Эпилог

Осень 1857 г. Усадьба графа Ефимовского "Веденское"


Тёплый сентябрьский день клонился к вечеру. Из открытого настежь окна потянуло прохладой. Седовласый мужчина весьма преклонных лет зябко поёжился и бросил быстрый взгляд на колышущуюся под лёгким движением воздуха кисейную занавеску. Перехватив его взгляд, граф Ефимовский поднялся из-за стола и закрыл окно, после чего вернулся к чтению письма.　

— Где же девочка? — Обратился граф к старику, сгорбившемуся в кресле у стола.　

— Вы же понимаете, Андрей Петрович, что я не мог привезти её сюда вот так сразу, ничего вам не сообщив. Она осталась в Москве у моих хороших друзей, — ответил Хоффманн.　

— Да, я понимаю, — Ефимовский сжал ладонями виски и вздохнул. — Запутанная история.　

— Так могу я положиться на вас? — Осведомился Генрих Карлович. — Исполните ли вы его последнюю просьбу?　

— Безусловно, — Андрей поднялся со стула и прошёлся по комнате, пытаясь скрыть охватившее его волнение. — И всё же! Это невероятно!　

— Иногда случаются вещи, которые материальная наука объяснить не в силах, — Хоффманн пожал плечами.　

— Впрочем, Николай Васильевич просил передать вам его дневники. Надеюсь, в них вы найдёте ответы на все ваши вопросы.　

— Вы правы, Генрих Карлович. Во всём есть Божий промысел. Надеюсь, вы не откажетесь воспользоваться моим гостеприимством? — Задумчиво ответил Ефимовский.　

— Не хотелось бы стеснять вас, Андрей Петрович.

— Вы нисколько нас не стесните. К тому же надобно будет рассказать обо всём Марье Филипповне, а лучше вас этого никто не сделает. За mademoiselle Кшесинскую не тревожьтесь. Я завтра же пошлю за ней, — заверил он Хоффманна.　

— Благодарю и принимаю ваше приглашение, — Хоффманн слегка наклонил голову в знак признательности.　

Ефимовский нетерпеливо встряхнул колокольчик и, едва на пороге кабинета появился лакей, распорядился приготовить комнаты для нежданного гостя.　

За ужином Генрих Карлович имел возможность удовлетворить своё любопытство и рассмотреть всё многочисленное семейство. Красота Марьи Филипповны по причине прожитых лет и многодетного материнства несколько поблекла, но она всё ещё оставалась весьма привлекательной особой. Воспитаннику графа молодому князю Куташеву уже исполнилось двадцать два года. Это был высокий и очень красивый молодой человек, унаследовавший больше черты матери, нежели покойного родителя. Так считали все, кто его видел. Однако внимательный наблюдатель мог бы заметить, что Михаил Николаевич куда больше походит на своего приёмного отца, чем на маменьку.　

Напротив молодого князя за столом расположился сын графа, юноша восемнадцати лет отроду. Светловолосый и голубоглазый, он являл собой точную копию своей матери, графини Ефимовской. Две прелестные барышни пятнадцати и тринадцати лет занимали место за противоположным от старого доктора концом стола. Обе темноволосые и синеглазые, как их отец, девушки в недалёком будущем обещали стать настоящими красавицами.　

Ежели графиня Ефимовская и была удивлена появлением за столом человека, некогда бывшего доктором семьи Куташевых, то виду не подала. Она была необычайно любезна с ним, расспрашивала его о прожитых годах, но в то же время Хоффманн замечал в ней некое нетерпеливое беспокойство. Очевидно, супруг сказал ей о причинах, заставивших старого человека нанести визит семейству Ефимовских, а прежде совершить довольно далёкое и трудное путешествие, и она ждала окончания ужина, чтобы узнать подробности.　

По окончанию трапезы молодые люди изъявили желание пройти в курительную. Граф неодобрительно покачал головой, а Марья Филипповна лишь пожала плечами, перехватив его хмурый взгляд. Барышни, пожелав родителям и гостю "доброй ночи", удалились в свои покои, о чём-то перешёптываясь по пути из столовой.　

— Мишель пристрастился к табаку, как только стал служить в полку, a Nicolas во всём стремится ему подражать, — пояснила она сей обмен взглядами Хоффманну. — Пройдёмте в гостиную, — предложила графиня. — Там нам будет удобнее, чем в твоём кабинете, — улыбнулась она мужу.　

В маленькой уютной гостиной жарко пылал камин. Хоффманна усадили в кресло поближе к огню. Один лакей зажёг свечи, другой аккуратно поставил на ломберный столик серебряный поднос с кофейником и чашечками из тончайшего фарфора, после чего вышел и прикрыл за собою двери.　

Генрих Карлович взглянул на графа и, прочитав одобрение в его взгляде, приступил к своему рассказу.　

— Полгода тому назад я получил письмо, которое пришло из Константинополя от Владислава Кшесинского. В нём он просил меня оставить все дела и немедленно ехать к нему, так как состояние его здоровья не позволяло ему самому совершить столь далёкое путешествие. Признаться, я был очень удивлён. Мы давно не поддерживали связей, и я ничего не знал о нём с тех самых пор, как он покинул Варшаву двадцать лет тому назад. Я тотчас собрался в путь, ибо полагал, что случилось что-то действительно из ряда вон выходящее, коли он обратился ко мне с подобной просьбой, — Хоффманн перевёл дух.　

