Эх, что говорить! Может, еще как может!

И как быть в этой ситуации?

Очень хотелось с кем-то поговорить, но поучительные годы сосуществования со Славиком приучили Сану к чрезвычайной осторожности и молчаливости, когда это касалось ее личной жизни.

Не с кем ей было говорить о том, что ее буквально иссушает! Только разве что на судьбу полагаться и оставалось…

Габриэлла

Когда примерно год назад на горизонте нарисовалась однокурсница Наташка – то есть не Наташка, а Габриэлла, никак она не переучится ее по-новому называть, – разговоры их так или иначе затрагивали приватные темы. Сана на всякий случай домой ее не приглашала, чтоб у Славика не появился компромат на ее очередную знакомую. Та по глупости сболтнет что-то о себе, не подозревая, что идет прямая трансляция, что она, так сказать, в прямом эфире…

А потом разговоров на всю оставшуюся жизнь.

Встречались они чаще всего на нейтральной территории.

Габриэлла болтала о себе охотно, ничего не скрывая, порой с удивительной бесстыжей простотой описывая свои любовные похождения, качество которых определялось не степенью влюбленности в своего спутника жизни на данном отрезке времени, а мерой его участия в построении ее материального благополучия.

О последнем своем замечательном дядечке она говорила с придыханием и горестными вздохами. Придыхания относились к его финансовой мощи, а горестные вздохи – к тому, что он почему-то не принимает ее всерьез как творческую личность, хотя пару раз помогал устраивать ее выставки с роскошными презентациями.

А ведь о ней так горячо отзывается пресса! Картины – да, пока не продаются. Но нужна дальнейшая раскрутка. Небольшая, но массированная. Растяжки на улицах, баннеры…

Она заикнулась о своей заветной мечте обычно внимательному к ее нуждам влюбленному дядечке-проказнику, а он почему-то отказался, говорит, тебе сколько ни дай, все будет мало. Квартиру, мол, тебе обеспечил – угомонись на время хотя бы…

Потом было еще несколько неприятных моментов, связанных именно с этим дядечкой.

Ну, расклад такой.

Он довольно страшный внешне. И – мало этого – уже и не дядечка, а, если быть честной до конца, практически дедулька. Ему шестьдесят семь годков стукнуло. Но ведет себя совершенно как тридцатилетний мачо, бегает по утрам наперегонки с собакой лабрадором, внимательно смотрит на девчонок – ни одной юбки не пропускает, – при этом крепко женат.

И на ком? Практически на такой же старушке-побегушке. Шестьдесят пять ей. У них там дети, внуки взрослые, чуть ли не правнуки затеваются… И выглядит эта его властительница дум вполне как положено безнадежной бабке. Ну, ладно, ну не на шестьдесят пять, а на пятьдесят пять. Большая, что ли, разница?

В связи с этим вопрос: почему он продолжает жить со своей замшелой старушенцией?

Позорится только перед людьми.

Вот Габриэлла как-то ему и тонко намекнула, что, мол, неплохо бы было наконец-то развестись со своей «избушкой на курьих ножках» и жениться на ней, перспективной молодой художнице. Она собой прибавит целый ряд положительных штрихов к его портрету и, так сказать, озарит его дни лучами своей юности.


Кстати, о юности. Мимоходом.

Наташка, которой было уже за тридцать (выражаясь щадяще и мягко), немножечко стала дергаться из-за своего возраста. Потому что дяденьки любят именно юных.

Самое ценное – твоя начальная стадия существования в фазе «молодая, прекрасная, востребованная». Но на первых порах кажется, что все это внимание, все эти ухаживания, влечение к тебе, твоя манящая внешность, твоя умиляющая дядечек наивность и нерастраченность – все это будет длиться и длиться, долго-долго, без конца.

И так хорошо получать подарки со всех сторон только за то, что ты вот такая уродилась, прекрасная и желанная!

Она, конечно, изо всех сил старалась оставаться желанной и цветущей, так что часть средств всегда в обязательном порядке шла у нее на основательный уход за собой. Выглядела пока сногсшибательно. Свежая и милая, как маленький морской ветерок.

А дальше что?

Дядечкам она о возрасте своем не сообщала – это еще зачем? Вернее, нет. Сообщала, конечно, но, бывало, сбавляла себе лет десять – двенадцать. А то и – было как-то раз – на целых пятнадцать лет себе меньше дала. Сказала, девятнадцать ей. И номер прошел! Главное, глаза понаивнее распахивать, улыбаться глуповато, всему удивляться и щебетать тоненьким голоском.

Но этот номер с враньем проходит до той поры, пока не требуется твой паспорт. И тут уж сбавляй не сбавляй, выгляди не выгляди – не поможет ничего.

Цена твоя упадет резко и безвозвратно.

Естественно, если находишь причину своих проблем, ее надо немедленно устранять, уничтожать на корню.

Она так и поступила.

Нет-нет, конечно, она не сожгла, не порвала и не утопила разоблачающую ее паспортину. Зачем? Есть вполне пристойные, законные и несложные способы.

