Родион благодарил, кивал, улыбался, а сам не мог отвести взгляда от рук Клеопатры. Правой она держала вилку и неловко ковыряла мясо, а левую, неестественно распухшую и облаченную в серую перчатку, прятала под столом, и только иногда подвигала ею тарелку, которая норовила уехать вбок. Варвара Петровна заметила взгляд Родиона и тут же объяснила неуклюжие действия племянницы.

– Ночью форточку открывала, да, видно, замочек заел, она, бедная, стекло и разбила. Весь подоконник стеклом был засыпан, а рука – сплошные раны.

– Больно было? – участливо спросил Родион.

Клеопатра дернула головой, выражая отрицание, и опять уткнулась в тарелку.

– Бальзама целую банку извели. Ничего, Клеопатра, до свадьбы заживет.

Матвей слушал разглагольствования тетушки, наблюдал за смущенной сестрой, а сам думал, что заставило Родиона вот так с бухты-барахты нанести визит? Наконец ужин кончился. Хозяйка пригласила всех в гостиную: «Сейчас кофий подадут…»

– Ты мне нужен, – успел шепнуть Родион, и Матвей сразу откликнулся.

– Я, тетенька, кофий на ночь не пью. Излишне бодрит, знаете. А Родион так и в рот его не берет. Мы в сад пойдем. Погода, право, отличная.

– Я сама этот кофий терпеть не могу, – согласилась Варвара Петровна. – Горький он, а уж дорогой! Для гостей только и держим. В сад пойдете, Клепушку с собой возьмите.

Матвей тут же воспротивился настойчивой просьбе тетки, но Родион сказал, что будет счастлив присутствием княжны Клеопатры, вот только прохладно… и еще могут быть комары… и еще роса…

– Я пойду с вами, – согласно прошептала Клеопатра.

Пока горничная ходила за мантильей, Матвей и Родион обменялись в дверях быстрыми репликами.

– Что случилось?

– Я видел… – Названную Родионом фамилию девушка не разобрала.

По кленовой аллее шли быстро, словно торопились к назначенному сроку, Клеопатра еле поспевала за ними. От быстрой ходьбы заболела рука, и она спрятала ее под мантилью, как больного ребенка. Около скамейки под кленом оба остановились, и сразу, на одном дыхании, Родион выпалил фразу, будто сбросил с плеч вязанку дров:

– Я видел Шамбера в манеже. Он разговаривал с Бироном.

Смысл дальнейшего разговора остался для Клеопатры непонятным. Матвей спрашивал, Родион отвечал, оба горячились. Какое дело брату до всесильного фаворита государыни, который разговаривает с каким-то там французом? Они беседовали о пропавших деньгах. Мир обезумел, все говорят о золоте. Звонкой монетой готовы мерить чувства, здоровье, виды на будущее, золото – цена Матвеева страха, ясно, что он напуган. А может, удивлен? Оказывается, неведомый француз назвал в разговоре с Бироном его имя. Нет, напуган, конечно, если Родион повторяет на все лады: «Ты должен уехать… я не знаю куда, но немедленно…»

– Вздор, вздор, – твердил Матвей, сжимая голову руками с такой силой, словно силился ее раздавить.

– А кто такой Шамбер?

Только тут они, казалось, вспомнили, что Клеопатра сидит с ними рядом на скамейке.

– Ах, Клепа, помолчи, без тебя тошно, – с раздражением отозвался Матвей, а учтивый Родион вскочил на ноги:

– Простите, Клеопатра Николаевна, что мы ведем разговор, который вам не интересен. Но я не без умысла позвал вас в сад. Шамбер – это человек, который напал на Матвея после бала. Помните? Этот человек опасен. Я умоляю вас, помогите мне уговорить Матвея уехать из Петербурга хотя бы на время, скажем, в командировку.

– Я этого Шамбера еще по Парижу знаю, – добавил Матвей. – Прицепился ко мне, как репей, не оторвешь.

– Значит, ты от него спрятаться должен? Можно в Видное уехать, – робко предложила Клеопатра.

В конце аллеи мелькнула фигура старика Евстафия. Клеопатра решила, что сторож делает обычный обход сада, барыня велела, чтоб проверял все дальние углы, нет ли где злоумышленников. Но, к ее удивлению, старик направился к ним. По старой солдатской привычке он отмахивал рукой, словно в строю шел, у скамейки с трудом перевел дух:

– Барин, Матвей Николаевич, там вас спрашивают.

– Кто?

– Двое господ. Один партикулярный, другой военный.

– Вот не ко времени! Это Пашка Барноволоков с Фигелем, – ответил он на вопросительный взгляд Родиона, – приятели мои по полку.

– Опять карточный долг? – всполошилась Клеопатра.

– Да отдал я все долги! Фигель влип в историю, ему надо помочь, но дело вполне может подождать до утра. Сидите здесь, я сейчас вернусь.

Вот они и одни, вдвоем с Родионом.

3

В то роковое утро, перед тем как разбить камнем стекло в форточке, Клеопатра опять побежала в баньку – уничтожить следы преступления, – именно так называла она свои полунощные бдения. Дом еще спал. В баньку вошла с опаской, но страшные образы уже исчезли с отмытых до желтизны стен, просто мыльня, и ничего более. Клеопатра выкинула остатки яблока, которые превратились в окровавленную кашицу, потом вымыла лавку. В бумагу с заклинаниями она завернула камень, обвязала черной ниткой и выкинула страшный груз в пруд, туда же бросила нож и огарок свечи.

