— Будет, Мари, — гладил он её по спине, утешая, как мог. — Завтра поутру поеду к Урусову. После того, что он сделал, он должен…

— Нет-нет, Серёжа, — горячо зашептала Марья, отстранившись от брата и глядя ему в глаза испуганным взглядом. — Он страшный человек. Я не хочу… Я не могу… Я боюсь его, — закрыла она лицо руками.

Сергей Филиппович тяжело вздохнул:

— Дела вынудили меня задержаться в Москве. Коли бы не это, на месте Мишеля был бы я, — покаянно прошептал он. — Выходит, я Соколинского благодарить должен, что он вступился за тебя. Но к чему эта глупая дуэль? Ведь теперь ничего нельзя поправить. Ничего нельзя скрыть.

— И хорошо, что тебя не было, — отняла руки от лица Марья. — Хорошо, Серёжа.

— Тебе надобно… — оглядел он её помятое платье, растрёпанные волосы жалостливым и вместе с тем брезгливым взглядом.

— Пусть Настя ко мне придёт, — встала с кровати Марья Филипповна. — А ты ступай, Серёжа. После поговорим.

Наутро mademoiselle Ракитина спустилась в столовую умытая, гладко причёсанная в чёрном платье, что носила во времена траура по отцу. Она почти ничего не ела, сидя за столом с опущенной головой. Елена Андреевна не смотрела в её сторону, предпочитая делать вид, что дочери нет в комнате. Серж тоже не стал ничего говорить, замечая подавленное состояние сестры.

После трапезы брат и сестра вышли в парк. Прячась от солнца под раскрытым зонтиком, Марья медленно брела по аллее.

— Я не знаю, как мне быть, Серёжа, — заговорила она. — Я всю ночь думала, и придумала, что мне лучше удалиться от мирской жизни. Да, так будет лучше, — словно убеждая саму себя, — продолжила она.

— Не говори вздор, — возразил Ракитин. — Мы уедем.

— В Москву? — грустно улыбнулась Марья Филипповна. — Злые языки и косые взгляды и там меня найдут.

— В Петербург, — взял сестру за руку Сергей и увлёк к парковой скамейке. — Мне удалось получить назначение в Главный штаб адъютантом к Чернышёву.

Марья недоверчиво покачала головой глядя на брата. Представить его на военной службе у неё никак не получалось, но почему-то подумалось, что мундир ему будет очень даже к лицу.

— Но где мы станем жить? — робко и вместе с тем жалостливо поинтересовалась она.

— У Калитина есть дом в столице. Разве не помнишь? — удивился он. — Мы были там лет десять тому назад.

— Но позволит ли дядюшка? — усомнилась Марья.

— Не знаю, — потёр ладонями виски Ракитин. — Я попрошу, а там видно будет.

Калитин сам приехал в Ракитино после полудня. До Василия Андреевича дошли слухи и о скандале, случившемся на именинах княжны Урусовой, и о дуэли, и об участии Марьи во всей этой ужасной истории. Сказать, что Калитин был зол, не сказать ничего. Его гнев первым делом обрушился на сестру, которую он назвал глупой курицей, не видящей дальше собственного носа.

— Как можно было не видеть!? Как?! — громко кричал он в кабинете, так что было слышно и за пределами комнаты. — Она ж у тебя под носом амуры с этим щеголем крутила!

Елена Андреевна плакала, что-то пыталась говорить в своё оправдание, но Василий Андреевич, пребывал в том состоянии, когда не желал слушать никаких объяснений и оправданий. Ему надобно было выплеснуть свой гнев, чтобы уже после, успокоившись, подумать о том, как решить проблему.

Дождавшись, когда гроза миновала, Серж заговорил с дядькой, предлагая ему своё решение. Василий Андреевич сдвинув брови, точно так же, как это делала Елена Андреевна в минуты сильной злости или волнения, угрюмо выслушал племянника, но не спешил давать своего ответа. Он долго молчал, и на лице его видно было всё то умственное напряжение, что сопровождало его размышления.

— Добро, Серёжа, — похлопал он племянника по плечу. — Мне по душе, что карьера твоя на месте не стоит и, конечно, вы можете воспользоваться домом в столице. Всё одно я там редко бываю. А что касается тебя, — грозно сверкая очами, обернулся он к Марье, — то разочаровала ты меня, Маша. Не ждал я от тебя подобной дурости.

Марья виновато опустила голову, соглашаясь со словами дядьки и принимая свою вину.

— И платье это чёрное сними, — проворчал он. — Негоже траур по чужому жениху надевать.

Марья повернулась и бросилась вон из кабинета.

— Постой! — услышала она окрик Калитина. — Не договорил ещё! Без присмотра тебя больше не оставлю. К сезону мы с Ольгой Прокопьевной тоже в столице будем, и замуж пойдёшь за того, кто первым посватается.

— Я не хочу замуж, дядюшка, — робко возразила Марья Филипповна.

— Всё! Я сказал! — стукнул кулаком по столу Калитин. — Никто тебя более спрашивать не будет. Довольно хвостом вертеть!

Высказавшись таким образом, Василий Андреевич тяжело опустился на диван и достал из кармана сюртука свою неизменную трубку. Лакей, повинуясь взгляду барыни, поспешил растворить окно.

— Василь, — присела подле брата madame Ракитина, — спаситель ты наш.

— Пустое, Элен. Смотреть за девицей надобно было, тем более Маша всегда себе на уме была, — вздохнул Калитин.

