искали загадочно пропавшие деньги. Бездействовать было нельзя, и секретарь направил Шамбера к Бирону, решив, что если он, Маньян, и не убьет сразу двух зайцев, то уж в одного – Шамбера, попадет наверняка. Маньян не верил, что деньги найдутся, но надеялся сделать пакость Шамберу, который ему порядком надоел. А впрочем, чем черт не шутит, Бирон всесилен. Главное, внушить фавориту, что он ищет свое. Мы знаем, что Бирон живо откликнулся на сообщение француза. Самым простым было арестовать князя Козловского, что он немедленно и сделал. Не желая пускать дело по официальному каналу, ведь все-таки разговор идет о даче Бирону взятки от враждебной державы, фаворит поселил князя не в темнице Тайной канцелярии, а в подвале собственной дачи, а чтоб князь стал откровеннее на допросах, распорядился попугать его, заковав в железа.

У Бирона было множество недостатков, но дураком его назвать нельзя. Вся эта история с пропавшим золотом у него сразу вызвала подозрение, да и сам Шамбер – скользок, как угорь. Словом, Бирон приставил к французу пару агентов, чтоб учинили за ним присмотр – так, на всякий случай.

Меж тем скандал в Европе разрастался. Франция стояла на своем и тайно направила Станислава Лещинского в Польшу.

Левенвольде из Варшавы сообщил, что поляки готовы отдать голоса «за этого самозванца». Россия объявила: «Лещинский может быть выбран не иначе как с насильственным ниспровержением польских прав и нарушения конституции».

Вот здесь царица Анна и вспомнила о декларации «доброжелательных» и достала ее из-под сукна. «Мы не оставим Польшу в беде! Мы поможем ей отстоять свободу!» – с этими лозунгами 31 июля русская армия Ласси перешла границу в Лифляндии и двинулась в сторону Польши. К слову скажем, что в этом походе сами собой возникли фамилии «доброжелательных». Во время похода русская армия пощадила имения великого маршалка коронного Мнишека, епископа краковского Липского, гофмаршалка литовского Сангушко, усадьбы Сапеги, Радзивилла, Любомирских и других.

Поход русской армии однозначно приводил к разрыву дипломатических отношений с Парижем. Это отлично понимали по-французски при русском дворе и, желая избежать лишних разговоров, решили воспользоваться первым же предлогом для отъезда из столицы. Этим предлогом послужила царская охота, в самом деле, не отказывать же императрице из-за европейских размолвок в удовольствии пострелять в чистом поле?

Вернувшись после охоты в Петербург, Бирон не застал там ни Шамбера, ни Маньяна, французская миссия отбыла в отечество, хлопнув дверью. Фаворит был в ярости, теперь не с кого спросить за лживую информацию. «Ну что ж… Они хотели, чтобы я искал “свои деньги”, но у меня достанет рвения найти чужие! – сказал он себе. – И сделать их своими!» Разумный приказ о слежке дал свои плоды. Один из агентов последовал за Шамбером и уже из Кронштадта прислал Бирону первое донесение: «“Клиент” морем отплыл в Данциг».

Пора сознаться, что у автора несколько выдохлось воображение, а если хотите, дыхание прервалось. Я торопилась за моими героями и всюду хотела поспеть. Но трудно одновременно находиться за чаем у Варвары Петровны, во флигельке на Фонтанке, в кабинете у Миниха и в далекой Бургундии, где в доме с угловой башней коротает дни Лизонька Сурмилова. Мне трудно подробно рассказывать про жизнь моих героев, потому что за плотной завесой, которая называется столетиями, не видны подробности. А тут еще война на пороге, в которую Россия ввязалась, как обычно в XVIII веке – и по счастью – не на своей территории. Но солдаты-то гибнут русские! Господи, сколько их могил раскидано по всему свету…

Мне хотелось весело рассказать о бесконечных романах Матвея Козловского, но когда подсматриваешь в замочную скважину, начинает болеть шея – не говоря уж о том, что это неблаговидно, да и обзор слишком мал. Поэтому лучше оставить откровенные любовные сцены другим, менее стыдливым авторам, я предпочитаю показывать только верхушку этого загадочного айсберга, который называется любовью.

