Всё произошло столь стремительно, что Марья Филипповна даже не успела возразить ни единым словом. Оказавшись на террасе, ротмистр толкнул её в тень и зажал ей рот рукой. Марья попыталась вырваться, но Карташевский лишь плотнее прижал ладонь к её губам и носу, перекрывая дыхание. Голова девушки закружилась, сознание помутилось, и она обмякла в его руках.

— Pardonnez-moi, jeune fille (Прости меня, девочка), — тихо прошептал ротмистр, взваливая на плечо свою ношу.

Стараясь избегать освещённых участков парка, Карташевский быстрым шагом, даже не запыхавшись, дошёл до пруда, почти бегом пересёк хорошо освещённый горбатый мостик и, раздвинув кисейные занавеси, скрылся в беседке. Внутри стояли две небольшие оттоманки, заваленные подушечками всевозможной формы и расцветки, и низенький столик. Очевидно, хозяева частенько бывали тут. Уложив девицу, пребывающую в бессознательном состоянии на оттоманку, Карташевский присел подле неё, откинул с бледного лица спутавшиеся пряди и, не удержавшись, провёл кончиками пальцев по гладкой щеке. "Хороша!", — вздохнул Павел Николаевич. Времени у него оставалось совсем немного, потому он не стал медлить, а приподняв жертву задуманной князем интриги, расстегнул несколько верхних крючков на платье, оголив белые плечи.

Вернувшись в залу с другой стороны, Илья Сергеевич не пропустил ни одного эпизода разыгранного спектакля, и как только Карташевский вместе с Марьей Филипповной покинули залу, направился к Соколинскому, занятому беседой с Дольчиным.

— Михаил Алексеевич, я желал бы говорить с вами конфиденциально, — склонился он к уху Соколинского.

Мишель вздрогнул, но послушно кивнул и пошёл вслед за Урусовым на террасу. Он догадывался, о чём желал говорить с ним князь, неприятный внутренний холодок пробежал по телу и замер где-то на уровне груди. "Да, я виноват, я страшно виноват, потому приму всё, что он скажет, не возразив ни словом, ни делом", — рассуждал Соколинский, следуя за его сиятельством. Его немного удивило, что князь не стал задерживаться на террасе, а спустился в парк и направился к пруду. Урусов не оглядывался, пребывая в уверенности, что Соколинский последует за ним, потому как в глазах его легко прочёл чувство вины и раскаяние. Дойдя до горбатого мостика, Илья Сергеевич остановился и повернулся к своему спутнику. Мишелю показалось, что Урусов колеблется в чём-то, но вот лицо его приняло прежнее ожесточённое и упрямое выражение, и князь решительно шагнул на деревянный настил моста, направляясь к беседке. "Верно, — вздохнул Соколинский, проследовав за ним. — Для подобного разговора надобно уединение".

Заслышав шаги на мосту, Карташевский легонько похлопал по бледным щекам Марью Филипповну.

— Ну, же, голубушка, очнись, — прошептал он.

Ресницы девушки задрожали, и затуманенные глубоким обмороком глаза открылись. Марья Филипповна не сразу поняла, где находится, а когда сознание её прояснилось, попыталась подняться с оттоманки, но ротмистр удержал её. Карташевский навалился на неё всем своим телом, прижимая к узкому ложу, губы его прижались к шее, да так больно, что слёзы выступили на глазах Марьи. "Верно, синяк будет", — успела подумать mademoiselle Ракитина, и только теперь услыхала шаги, что раздались очень близко. Кисейный полог раздвинулся, и высокая широкоплечая фигура показалось в проёме

Урусов не произнёс ни слова, только посторонился, пропуская Соколинского вперёд себя. Ротмистр отпрянул от девушки, поднялся и одёрнул мундир, сделав вид, что оправляет одежду. Марья, нащупав край оттоманки, приподнялась и села, платье совсем свалилось с неё до талии так, что она едва успела прикрыть руками обнажённую грудь. Она не могла сказать ни слова в своё оправдание, только лишь смотрела на застывших у входа мужчин совершенно сумасшедшим взглядом, чувствуя, что вот-вот разрыдается прямо у них на глазах.

Первым опомнился Илья Сергеевич. Он шагнул к ней и поднял её с оттоманки, поворачивая спиной ко всем. Князь натянул платье на её плечи и в неверном свете фонаря принялся застёгивать крючки. Марье показалось, что он совершенно не был удивлён. Он будто бы ждал увидеть её здесь и сейчас и именно в таком неприглядном виде. Ротмистр отошёл в сторону, облокотился на перила и принялся смотреть на тёмную гладь пруда, не обращая более на неё никакого внимания.

— Что ж вы, сударь, не ту девицу взялись соблазнять? — едва сдерживая бешенство, процедил Соколинский. — Надобно было княжну выбирать. Что с бесприданницы-то взять?

Ротмистр обернулся:

— Коли девица была не прочь, отчего нет? — усмехнулся он. — Да и о женитьбе речи не идёт, Mon cher ami, — присел он на оттоманку с вызовом глядя на Соколинского. — Вам-то какое до неё дело?

Мишель собирался ответить, сказать что-то язвительное ротмистру, но внезапная догадка, осенившая его, была столь ошеломительна, что на некоторое время заставила умокнуть. Он переводил взгляд с Карташевского на Урусова и обратно, а когда заговорил, настал черёд ротмистра и князя внимать ему с немым удивлением.

