И потом есть ещё и сын, мальчик, к коему он не испытывал никаких родительских чувств. Странное это было ощущения знать, что где-то есть плоть от плоти твоей, но ни разу не видеть, не осознавать себя отцом. Да и что он сможет дать ему? Здесь, в России, мальчишка — князь Куташев. Перед ним сотня дорог, выбирай любую и везде будут сопутствовать почёт и уважение, тогда, как он, как родной отец, не сможет предложить ему и сотой доли от того.

Дорогой Андрей много думал о том, что сам он никогда бы не решился на столь отчаянный шаг, его подтолкнули к такому решению, вынудили, можно сказать, принять его. Да разве мог он ответить отказом, разом поставив под сомнение глубину своих чувств?

Вдали показались сияющие в лучах закатного солнца над темнеющим еловым бором позолоченные луковки местного храма, и через четверть часа тройка графа Ефимовского замедлила свой бег перед воротами усадьбы в Клементьево. Привратник, невысокий коренастый мужичок с тёмною окладистой бородой кинулся отворять тяжёлые чугунные створки.

— Давненько вы не заглядывали к нам, Андрей Петрович, — снял лохматый треух мужик и поклонился барину в пояс. — То-то матушка ваша рада будет свиданию. Расхворалась барыня наша совсем, — с тяжёлым вздохом добавил он.

Андрей только молча кивнул. Известие о болезни матери больно кольнуло в груди. Последнее письмо от неё он получил почти месяц назад, и в нём madame Соколинская ни словом не обмолвилась о своих недугах. Тройка пронеслась по подъездной аллее и остановилась у крыльца. Поднимаясь по очищенным от снега ступеням, Ефимовский замедлил шаг. Как он скажет ей о том, что оставляет её? Ранее, отправляясь на службу, он не задумывался о том, сколь долгой может стать разлука, во всём полагался но волю Всевышнего, но ныне его приезд станет их последним свиданием. Никогда более он не увидит её и писать не станет.

Он ещё не успел передать подоспевшему лакею шубу, а Татьяна Васильевна, коей уже сообщили о приезде сына, торопливо спустилась по лестнице.

— André, Mon cher garçon, comme je suis contente de te voir. (Андрей, мой дорогой мальчик, как же я рада видеть тебя), — замерла она подле него, стискивая тонкие пальцы, но не решаясь обнять, заметив замкнутое отчужденное выражение его лица.

— Мне сказали, вам нездоровится, матушка, — склонился Ефимовский, коснувшись поцелуем бледной щеки.

— Пустяки, Mon cher, — улыбнулась Татьяна Васильевна. — Ты приехал, и мои недуги не посмеют тревожить меня.

Madame Соколинской не терпелось расспросить его, слухи, что дошли до неё из столицы внушали ей некоторые опасения, да и потом, эта его внезапная отставка. Нет, она конечно, рада была тому, что он не станет более рисковать собой, но это было так непохоже на него. Татьяна Васильевна сердцем чувствовала, что Андрей задумал что-то. Что-то, что ей совершенно не понравится, не от того ли такой сумрачный приехал?

— Ты устал с дороги? — прошла она вперёд, желая сама проводить сына до его покоев.

— Нисколько, — грустно улыбнулся Андрей. — Тридцать вёрст не такой уж длинный путь, маменька.

— Наверное голоден? — вошла она следом за ним в комнаты, где он всегда останавливался по приезду. — Я распоряжусь, дабы стол накрыли.

— Я не голоден. Чаю выпью, замёрз, — отозвался Андрей, окидывая взглядом помещение, где не был уже по меньшей мере полгода.

Ефимовский спустился в уютную маленькую гостиную, где так любила коротать время madame Соколинская. Небольшой круглый стол у окна, сервированный к чаю, пара удобных кресел, жарко пылающий камин, от всего этого веяло покоем и умиротворённостью, коих он давно был лишён, по собственной воле выбрав такую жизнь.

Усаживаясь за стол, Андрей мельком глянул на не зашторенное окно. Смеркалось. Синие зимние сумерки окутали парк за стеклом.

— Тихо у вас здесь, — улыбнулся он, принимая из рук матери чайную пару с обжигающе горячим напитком.

— Что есть, то есть, — согласилась Татьяна Васильевна. — В прошлом году Дробышевы частенько наведывались, а нынче никого, никому не нужна, — тихонько вздохнула она.

— Дробышевы это те, у которых усадьба за рекой? — полюбопытствовал Андрей, не решаясь начать разговор, ради которого приехал.

— Они самые, — кивнула madame Соколинская. — Катенька Дробышева совсем уж невеста стала, вот и подались на сезон в Москву. Ты должен помнить её. Очень милая барышня.

Ефимовский невольно улыбнулся. Его маменька не оставляла надежды сосватать за него какую-нибудь из окрестных барышень.

— Я помню её. Весьма милая барышня, как вы заметили, да и только, — усмехнулся он.

Татьяна Васильевна отвела глаза, тонкие пальцы madame Соколинская нервно сплела в замок.

— Andre, я надеюсь, ты всё же понимаешь, что прошлого не вернуть, надобно жить дальше. Да и потом, вы с Николя друзья, не стоит забывать о том.

— Вряд ли я могу назвать другом человека, который готов нанести удар в спину, — перебил мать Андрей.