— Слышно, что говорят? — опустила ресница Елена Андреевна, принимаясь теребить обшитый кружевом платок.

— Да уж, коли не говорили бы, не приехал, — задумчиво отозвался Калитин. — Похороны Соколинского Урусов устроить взялся. Да оно и понятно. Почитай родственник уже был. Ох, не знаю, что там вышло, — покачал головой Василий Андреевич, — но кумушки местные Марье все косточки уж перемыли. Мол, вскружила голову офицеру какому-то, он её похищать собирался. Чёрт знает что! — раздражённо продолжил он. — Говорила мне Маша про этого Соколинского. Мне бы ещё тогда понять, что она задумала, а я всё думал, что обойдётся. Старый я стал, Элен, — посетовал он.

— Не будет нам жизни здесь, — вздохнула Елена Андреевна.

— Почешут языки да забудут, — выпуская кольцами дым, уверенно произнёс Калитин. — Марью замуж отдадим, всё успокоится.

— Упрямая она, — вздохнула madame Ракитина. — Кабы не вышло чего. С вечера волком глядела. Подойти страшно.


***

Устройство похорон Соколинского легло на плечи князя Урусова. Чувствуя себя кругом виноватым в произошедшей истории, Илья Сергеевич постарался сделать всё скоро. Помимо всего прочего, ему же пришлось известить о смерти Михаила Алексеевича его родных. Урусов написал два письма: одно матери Соколинского в Гжатский уезд и второе графу Ефимовскому в Петербург.

В тот день, когда в Овсянки приехала убитая горем madame Соколинская, и схоронили Мишеля. Не зная подробностей случившегося, Татьяна Васильевна после панихиды и поминок стала расспрашивать обо всём княжну Наталью.

Натали, расположившись с несостоявшейся свекровью в будуаре матери, не стала скрывать от madame Соколинской событий, предшествовавших трагедии. По словам княжны, Мишель увлёкся девицей из соседнего имения и в день её собственных именин хотел разорвать помолвку, но застал свою возлюбленную в объятьях ротмистра. Вышла ссора между ним и офицером, закончившаяся вызовом на поединок.

Татьяна Васильевна до глубины души была поражена поступком сына и, несмотря на то, что любила его всем сердцем, безоговорочно приняла сторону mademoiselle Урусовой. Она не стала задерживаться в Овсянках и, не поддавшись на уговоры князя, на следующий день после похорон сына перебралась в Клементьево, поближе к его могиле.

Получив известие о смерти брата, граф Ефимовский в тот же день выхлопотал отпуск и отправился в Клементьево. По дороге Андрею Петровичу пришлось задержаться на одной из станций, потому как станционный смотритель долго не мог подать лошадей на смену.

Маясь в ожидании, его сиятельство занимал себя тем, что рассматривал посетителей, остановившихся передохнуть. Путешественники, вошедшие сразу после него, ехали на долгих. Лошади их притомились и нуждались в отдыхе. Внимание Андрея Петровича привлекла девушка, что устроилась за столом у окна. Достав из ридикюля потрёпанный том французского романа, красавица открыла книгу на середине. Содержание книги её нисколько не интересовало. Она, оглянувшись украдкой на даму в возрасте, вынула письмо, помещённое между страниц и, тайком утирая слёзы, взялась его читать. Видно было, что она не в первый раз читает эти строки, и очевидно, именно они были причиной её слёз. Молодой человек приятной наружности, войдя со двора, где распоряжался о том, чтобы устроить лошадей и поклажу, подошёл к девушке и устроился подле неё, ласково прикоснувшись к её руке. Девушка тотчас захлопнула книгу и склонила голову на его плечо.

Ефимовский, сам не понимая отчего, нахмурился. Взгляд его невольно обратился на сплетённые руки молодых людей. Ни у него, ни у неё не было обручальных колец, но дама, что сопровождала пару, даже бровью не повела. Вместе с молодой парой и пожилой дамой ехала ещё и прислуга: рыжеволосая девица, что то и дело тяжело вздыхала, бросая украдкой взгляды на пригожего барина.

Наконец, вошёл станционный смотритель и доложил, что лошади для его сиятельства готовы, и он может ехать. Расплатившись, Ефимовский вышел из помещения станции, но в дверях не удержался и обернулся, бросив последний взгляд на девушку, словно стараясь запомнить черты милого лица.

У Андрея Петровича в Можайском уезде было собственное имение: Веденское — одна из самых больших и богатых усадеб в округе, но он не стал заезжать туда, а отправился прямиком в имение младшего брата Клементьево. Поздним вечером он добрался до места назначения. Строительные работы хоть и завершились, но сам дом всё ещё оставался не вполне пригодным для жилья, потому мать он нашёл в небольшом деревянном флигеле.

Татьяну Васильевну он помнил моложавой красивой женщиной, но увидев её нынче, ужаснулся тому, сколь сильно она постарела, и как дурно выглядела в мешковатом чёрном платье, что так не шло её бледному исплаканному лицу. Он не питал к матери никаких тёплых чувств, но в тот момент, когда она рыдая бросилась ему в объятья, ощутил, как комом в горле застряла жалость к ней. Впервые за долгое время они говорили почти до самого рассвета. Madame Соколинская поведала всё, что стало ей известно об истории с дуэлью. Андрей Петрович постарался запомнить фамилию ротмистра, мысленно дав себе слово непременно разыскать его. Он не знал, что станет делать, когда найдёт Карташевского, но и оставить всё так, как оно есть, на его взгляд, было бы неправильно.