Анна Кирилловна неодобрительно покачала головой, вздохнув:　

— Ники, Сонечка права. Ну, повздорили вы с Марьей, так, сколько можно оскорблённую невинность изображать, будто все кругом перед ней виноваты.　

— Я виноват, — Куташев пристально глянул на свою родственницу. — Я виноват, тётушка.　

— Полно казнить себя. Ежели желаешь знать моё мнение, Марья получила то, что заслуживала. Ей давно надобно было урок преподать, — ворчливо добавила Анна Кирилловна. — Поговори с ней. Жена должна знать своё место, — старушка поднялась из-за стола.　

Оставшись один, Куташев отодвинул от себя тарелку. Аппетит пропал. Конечно, давно пора было поговорить с женой, но не так, как тётка советовала. Надобно было найти в себе силы принести извинения, пусть даже она их не примет, но ему самому легче станет, коли признает свою вину перед ней.　

Раньше он мало задумывался над желаниями и чаяниями других. Всегда поступал так, как считал нужным, не имея привычки оглядываться на тех, кто его окружает. Куташев обратил внимание на Марью ещё в Зимнем, во время императорского бала, но лишь потому, что Андрей попросил его ввести девушку в их круг. Самому Николаю было интересно взглянуть на ту, что сумела пленить Ефимовского. Как же порой прихотливы и переменчивы капризы судьбы! Казалось, что между этими двумя лежит пропасть, которую никому из них не под силу преодолеть, но страсть или любовь, а Куташев всё же предпочитал думать, что именно страсть, толкнула Андрея, обыкновенно рассудительного и щепетильного в вопросах чести, в объятья столь неподходящей для него девицы, оказавшись сильнее ненависти и обид. Он ещё помнил, сколько яда и горечи было в словах Ефимовского, когда он говорил о Марье, но время переменило многое. Вот и сейчас Николай надеялся, что время станет и его союзником и всё вернётся на круги своя.　

Когда-то Марья попыталась втянуть его в авантюру, использовать в собственных целях, и пока он не понял того, охотно шёл у неё на поводу. Пора было признаться самому себе, что ей удалось задуманное, он увлёкся, заинтересовался, ведь она так не походила на других барышень, коих он повидал немало до знакомства с ней! Когда же коварный замысел Марьи Филипповны раскрылся, то поначалу он принял единственно верное решение — разорвать, связывающие их отношения. Но в какой- то момент ему в голову пришла мысль о наследнике, и он, вопреки доводам разума, попытался удержать при себе своенравную красавицу, против воли сделал её своей женой. Так есть ли у него ныне право требовать от неё супружеской верности, коли по его прихоти, она разлучена с тем, кого действительно любит? А то что любит — в этом уже не приходилось сомневаться.　

Так что, как ни крути, выходило, что Николай виноват. Не часто ему приходилось задумываться над тем, как сказываются его деяния и поступки на судьбах других людей. Что его обыкновенно заботило? Сестра, собственное благополучие, а главное, чтобы никто не вмешивался в его жизнь, не стоял на пути, дабы всё вокруг совершалось по его воле и желанию.　

Именно с такими мыслями он ждал возвращения жены, после того, как она отправилась к брату нанести обещанный визит. Марья вернулась от Ракитина под вечер, странно возбуждённая и взволнованная. Она старалась держаться ровно, спокойно, но он видел, как сверкают её глаза, как ей не терпится остаться одной, дабы подумать о том, что, очевидно, стало причиной её беспокойства. Но сам Николай уже настроился на серьёзный разговор и не пожелал его откладывать.　

Для начала он попросил прощения. Ему трудно было произносить слова покаяния, не так уж часто приходилось это делать, но понимая, что иначе не получится вызвать супругу на откровенность, он сумел переступить через свою гордость и задетое самолюбие.　

— Мне стыдно от того, что я поднял на вас руку, Мари, — стараясь не отвести взгляда, заговорил он. — Для мужчины ударить женщину — значит проявить слабость, и я оказался слаб перед своей злобой и оскорблённым самолюбием, — он всё же отвернулся, будучи не в силах смотреть ей в глаза. — Я прошу вас о прощении и надеюсь, что наш брак ещё можно спасти, коли мы попытаемся понять друг друга.　

— Я принимаю ваши извинения, — тихо молвила Марья после довольно продолжительного молчания. — Но что касаемо нашего брака… увы, Nicolas, я не смогу стать вам достойной женой, а вы мне хорошим супругом. Нам лучше разъехаться, — она опустила ресницы.　

— Разъехаться?! — Куташев не поверил тому, что услышал.　

Николай отошёл от неё, отвернулся. Марья тяжело вздохнула, глядя на поникшие широкие плечи, на сжатые в кулаки пальцы.　

— Я настолько противен вам? — Наконец, тихо поинтересовался он.　

— Нет, Nicolas, вы вовсе не противны мне. Вы не любите меня, я не люблю вас, зачем же нам мучить друг друга узами ненавистного брака? Сделанного нельзя переменить, но мы можем каждый жить своей жизнью, не мешая друг другу, — глядя на его затылок, ответила княгиня.

— Когда-то я говорил, что не люблю вас, — Куташев обернулся. — И я верил в то, что говорил, но с тех пор многое переменилось, Мари. Переменились мои чувства, ибо… нет, я не ищу себе оправданий, — выдохнул он, — я был ослеплён ревностью и едва ли отдавал себе отчёт в том, что делаю.　

