Ещё по дороге к Можайску, Марья с досадой обнаружила, что забыла дома ридикюль, в котором осталась небольшая сумма, выделенная папенькой на булавки, но промолчала. Как назло, ей приглянулась шляпка, примерив которую, она с сожалением вернула дивное творение модистки приказчику. Заметив её огорчение, Илья Сергеевич расплатился за шляпку и с шутливым поклоном преподнёс соседке коробку:

— Ежели это способно ещё более придать красоты вашему совершенному облику, то оно непременно должно быть ваше, — с улыбкой заметил он.

Марья робко улыбнулась в ответ. Передавая ей коробку, Илья Сергеевич позволил себе чуть задержать руку девушки в своих ладонях, а многозначительный взгляд князя поверг её в смущение, граничащее с паникой.

"О Боже, только не это!" — вздохнула Марья, уже сожалея, о своём импульсивном желании подразнить Натали: ведь она невольно подала князю мысль, что может быть неравнодушна к нему.

Дома, примеряя перед зеркалом обновку, она с грустью осознала: шляпка ей уже не нравится. Может быть, всё дело в том, что куплена она на деньги князя Урусова? Как бы то ни было, девушка пообещала себе впредь быть осторожнее в своих поступках и ни в коем случае не выказывать князю своего расположения, поставив его в один ряд с другими поклонниками.

Глава 2

Тем же вечером после поездки в Можайск Марья Филипповна и Сергей Филиппович развлекали себя игрой в фараона. Играли на мелкую монету, mademoiselle Ракитиной не везло, и вскоре довольно внушительная горстка мелочи, в самом начале игры высыпанная на стол с её стороны, почти полностью перекочевала на половину брата.

Сергей, выигрывая раз за разом, забавлялся злостью сестры. Когда же последняя монетка перешла от Марьи в его руки, Ракитин предложил пройтись перед сном. Неспешно ступая по аллее, девушка поведала брату об истории со шляпкой. Серж задумчиво молчал некоторое время, а когда заговорил, тем самым ещё более испортил сестре настроение.

Марья понимала, что, по сути, брат прав, и, принимая подарок от князя, она поощряла его ухаживания, но в лавке, всё случилось так неожиданно, что ей не пришло в голову, каким образом, она могла бы тактично отказаться. По возвращению в усадьбу бежать в дом за деньгами с тем, чтобы возвернуть Урусову стоимость покупки, показалось ей глупым.

Минуло несколько дней, она и думать забыла о злополучном подарке, но вспомнила, когда стала собираться на чай к княгине Урусовой. Анна Николаевна весьма редко удостаивала подобной чести своих соседей, и приглашение вышло полнейшей неожиданностью.

К новому платью mademoiselle Ракитиной, в котором она решила появиться в Овсянках, подарок князя Урусова подходил, как нельзя лучше. Горничная, не задумываясь вынула шляпку из коробки и положила на туалетный столик, собираясь подать барышне.

Марья со злостью смахнула её со стола и велела принести другую. На память вновь пришли слова брата, а разговор, что завела с ней маменька, усаживаясь в экипаж, так и вовсе лишил присутствия духа:

— Не иначе смотрины решила устроить, — имея ввиду княгиню, вздохнула Елена Андреевна, устраиваясь поудобнее на сидении.

— Смотрины? — нахмурила брови Марья Филипповна.

— Неужели, душа моя, думаешь, просто так чаи гонять позвали? — высоко подняв брови, осведомилась madame Ракитина.

Марья притихла. От одной мысли о сватовстве князя, ей сделалось дурно. Не думала, она, что всё может зайти настолько далеко. Впрочем, ведь ничего ещё не решено, Илья Сергеевич не говорил с ней, руки её не просил, может быть, и ошибается маменька? Но внутренний голос подсказывал, что никакой ошибки нет, и в Овсянки и в самом деле неспроста позвали.

Стол к чаю накрыли на широкой террасе под сенью вековой липы. Вышколенная прислуга появлялась бесшумно, расставляя на белоснежной скатерти воздушные пирожные, розетки с вареньем. Самым последним принесли пузатый самовар, из которого хозяйка сама лично взялась разливать по чашкам ароматный напиток. Чай оказался слишком горячим, и пить его в жаркий августовский день вовсе не хотелось, но Марья, стараясь не обидеть княгиню, всё же поднесла к губам чашку из тонкого фарфора и сделала маленький глоток. Наталья ковыряла ложечкой пирожное, но, как заметила Марья, при том не съела ни кусочка.

Княгиня завела разговор о погоде, об урожае, плавно он перетёк к обсуждению грядущего сезона в Первопрестольной. Анна Николаевна прямо поинтересовалась у Елены Андреевны, не собираются ли Ракитины в нынешнем году вывести дочь в свет. Ведь спору нет, девица давно созрела для замужества.

Елена Андреевна возразила, напомнив её сиятельству, что Наталья-то годом старше, а замуж её выдать не спешат. На что Анна Николаевна лишь снисходительно улыбнулась и заметила, что неволить дочь в её выборе не станет, как Наталья решит, так и будет.

Марье сей разговор напомнил хождение по тонкому брёвнышку через речку. Обе стороны словно прощупывали друг друга, но прямо о сватовстве речи заводить не стали. Впрочем, радость её оказалась недолгой. Едва она немного успокоилась на сей счёт, Илья Сергеевич соизволил присоединиться к семье и дамам Ракитиным.