Я хотела написать и о дружбе. Ведь ничто так не объединяет людей, как общее дело, и я придумала им это дело. Дружба проверяется опасностью, той ситуацией, когда ты стоишь как на острие ножа. Немудрено придумать опасность, но надобно посмотреть, как поведут себя в этой ситуации герои, проследить за их поведением, жестом, за словом и движением души. Но они с такой скоростью бегут куда-то, скачут верхами и летят в каретах, так быстро говорят и вечно лезут на рожон, что я не поспеваю за ними, опять не поспеваю, тут бы сюжет не потерять.

Поверьте мне на слово – герои не подчиняются автору. Непишущему человеку это трудно понять: сам, мол, придумываешь, ну и пиши, как хочешь. Но ведь они живут. У них своя логика поступков и мыслей. Их выпустили на чистый лист бумаги, и они начали есть, пить, чихать, ссориться, думать, говорить глупости и давать дельные советы. Скажем, я начала сцену, положим, это любовное объяснение. Я заранее знаю, что после этой сцены любовники расстанутся навек. Он говорит, она слушает и мнет платок. И вдруг в самый ответственный момент платок неожиданно для автора падает на пол, может, героиня нарочно его бросила, мы этого не знаем, мы смотрим на нее глазами героя. Что делает юноша? Конечно, он бросится платок поднимать, а когда поднимет, то увидит, что на нем вышит совсем не тот вензель, о котором он думал. Разговор пойдет по другому пути, и в результате герои не поссорились, а помирились. И что с ними теперь делать? Кажется, пищи, как думалось. Но ведь платок-то упал…

Клянусь, я была уверена, что Родион Люберов добудет «пустого» Плутарха с первой попытки, и вдруг Матвей, хоть его никто не просил об этом, предлагает идти в дом Миниха днем. Разумный совет, как им не воспользоваться, но я-то знаю, что на следующий день государыня скажется больной, а Миних вконец разругается с Бироном… И потом, каждому известно, что даже в собственном книжном шкафу мы нужную книгу ищем часами, а уж в чужой библиотеке – тем более… на это нужно время и терпение. Не я придумала великолепный миф о трех парах железных сапог, которые снашивает человек в погоне за счастьем.

И, наконец, каюсь, я раскидала своих героев по всей Европе. А ведь мечталось написать компактно и внятно. Куда там…

Приключенческий сюжет должен быть прост, так же как и маршруты героев. Я даже схемы рисовала, ставила на белом листе бумаги точки, подписывала названия городов: Москва, Петербург, Париж, Варшава и соединяла их линиями. Должен же быть какой-то смысл в передвижении моих героев? Нет смысла, в чистом виде броуновское движение. Неужели такова жизнь? Но потом на листе вдруг вырисовалось что-то похожее на восьмерку, точкой пересечения двух неправильной формы окружностей стала Варшава. И я поняла, что пора собирать моих героев в этой горячей точке пересечения, потому что если их не собрать, то не о чем будет рассказывать дальше.

А теперь продолжим…

Уже кареты были подготовлены для дальней дороги и вещи уложены в дорожные сундуки, а Карп Ильич Сурмилов все не назначал день отъезда на родину. И только когда Лизонька устроила настоящий бунт с криком, слезами и угрозами, что опять заболеет – есть, говорят, такая хворь, ностальгия, что возгорается от тоски по отечеству, он сдался – все, едем… И уже, можно сказать, ногу занес через порог, собираясь идти вон из дому, как объявился некий оптовщик-хитрюга, предложивший по баснословно дешевой цене партию бургундского сорокалетней выдержки в обмен на то, что Сурмилов постарается в Петербурге наладить этой пронырливой бестии постоянную торговлю французскими винами. Дело не делается в один миг, здесь подумать надо. Через день было решено, что Лизонька поедет пока одна, то есть за вычетом Павлы, камердинера, кучера и дворового для охраны, а родитель нагонит ее, скажем, в Варшаве. Путешествие представлялось Сурмилову совершенно безопасным, в Европе сейчас, слава богу, не воевали.

В первых числах сентября Лизонька Сурмилова с верной своей дуэньей Павлой Назаровной и дворней мужеска пола в количестве трех человек двинулась в Россию и благополучно приехала в столицу Польши как раз в то время, когда там шло активное приготовление к избирательному сейму. Настроение в городе было не только праздничное, но и тревожное.