— Пусть так, но ты должен отпустить её, ничего нельзя переменить, — покачала головой madame Соколинская.

— Об этом я и хотел поговорить с вами, маменька, — вздохнул Ефимовский. — В моей жизни грядут большие перемены.

— Я слышала ты ушёл со службы, — осторожно поинтересовалась Татьяна Васильевна.

— Это лишь самая малость, маменька. Я собираюсь поехать в Европу.

— Отчего бы и не съездить. Тебе нужно развеяться, новые впечатления, знакомства… — охотно подхватила его мысль madame Соколинская.

— Не всё так просто. Я намерен уехать не один.

— О, Andre, избавь меня от подробностей. Твои амурные дела меня совершенно не касаются, если речь, конечно, не идёт о будущей графине Ефимовской, — смутилась Татьяна Васильевна.

— Увы, фамилия Ефимовский вскорости должна будет исчезнуть, — тихо отозвался Андрей, не сдержав тяжёлого вздоха.

За столом воцарилась тишина. Татьяна Васильевна рассеянно принялась мешать остывший чай.

— Я не понимаю тебя, Andre, — промолвила она после продолжительного молчания. — Подобное заявление вселяет тревогу. У тебя возникли какие-то затруднения? Может быть, я могу чем-то помочь?

— Можете, — прямо глядя в лицо матери, решился Ефимовский. — Я собираюсь продать Веденкое, а на остальные имения составить дарственную на ваше имя, дабы их не конфисковали в последствии.

— Помилуй, Боже, — приложила сухонькую ладошку к груди madame Соколинская. — Ты проигрался? Нет-нет, я не стану осуждать тебя, все мы по молодости совершаем необдуманные поступки.

— Я не проигрался, я никому не должен, — раздражённо вздохнул Андрей, — однако, мне нужны немалые средства. Я собираюсь покинуть Россию вместе с Марьей Филипповной, — выдохнул он.

— Ты так говоришь, будто уже всё решил, — едва слышно вымолвила Татьяна Васильевна. — Andre, ты не можешь поступить подобным образом. Ты не представляешь себе, какие последствия будут у твоего решения.

— Я знал, что вы станете отговаривать меня, — поднялся с кресла Ефимовский. — Мне тяжко оставлять вас, оставлять всё, что мне дорого, но у меня нет иного выхода.

— Он есть! Ты должен оставить даже мысль об этой женщине! Она мизинца твоего не стоит, а уж губить из-за неё всю жизнь… не думала, что скажу это, но ты словно голову потерял, ты будто одурманен. Отступись, либо я вынуждена буду…

— Я приехал проститься с вами и попросить о помощи, а вы вновь собираетесь вмешаться в мою жизнь, — горько усмехнулся Андрей. — Где ещё мне искать поддержки, сочувствия, понимания, коли родная мать мне отказывает в том?

Татьяна Васильевна отвернулась, смахивая слёзы, выступившие на глазах.

— У меня ведь более никого нет, Andre. Самое страшное, что может случиться со мной, это потерять тебя, — всхлипнула она. — Мы все подвержены слабостям, но на то нам и даётся жизнь, дабы преодолевать их. Ты выбрал не тот путь, он приведёт тебя к гибели, а я не могу смиренно взирать на то, как ты сам, своими руками ломаешь себе жизнь. Дай мне слово, что не станешь торопиться, что ещё раз всё обдумаешь. Поезжай в Европу, но один, без неё. Вот увидишь, пройдёт год, другой и ты даже не вспомнишь о ней.

— Может быть, вы и правы, и мне надобно уехать, дабы разобраться в самом себе, — отозвался Андрей, избегая беспокойного взгляда матери.

— Дай мне слово, Andre, — настойчиво попросила Татьяна Васильевна.

— Я даю вам слово, маменька, что до конца этого года не стану ничего предпринимать, — сдался Андрей.

Глава 48

Поручик Волховский появился в доме Куташевых спустя месяц после бала в безупречно выглаженном мундире, сияя белозубой улыбкой. Поскольку князя Николая дома не оказалось, встречать гостя выпало Марье Филипповне и Софье. Признаться честно, княгиня Куташева вовсе не испытывала желания принимать кого бы то ни было, но пересилив себя, спустилась в гостиную, дабы не оставлять золовку наедине с Волховским в нарушение приличий.

Рассыпавшись в комплиментах, Владимир Андреевич преподнёс княжне букет белоснежных роз, чем, казалось, немало смутил её, склонился над изящной ручкой Марьи Филипповны, не забыв одарить хозяйку дома восхищённым взглядом из-под длинных светлых ресниц.

На сей раз его внимание нисколько не льстило. Марья пребывала в самом скверном расположении духа, и подобное настроение не покидало её уже довольно давно. Для неё отнюдь не являлось тайной, где её супруг проводит дни и ночи, лишь изредка появляясь дома. Безусловно, только её вина была в том, но, тем не менее, мысль, что ей предпочли черномазую девку без роду и племени, отравляла каждый её день. Не было и письма, что она так ждала, не смея надеяться на благополучный исход задуманного дела, что невольно наводило на мысль о том, что Андрей всё же отказался от рискованной затеи. Но ведь мог хотя бы написать ей, не заставляя мучиться неизвестностью и строить предположения одно безумнее другого.