Князь Урусов беседовал в кабинете с управляющим, но поймав себя на мысли, что вовсе не слушает почтенного немца, а то и дело поглядывает в окно, откровенно любуясь хорошенькой соседкой, отпустил того с миром, а сам отправился на террасу. Марья вздрогнула при его появлении, что не укрылось от внимательного взора его сиятельства.

Илья Сергеевич склонился над рукой madame Ракитиной, заметив, притом, что коли бы не знал истинного положения вещей, то точно бы принял Елену Андреевну за старшую сестру её очаровательной дочери. Елена Андреевна залилась смущённым румянцем, ответив, что, конечно же, он совершенный льстец, но ей приятно.

Урусов повернулся к лакею, и тот тотчас поспешил поставить стул для его сиятельства рядом со стулом его сестры.

— Надеюсь, не помешал вашей оживлённой беседе? — обратился князь к матери.

— Нисколько, — улыбнулась в ответ Анна Николаевна.

— Мы говорили о грядущем сезоне в Москве, — повернулась к брату Наталья. — Елена Андреевна полагает, что Марье Филипповне ещё рано выезжать в свет, — язвительно заметила княжна.

— А сама Марья Филипповна тоже так полагает? — улыбнулся Илья Сергеевич, пристально глядя на соседку. — Что вы думаете о замужестве, Марья Филипповна?

Марья сглотнула ком в горле.

— Я, Илья Сергеевич, так далеко не загадывала покамест, — комкая под столом скатерть, отозвалась девушка. — Ведь не обязательно сезон в Москве влечёт за собой замужество, — опустила она голову.

— Помилуйте, для чего тогда вся эта ярмарка тщеславия? — усмехнулся Урусов. — Впрочем, я вас понимаю. Неизведанные впечатления, новые знакомства…

— Вы правы, Илья Сергеевич, — оживилась девушка. — Здесь в уезде, мне кажется, я знаю всех от мала до велика. Мне бы очень хотелось поехать, но папенька сказал, что только на будущий год, — вздохнула она.

— А вы никогда не задумывались о том, чтобы поехать в путешествие? Предположим в Европу.

— Признаться, мне и в голову не приходила мысль о путешествии, но теперь, благодаря вам, я, несомненно, стану думать о том, — позволила себе робкую улыбку Марья Филипповна.

Пристальное внимание Ильи Сергеевича вызывало её беспокойство и потому, чтобы отвлечься, Марья потянулась за пирожным. Заметив её движение, Урусов сам решил подать соседке десерт. Руки князя и mademoiselle Ракитиной соприкоснулись над столом, Марья тихо ахнула и отдёрнула ладонь, задев локтём чайную чашку княжны. Уже остывший чай выплеснулся на бледно-палевое платье Натальи. Mademoiselle Урусова вскочила со стула и гневно воззрилась на виновницу сего переполоха.

— Бог мой, Наталья Сергеевна, простите мне мою неловкость, — прикрыла рот ладошкой Марья, широко распахнув глаза.

— Pilon! (Растяпа!), — тихо прошипела княжна и, разрыдавшись, бегом покинула террасу.

Лицо княгини Урусовой окаменело, вне всякого сомнения, Анна Николаевна решила, что mademoiselle Ракитина нарочно облила Наталью чаем. Елена Андреевна принялась бормотать извинения вслед за дочерью, лишь Илья Сергеевич сохранил полную невозмутимость.

— Не расстраивайтесь, — улыбнулся он Марье. — Вы ведь не нарочно, — послал он матери предостерегающий взгляд.

Анна Николаевна, ежели и собиралась сделать замечание, то натолкнувшись на ледяной взгляд сына, тотчас передумала.

— Мы, пожалуй, поедем, — поднялась из-за стола Елена Андреевна. — Загостились уже.

— Очень рада была повидаться с вами, — вежливо кивнула княгиня.

— Я провожу, — подал руку Марье Урусов.

Домой возвращались в молчании. Madame Ракитину тоже мучили сомнения относительно случайности происшествия за чаепитием, но при виде сосредоточенного и нахмуренного лица дочери, она не решилась высказать той свои подозрения.

Ежели бы не злосчастная чашка с чаем, Елена Андреевна была бы вне себя от радости. Князь Урусов, как ни крути, самая выгодная партия, о таком зяте можно было лишь мечтать, но Марья явно не разделяла восторгов матери по этому поводу, что, конечно же, Елену Андреевну огорчило. Рассудив, что девочке нужно дать время, дабы она свыклась с мыслью о возможном замужестве, madame Ракитина решила пока не заводить разговоров на щекотливую тему.

В свои покои Марья поднялась в самом скверном расположении духа. Потянув ленты на шляпке, она лишь запутала их. Сколько не билась она перед зеркалом, стараясь развязать тугой узел, но ничего не выходило.

— Настя! — выглянула она в будуар. — Настасья, где тебя черти носят?! — оглядела она пустую комнату. — Вот бестолочь! — сердито топнула ногой девушка.

Всё более впадая в состояние безудержного гнева, Марья Филипповна вышла в коридор. Шляпка болталась на затылке, атласные ленты давили на шею. Она уже подумывала о том, чтобы просто взять ножницы и разрезать узел, когда услышала из-за приоткрытой двери в покои Сержа голоса своей горничной и брата.