— Нет, нет, — Марья затрясла головой, не желая слышать подобных слов, ей не нужны были его признания, не сейчас, когда появилась надежда на воссоединение с тем, кому она принадлежала и душой и телом.　

— Маша, — он порывисто опустился на колени перед креслом, где она сидела, попытался завладеть её рукой, но она прижала ладони к груди, не желая, чтобы он прикасался к ней, — Маша, всё переменится, вот увидишь, я переменюсь, у нас всё будет по-другому отныне.　

— Нет! Nicolas, ничего уже не будет. Не скрою, иногда и мне казалось, что я смогу полюбить вас, — она откинулась на спинку кресла, опустила ресницы, не в силах вынести его горящего взгляда, — но нынче я боюсь вас. Я не могу любить человека, которого боюсь, — она закуталась в шаль, будто ей вдруг стало холодно. — Поэтому я прошу вас отпустить меня в Ракитино, где я буду жить тихо и уединённо вместе с Мишелем, — ложь легко слетела с её уст.　

— Нет, — Куташев поднялся с колен. — Я не могу отпустить вас.　

— Я устала, Nicolas, — Марья бросила быстрый взгляд на дверь. — Не вижу смысла продолжать сей разговор сейчас.　

— Ступайте, — отпустил её князь.　

Марья прошла мимо него, оставив за собой аромат резеды и мяты, лакей придержал дверь перед ней и закрыл её аккуратно, без стука, но она всё же вздрогнула, обернулась, нахмурила брови. Вовсе не так она представляла себе разговор с супругом. Она надеялась, что он согласится с её доводами, и тогда у неё не возникнет трудностей с отъездом. Она даже могла бы в самом деле поехать в Ракитино, дабы не вызвать подозрений и там дождаться Андрея, но ныне о том не могло быть и речи. Стало быть, это всё же будет самый настоящий побег. Однажды она уже попыталась сбежать от Куташева, ещё не будучи его женой, что же будет, коли она вновь осмелится на такое? И что тогда станется с Андреем? Марья медленно поднялась по лестнице и вошла в детскую.　

К своему удивлению она застала Софью у детской кроватки, рассматривающей спящего малыша.　

— Какой же он красивый, — шёпотом отозвалась княжна, когда молодая мать приблизилась к колыбели. — У него такие длинные ресницы и глаза… удивительно синие. Я только у одного человека видела такие же, — испытывающе глядя на Марью, продолжила она.　

— Я знаю, по меньшей мере, двух людей… — тихо заметила Марья, любуясь сынишкой.　

— Правда? — Совершенно неискренне изумилась княжна и язвительно добавила: — надо полагать в честь одного из них и назвали сына?　

— Имя выбирал ваш брат, — усмехнулась Марья.　

— Ему ведь уже два месяца, — Софья отошла от колыбели. — Нынче середина октября, а вы с Ники обвенчались в феврале…　

— Мишель родился прежде срока, — отрезала Марья, невольно повысив голос.　

Малыш проснулся и захныкал. Не глядя более на золовку, княгиня устремилась к колыбели, взяла на руки дитя и стала укачивать, что-то тихонько напевая. Софья не сводила с неё глаз.　

— Я знаю, кто его отец, — поджав губы, произнесла княжна.　

— Я его отец! — Услышала Софья позади себя.　

Испуганно ахнув, mademoiselle Куташева обернулась на голос брата. Николай вошёл в детскую, взглядом указав сестре на дверь, и Софья, повинуясь, поспешно удалилась.　

— Я думал над тем, что вы мне сказали, Мари, — наблюдая за женой, медленно произнёс князь. — Я отпущу вас в Ракитино, но Мишель останется со мной, — добавил он тоном, не терпящим возражения.　

— Я не оставлю сына, — вздохнула княгиня и понуро добавила: — ваша взяла, Nicolas. Я ваша жена и ею останусь.　

Марье только и осталось сделать вид, что она смирилась с решением супруга. Казалось, что жизнь в доме Куташевых вошла в прежнее русло. С началом сезона посыпались приглашения на обеды, вечера и рауты. Два, а то и три раза в седмицу чета Куташевых выезжала в свет. Толки, что пошли было после вечера у Анненковых, постепенно утихли, потому как любой, кто взглянул бы на князя Николая и его обворожительную жену, уже не сомневался, что видит перед собой счастливую супружескую пару. Марью Филипповну всегда окружало множество молодых людей, стремившихся угодить красавице-княгине, она была мила и приветлива со всеми, никого притом не выделяя из своего окружения. Николай Васильевич лишь усмехался в ответ на язвительные замечания некоторых дам о том, что его жена, похоже, очаровала всю мужскую половину столицы.　

Наиболее настойчивым поклонником княгини оказался некто Владимир Волховский, новый адъютант военного министра. Волховский даже осмелился несколько раз прислать цветы в дом на Мойке, но букеты вернули дарителю без всяких объяснений.　

Марья вроде бы и жила прежней жизнью, но всё, что происходило отныне вокруг неё, виделось ей спектаклем, а сама себе она казалась бездарной актрисой, вынужденной играть отведённую ей роль до того часа, когда вся её жизнь должна будет перемениться в одночасье.