— Бог мой, вы нарочно привели меня сюда, Илья Сергеевич, — обернулся Мишель к Урусову. — Всё это было подстроено. Вы, вероятно, решили, что стоит мне увидеть всю порочность Марьи Филипповны, и я сам откажусь от неё. Как же это низко, господа! Как же это низко, использовать невинную девушку. Вы не достойны называться мужчиной! А вы, ротмистр? Надобно полагать, что вам пообещали солидный куш, коли вы не погнушались совершить столь бесчестный поступок!

Первым пришёл в себя Карташевский.

— Осторожнее, Михаил Алексеевич, — прищурился он. — Не стоит бросаться подобными заявлениями. Я готов вам простить ваше заблуждение в силу вашего юного возраста, в другой раз за подобные слова придётся отвечать.

— И отвечу! — нервно дёргая перчатку, принялся стягивать её с руки Соколинский.

Марья хотела помешать, расширившимися глазами наблюдая за ним и понимая, что сейчас последует, но не успела.

— Я вызываю вас! — швырнул перчатку в лицо ротмистра Соколинский.

— Как вам угодно, сударь, — вздохнул Карташевский. — Присылайте своего секунданта.

"Я не виновата!" — хотелось закричать Марье, но горло перехватило судорогой, и только тихий всхлип сорвался с истерзанных зацелованных губ. Опомнившись, она рванулась из рук Урусова и выбежала из беседки на мостик. Платье так и осталось не застёгнутым, но она более ни минуты не могла находиться среди мужчин, сыгравших с ней столь жестокую шутку. Она поняла, что всё это был намеренный обман, но сделать, что либо, было уже невозможно. Закрыв лицо руками, девушка разрыдалась и именно в эту минуту вокруг пруда взорвались ярким пламенем и закрутились, разбрызгивая искры, колёса шутих. Вокруг сделалось светло, как днём. Марья с ужасом отняла руки от лица, глядя на толпу, что высыпала из бального зала на террасу полюбоваться фейерверком.

Она заметалась по мосту, как загнанный собаками на охоте заяц, а потом остановилась, быстро перекрестилась и перегнулась через перила мостка.

— Маша! Чёрт возьми, Маша! — скидывая с плеч фрак, поспешил к ней Урусов.

Илья Сергеевич ухватил её за платье и втащил обратно на мост. Развернувшись в его объятьях, Марья взмахнула рукой, оставлял на смуглой щеке князя отпечаток ладони.

— Господи! Как же я вас ненавижу! — стуча зубами, процедила она.

Урусов выпустил её из рук, позволяя уйти. У Марьи Филипповны звенело в ушах, перед глазами колыхали изумлённые лица гостей, всплыло бледное перепуганное лицо матери.

— Машенька, что же ты наделала? — стала тянуть её за руку Елена Андреевна.

— Ах, оставьте меня! Оставьте, — вырвалась Марья и зашагала к заднему двору, желая скрыться от любопытствующих глаз.

По пути ей встретилась Наталья. Лицо княжны было бледным и опухшим от обильных слёз, но притом полная злорадства улыбка кривила её губы. "Как же вы все мне надоели!" — остановилась Марья, глядя на княжну отсутствующим взглядом.

— Велите коляску подать, — прошептала она. — Ради Христа, пусть подадут коляску!

Наталья кивнула и поискала глазами прислугу. Передав распоряжение, она хотела что-то ещё сказать своей поверженной сопернице, но Марья посмотрела на неё таким взглядом, что mademoiselle Урусова не решилась продолжить.

— Он убьёт Мишу, — прошептала mademoiselle Ракитина помертвевшими губами. — Я виновата, но вы тоже виноваты. Все мы виноваты, — отшатнулась она от княжны.

Прислушиваясь к бессвязным словам Марьи Филипповны, Наталья побледнела. В голове вдруг всплыло пророчество старой ведьмы: "Твоим будет, но недолго", — шептала ей когда-то старуха.

Проводив глазами Марью и madame Ракитину, что, причитая, забралась в коляску вслед за дочерью, Наталья опрометью бросилась к пруду. Навстречу ей с моста сошёл Карташевский, лицо его было грустным и задумчивым. Пропустив его, княжна устремилась в беседку, где нашла Соколинского. Мишель сидел на оттоманке, закрыв лицо ладонями.

Мне надобно найти Левицкого, — опустил он руки, глядя на Наталью и не узнавая её. — Вы не видели корнета? — поднялся он со своего места.

— Миша, — шагнула к нему княжна, — что за вздор мне говорила Марья Филипповна? Кто грозился убить тебя?

— Никто, — отодвинул её в сторону Соколинский и, не оборачиваясь, вышел разыскивать Левицкого.

Левицкого он нашёл среди других офицеров, среди которых уже распространилась весть о грядущей дуэли. Почти все смотрели на Соколинского с какой-то затаённой жалостью во взгляде, словно заранее хоронили его. Стараясь не поддаться панике и не обращать внимания на эти тревожащие душу взгляды, Мишель отвёл в сторону Левицкого и прямо просил его быть секундантом в дуэли между ним и Карташеским. Корнет ответил согласием, и взглянул на Дольчина, которого просил быть секундантом Павел Николаевич.

Праздник оказался окончательно испорчен столь скандальным происшествием. Гости стали собираться по домам, а те, кто приехал издалека, отправились по своим комнатам да во флигель, где тоже были приготовлены покои.