Когда за ужином слуга объявил Люберова, душа ее не взвилась птичкой от счастья, а ухнула вниз в скользкий колодец без дна. Подействовало заклятие-то… И скорость, с какой ее желание было выполнено, смутило и испугало Клеопатру.

Она боялась взглянуть на него. А ну как Родион покажется ей совсем не таким, каким она его себе придумала? Может, в первый визит она его не рассмотрела, может, у него глаза косят, лицо рябое или другой какой изъян в наличии? Пересилила страх, взглянула прямо – лицо красивое, нахмуренное… чужое!

И тут она поняла, что все волнения ее связаны не с любовью, а с тем способом, которым она эту любовь собиралась добыть. И если бы она гадала на жениха вообще и жених бы этот сейчас явился в дом, она бы испытывала то же самое волнение. А что же к нему самому-то, к Родиону, она теперь испытывает? Молчит сердце… пылало, горело, а теперь стучит потихоньку и не надо ему никакой любви? Мысль эта очень не понравилась Клеопатре, и она решила ее оставить на потом. А пока главной ее заботой было вести себя за столом непринужденно и прятать забинтованную, неповоротливую руку, на которую Родион бросал испуганные взгляды.

А потом он спросил, больно было? Тут все вернулось, и томление, и мука, словно жаром опалило затылок. Матерь Пресвятая Богородица, спаси и защити!

Разговор в саду брата и Родиона при всей его страстности Клеопатра не приняла всерьез. Ясное дело, Матвей хочет вызвать Шамбера на дуэль, а Родион отговаривает его от смертоубийства. Зачем-то Бирона приплели. Эту мужскую игру со смертью Клеопатра очень осуждала. До Парижа Матвей был другим человеком – добрым, покладистым, греха боялся, а теперь чуть что, сразу орет:

– Ты не понимаешь! У нас так принято! Только кровь смывает бесчестье!

Уязвленную гордость лучше всего молитва снимает, но у мужчин на этот счет свое мнение. Вот и сегодня брат покричал, да и ушел. И вдруг так тихо стало… А Родион сидит рядом и молчит.

Как все получилось хорошо, подумала Клеопатра, что сошлись они для важного разговора в этом месте. Их тесный сад, всего-то две аллейки, кажется огромным лесом, светляки сияют в траве, ровно звезды, от клумбы на заднем дворе тянет запахом цветущего табака.

– Я виноват перед вами, Клеопатра Николаевна, – несмело начал Родион.

– Чем же?

– Тем, что обманывал надеждами, которые оказались несбыточными.

У Клеопатры чуть не вырвалось: надежда, как любовь, горы движет, была бы сильна, но она только шепнула взволнованно:

– Продолжайте…

– В прошлый мой визит я сообщил вам, что располагаю некой возможностью вернуть вам утраченное наследство. Теперь я с полной очевидностью заявляю – эти надежды несостоятельны.

Во-он он о чем… Клеопатра уверена была, что он начнет толковать о делах сердечных. Она не ждала, что Родион упадет на одно колено и поднесет ее руку к пылающим губам своим. Матвей именно так преподавал сестре уроки куртуазности: как упадет на одно колено, тут уж не упусти своего счастья. Все это не для Родиона, он по натуре сдержан, поэтому она готова была к длинной серии запутанных многозначительных фраз, намеков, воздыханий, а он опять за свое.

– Вы про Плутарха, что ли? – Тон у нее был крайне неромантический, так спрашивают у кухарки, купила ли она капусту.

– Как? Вы знаете про Плутарха?

– Матвей мне все рассказал.

– И правильно сделал. Это избавит меня от необходимости утомлять вас длинным повествованием.

Он начал говорить. Рассказ все-таки получился длинным, но отнюдь не утомительным. Оказывается, Родион посетил дом Миниха еще раз, нашел столь страстно желаемую им книгу, но она была пуста, то есть в ней не было никаких указаний к тому, что он должен предпринять.

– Но неудача не остановит меня. Я должен разгадать эту тайну.

Клеопатра робко положила ему руку на плечо. Не пристало, конечно, делать такие вольности девице, но проявить участие она имеет право.

– Ах, Родион Андреевич, кабы вы знали, как мне жаль… Но не о богатстве потерянном я тужу. Мне жалко, что вы предприняли столько действий впустую и что это вас так волнует. Забудем об этом. Бог с ним, с Плутархом.

– Плутарх – только средство. Встреча с вами осветила смыслом мою жизнь. Но что я могу положить теперь к вашим ногам? Разве что бремя всей моей жизни? Я же никогда не осмелюсь ввести вас в круг своих бед и несчастий. Я сын государева преступника и должен знать свое место.

«Да он мне в любви объясняется, – пронеслось в голове Клеопатры. – И так неожиданно, так не по правилам! После этого не вскрикнешь, как в романах: “Ах, я ваша!”» Она хотела ответить подобающе – внятно и с чувством, но не успела. Перед ней выросла фигура Евстафия. Как не вовремя является сегодня этот старик!

– Что тебе?

– Барыня… вас… кличут, – прошептал, борясь с одышкой, Евстафий. – Беда у нас.

– С барыней? Да не молчи ты, как рыба!