Бесшумно ступая, девушка приблизилась и заглянула в комнату. Намотав длинную рыжую косу Настасьи на руку, Серж целовал бесстыжую девицу. Зная, что поступает дурно, что надобно бы уйти, Марья не могла отвести взгляда от целующейся пары. Ощущая, как участилось дыхание, и кровь прилила к щекам, Марья дотронулась до собственных губ. Потяжелело в груди, незнакомое, неведомое прежде томление охватило всё тело. Возникло ощущение, будто в крови, как в шампанском забурлили пузырьки, вызывая странное ощущение трепыхания внутри.

— Пустите, Сергей Филиппович, — тихо прошептала Настасья в губы Ракитина. — Барышня, звали, кажется.

— Обещай, что придёшь к ночи, — стиснул девку в объятьях Серж.

— Приду, барин, — улыбнулась Настасья и провела кончиками пальцев по гладко выбритой щеке.

Марья метнулась в свою комнату и сделала вид, что возится с затянутым узлом перед зеркалом.

Настасья раскрасневшаяся, с выбившимися из косы кудряшками, впорхнула в комнату.

— Звали, Марья Филипповна? — остановилась она на пороге.

— Звала, — обернулась девушка. — Где тебя носит? Узел развяжи! — присела на банкетку Марья.

Настёна ловко распутала ленты и сняла шляпку с головы барышни. Разглядывая из-под ресниц, всё ещё пылающую жарким румянцем горничную, mademoiselle Ракитина не сдержала любопытства:

— Настя, ты была с мужчиной? — смутившись, поинтересовалась она.

— Как можно, Марья Филипповна? — возмутилась горничная. — Сначала под венец, а уж потом…

— Не лги мне, — нахмурилась mademoiselle Ракитина.

— Зачем вам, барышня? — потупила взгляд горничная.

— Любопытно, — хмыкнула Марья. — Как оно бывает?

— Да что там, — махнула рукой Настасья. — Будто не видели, как жеребец кобылу покрывает.

— Фу, гадко! — сморщила нос барышня.

— Ну, с постылым, может, и гадко, — усмехнулась Настасья, — а с милым — сладко, — тяжело вздохнула она.

Расспрашивать более Марья не решилась, опасаясь выдать, что стала свидетельницей того, как её горничная миловалась с Сергеем, но слова девицы, крепко запали в душу.

После злосчастного чаепития в Овсянках князь Урусов стал частым гостем в Полесье. Марья делала вид, что ничего особенного не происходит, стараясь держаться с Ильёй Сергеевичем холодно и равнодушно. Елена Андреевна, замечая явную неприязнь дочери к сиятельному соседу, предприняла попытку поговорить с ней. Разговор окончился размолвкой между матерью и дочерью. Первая слегла с мигренью, а вторая заперлась в своей спальне, где проплакала до самого вечера.

Раздумывая над тем, каким ещё образом можно дать понять князю, что его сиятельная персона нисколько её не интересует, Марья написала короткую записку Василевскому, попеняв тому, что он совсем забыл о ней, а ведь она так скучает без его общества.

Поль приехал на следующий день. Но, право слово, лучше бы не приезжал. После неудавшегося объяснения Марья с горечью обнаружила, что их прежние лёгкие и непринуждённые отношения канули в лету. Гуляя с ней по парку, Василевский словно бы ждал от неё чего-то, а ей нечего было сказать в ответ. Стараясь заполнить тишину, что вдруг повисла между ними, она принялась болтать всяческий вздор, первое, что приходило в голову. Павел молча выслушивал её, не перебивая, но и не принимая участия в разговоре.

Дойдя до качелей, Марья грациозно опустилась на сидение.

— Право слово, Павел Алексеевич, что вы всё молчите?! — рассерженно поинтересовалась девушка.

— Что бы вы желали услышать от меня, Марья Филипповна? — толкнул качели Василевский. — Вы писали, что соскучились без моего общества, но коли я понадобился вам, чтобы просто скрасить ваше одиночество, то простите великодушно, коли не оправдал ваших ожиданий.

— Поль, я вовсе не желала обидеть вас, — тихо произнесла Марья.

— Я вас понимаю, Марья Филипповна, — отозвался Василевский, продолжая раскачивать качели. — Насильно мил не будешь, особливо, когда есть более удачливый соперник.

— Помилуйте, Павел Алексеевич, — спрыгнула с качелей Марья и угодила в объятья молодого человека, — с чего вы взяли, что у вас есть соперник? — подняла она голову, заглядывая в серо-зелёные глаза генеральского сына и не предпринимая попыток отстраниться от него.

Она по глазам видела, что Василевский желал поцеловать её, но не осмелился, разжал руки, выпуская из объятий.

— Пожалуй, мне лучше уйти, Марья Филипповна, — пробормотал он и, развернувшись, стремительно зашагал прочь.

Днём позже, после завтрака в усадьбу пожаловал гость: князь Урусов собственной персоной. Из окна Марья видела, как спешился во дворе Илья Сергеевич и вошёл в дом. Дурное предчувствие сжало сердце. Кликнув горничную, Марья Филипповна послал ту узнать, с чем князь пожаловал. Вернувшись, Настасья не смогла толком ничего сказать, сообщила лишь, что его сиятельство заперлись в кабинете с хозяином имения.