Воспользовавшись паузой, Марья Филипповна разлила по чашкам кофе и подвинула доктору одну из них. Сделав глоток, Генрих Карлович продолжил:　

— Марья Филипповна: прежде чем продолжить мой рассказ: я должен открыть вам одну тайну. Возможно, вы уже догадались, но я всё же скажу. Владислав Кшесинский и князь Куташев — один и тот же человек.　

Графиня Ефимовская побледнела и, не скрывая тревоги, взглянула на мужа.　

— Продолжайте, Генрих Карлович, — невозмутимо произнёс Андрей Петрович.　

— В Константинополе я нашёл его при смерти в захудалой гостинице. Николай Васильевич, будучи в Индии, заразился болотной лихорадкой. Он умирал, и я ничем не мог ему помочь. С ним была девочка двенадцати лет, которую он назвал своей дочерью. Князь Куташев просил меня забрать её и отвезти к вам вместе с письмом и дневниками, что он передал мне. Я провёл с ним ещё два дня до самой его смерти, после чего распорядился о похоронах, забрал ребёнка и отправился в Россию.　

— Боже мой, Andre, — потрясённо выдохнула графиня, — всё это время он был жив!　

Ефимовский подавил тяжёлый вздох и отвёл взгляд.　

— Ты знал?! — Марья Филипповна поднялась с кресла и принялась кружить по комнате, заламывая руки.　

— Мари, — шагнул к ней Андрей и, обняв за плечи, остановил. — Да, я знал, но он сам так пожелал.　

— Это чудовищно, — графиня сбросила ладони мужа со своих плеч и вернулась в кресло, постаравшись взять себя в руки. — Но где же этот несчастный ребёнок?　

— Mademoiselle Кшесинская нынче находится в Москве у друзей Генриха Карловича. Завтра я пошлю за ней, — ответил Андрей Петрович, остановившись у камина и поправляя в нём поленья.　

— Эта девочка… вы уверены, что она дочь Nicolasa? — Обратилась к Хоффманну Марья Филипповна.

— Я не могу ответить на ваш вопрос, ваше сиятельство, — вздохнул старик, — но надеюсь, что прочитав дневники князя, вы найдёте ответ на него.　

Было заметно, что Генрих Карлович очень устал и держится из последних сил. Немного успокоившись, графиня Ефимовская сама проводила гостя до отведённых ему комнат, а после прошла в кабинет супруга. Расположившись за столом, Андрей листал тетрадь, исписанную знакомым обоим почерком.　

— Маша, — он оторвался от своего занятия, как только жена ступила на порог, — тебе надобно отдохнуть. Я прочту и расскажу' тебе всё, о чём узнаю.　

Марья Филипповна склонилась к супругу, обняла широкие плечи и поцеловала его в щёку':　

— Боюсь, я всё одно не усну, позволь мне остаться.　

Андрей жестом указал на кресло и начал читать вслух.　

"15 мая 1837 года. Сегодня мы отплыли из Данцига в Малагу. Я долго смотрел на берег, пока он не скрылся от моего взора. Меня не покидает чувство., что никогда более я сюда уже не вернусь. Итак. Прощай Европа, прощай вся моя прошлая жизнь!".　

Граф и графиня Ефимове кие переглянулись, после чего Андрей Петрович продолжил чтение. В дневнике Николай подробно описывал своё путешествие, записывая пережитые впечатления. После того, как зафрахтованное князем Куташевым судно прибыло в порт Малага, на южном побережье Испании, чета Кшесинских отправилась в Гранаду. Николай Васильевич давно мечтал посетить древние памятники архитектуры, кои представляли собой развалины роскошных дворцов мавританских правителей и, наконец, его мечта осуществилась. Куташев восторженно отзывался обо всём, что ему довелось увидеть. Восхищался сказочной красотой Альгамбры, живо описывал обычаи и традиции местного населения. Читая его записи, Андрей всё более погружался в этот волшебный, сказочный мир. В его душе даже где-то шевельнулось чувство зависти, но он тотчас подавил его в себе, вспомнив, чем Куташеву пришлось заплатить за возможность увидеть своими глазами всё то, о чём он писал.

"6 июня 1839 года. Очаровательная вилла неподалёку от Гранады служила нам домом почти два года, но всё более меня одолевает скука. Не затем я решил оставить всё, что мне дорого, чтобы проводить время в праздности и лености. Я чувствую, что настало время вновь отправиться в путь. Мне снился дивный сон, и в нём я видел удивительный город. Он прилеплен в краю невообразимо высоких гор. Я стал искать нечто похожее в книгах, и, думаю, нашёл. Место, которое привиделось мне, зовётся Тибетом, а горы Гималаями. Итак, мой путь лежит в Китай".　

Летом 1839 года князь Куташев, выкупил виллу, где они проживали с Радой и, оставив цыганку дожидаться его возвращения, отбыл в Китай. После длительного морского перехода вокруг Африки и через весь Индийский океан, занявшего чуть больше года, Николай прибыл в Шанхай. Город в ту пору находился в руках англичан, и их можно было встретить повсеместно.