Пока Марья в беспокойстве кружила по комнате, в кабинете Ракитина решалась её судьба. Илья Сергеевич, замечая весьма сдержанное отношение к себе барышни Ракитиной, рассудил, что наперёд следовало бы поговорить с отцом той, а уж потом с самой Марьей Филипповной, заручившись поддержкой её батюшки.

Филипп Львович визиту князя и обрадовался и одновременно испугался, предполагая, что Урусов сразу заведёт разговор о приданом. Дела в последнее время обстояли совсем уж скверно. Что Полесье, что Ракитино были уже не раз заложены и перезаложены. Он надеялся, что год отсрочки даст ему возможность поправить свои дела, и тогда можно будет с чистой совестью отдать скромное именьице в Ракитино в приданое за дочерью.

Филипп Львович не стал скрывать от потенциального зятя масштабов финансовой катастрофы, грозившей его семейству, но взял с того слово, что тайна сия останется между ними.

— Какова сумма по закладной? — поинтересовался Урусов.

— Тридцать тысяч, — удручённо вздохнул Ракитин, — и это только по Ракитино.

— Я погашу ваши векселя, — помолчав немного, отозвался Илья Сергеевич. — Пусть то станет моим свадебным подарком вашей дочери.

— По рукам, — протянул ему ладонь Ракитин.

Мужчины скрепили сделку рукопожатием, после чего Филипп Львович распорядился пригласить Марью в свой кабинет.

— Барышня! — вбежала в комнату взволнованная Настасья. — Батюшка ваш велел вам в кабинет спуститься.

— Зачем? — похолодело сердце в груди.

Горничная отвела глаза:

— Вот он вам и скажет, зачем, — пробормотала она.

Марья, едва переставляя ноги, дошла до отцовского кабинета и замерла перед дверью. Лакей поторопился распахнуть пошире белые с позолотой створки и, глубоко вздохнув, Марья ступила на порог.

— Мари, — радостно улыбнулся Филипп Львович, — Илья Сергеевич просил твоей руки. Ma сherie, как же я рад за тебя!

— Вы согласились? — выдохнула девушка, отказываясь верить очевидному.

Ракитин немного смутился. Он вовсе не ожидал подобной реакции. Удивления, изумления, то да, но в глазах любимой дочери плескался ничем не прикрытый страх.

— Да, — как можно спокойнее, ответил Филипп Львович. — Я ответил согласием от твоего имени.

Марья перевела взгляд на Урусова, невозмутимо взиравшего на отца с дочерью.

— Илья Сергеевич, отчего же вы меня не спросили? — набралась она смелости.

— Полагаю, mademoiselle, что в данном вопросе ваше слово не решающее, — нахмурился Урусов.

— Вот как! — страх уступил место ярости. — Так вот! Мой ответ, нет! Я не выйду за вас!

— Марья, опомнись! — схватился за грудь Ракитин.

Филипп Львович побледнел и осторожно присел в кресло. Не помня себя от гнева, Марья Филипповна даже не обратила внимания на то, как переменился в лице отец. Всё её внимание было приковано к князю.

— Вам стоило прежде меня спросить, ваше сиятельство! Нет! Нет! И ещё раз нет! Я не стану вашей женой, ни при каких обстоятельствах!

Урусов прищурился, разглядывая взбешённую девицу перед ним. Он всегда подозревал, что за обманчиво кротким обликом кроется бешеный темперамент, и нисколько не скрывал, что сие привлекало его ничуть не меньше, чем просто хорошенькое личико. Чувствовал он и неприязнь, что испытывала к нему девушка, потому и решил говорить не с ней, а с отцом прелестницы, но недооценил её упрямства, полагая, что воле родителя mademoiselle Ракитина беспрекословно покориться.

— Предлагаю вам хорошенько подумать, mademoiselle, прежде чем бросаться подобными заявлениями, — присел на краешек стола князь.

— Она подумает, Илья Сергеевич. Обещаю вам, — ослабевшим голосом, отозвался Ракитин. — Приезжайте завтра. Думаю, ответ будет иным.

— Тогда до завтра, Марья Филипповна, — попытался взять девушку за руку Урусов.

Марья демонстративно спрятала руки за спину и покачала головой, давая понять, что её мнение не переменится. Едва за князем закрылась дверь, девушка повернулась к отцу.

— Как вы могли, папенька?! Вы даже не спросили меня!

— Мари, — хрипло прошептал Ракитин, — скажи Прокопычу, пусть за доктором едет. Худо мне, Мари.

Ракитин старался держаться при князе и не выказать того, что отказ дочери принять предложение сиятельного соседа, весьма ощутимо ударил по его далеко идущим планам. Филипп Львович очень рассчитывал на поддержку Урусова и нисколько не сомневался, что и Марья поймёт всю выгоду от подобного союза. Может, он сам виноват в том, что долгое время, не желая уронить реноме семьи в глазах соседей, скрывал от своих близких, как шатко стало ныне их положение?

Едва Марья поняла, что Филиппу Львовичу и в самом деле сделалось худо, словно пелена спала с глаз, и собственные горести тотчас отступили. Распахнув двери кабинета, она велела лакею отправить кучера за доктором.

— Папенька, что с вами? — присела она подле его кресла.