Она просто пошла, написала заявление и поменяла паспорт. Да! Так можно! Сделала себе приличный возраст – двадцать три года. Имя тоже поменяла. Что это: Наташка, Наташка… Так в Турции этих наших семечек лузганых называют – Наташя… Иды са мной, Наташя, карашё будыт…

Она решила, что для художницы гораздо достойнее звучит «Габриэлла». Ведь хорошо, да? И запоминается сразу.

Из знакомых прежних лет никого рядом почти и не осталось.

Никто не выдаст. То, что Сабинка не выдаст, это юная художница и так знала… Нюхом чуяла, кто на что способен.

Так вот…

Она паспорт решилась поменять в тот ключевой и судьбоносный момент, когда ее роскошный дядечка как раз пообещал ей квартиру.

Еще между ними было все «сладко с перчиком». Волшебство, смех и взаимные удовольствия. И вот он повел ее как бы невзначай посмотреть на одно пустующее помещение. Сказал, что выкупил, а с ней по ремонту собирается посоветоваться.

Наташка все-все смекнула сразу. Сообразила, что это он хочет ей преподнести сюрприз на День всех влюбленных. Прям вот так вот почувствовала. Да, собственно, что чувствовать, когда она всех своих дядечек, вступая в отношения, нежно, как хороший мастер скрипку, настраивала на внимание к собственной персоне, на почитание особых дат в ее жизни. И помимо дня рождения, именин, счастливого дня их первой встречи с очередным дядечкой, Нового года, Рождества, особо почитался День 14 февраля. Это ж их день! Любящих и трепещущих сердец! Именно в этот день так ждала юная дева реальных доказательств любви к себе. А как иначе-то?

Ну а тут как раз и было такое безвременье… Новый год прошел. И Старый Новый год тоже. Он ее и завез перед рестораном просто так, невзначай глянуть на свое новое приобретение. И она делала вид, что все именно полностью ненароком и невзначай.

Ходила, разглядывала, оценивала, хвалила. Держалась с достоинством, спокойно, равнодушно даже.

Он спрашивал, как она считает, делать ли перепланировку, какие лучше настелить полы, как оформить ванну… Ну, типа, советовался как с художницей… Полагался на ее вкус.

Она советовала старательно, задушевно, понимая, что – тьфу-тьфу-тьфу – себе же и готовит вожделенное гнездышко.

Но сердце ее при этом билось как сумасшедшее.

– Паспорт! Он обязательно под благовидным предлогом попросит паспорт! И тогда станет ясно с возрастом… – вот что подсказывало сердце, стуча уже у самых висков.

Откладывать было некуда! Или квартира и дальнейшее продолжение отношений с возможным впоследствии вступлением в законный брак (раз пошла такая пьянка с квартирой, значит, дядечка к ней прикипел) – или вообще ничего!

Такие конкретные дядечки ложь девичью не прощают. Особенно с возрастом. Еще бы. Он ловит особый кайф, думая, что рядом с ним взрослеет чуть ли не Лолита набоковская, а рядом… ладно, замнем.

Естественно, на следующий день она спозаранку рванула в соответствующее учреждение, ничего не пожалела, щедро подмазала всех, кого могла, и в рекордно короткие сроки получила новенький документ! И в нем уже значился ее честный возраст и приличное имя Габриэлла.

Вот как делаются дела!

И расчет ее оказался вернее некуда!

Едва успела она взять доказательство своей юности и неизношенности в трясущиеся от счастья руки, как буквально через день дядечка попросил ее паспорт.

– Зачем? – глубоко недоумевая, спрашивала Габриэлла, копаясь в сумочке в поисках документа.

– Потом узнаешь, – отвечал ее богатей, любуясь обликом своей милой девочки, наивной глупышки.

Ну, и в положенный день, как раз когда все влюбленные дарили друг дружке эти идиотские красные сердечки, от которых не знаешь потом как избавиться, он вложил Габриэлле в руки красивую папочку с дарственной на ее имя и ключики от квартирки, где все было сделано именно так, как она недавно и советовала.

Успел! В рекордно короткие сроки! Вот ведь как! Она торопилась с паспортом, а он с квартиркой! Вот и доставили себе взаимную радость!

Ой, как она вопила! Как прыгала! Как даже плакала от счастья, выражая молодой неукротимый восторг таким совершенно неожиданным и щедрым подарком!

Как он хохотал, заражаясь ее непосредственностью и энергией!

– Задушишь, Натка, хватит, ладно!

Он что? Не заметил, что она теперь Габриэлла? То есть – не теперь, а по паспорту – Габриэлла…

Видать, нет. Скорее всего – отдал ее паспорт референту-секретарю, а тот уж все и оформлял.

Ну и пусть «Наташа». Он так привык. А паспорт новый все равно не зря. Вот если бы там возраст был другой, тут же хозяину настучали бы…

Так что вот как она, юность эта треклятая, дается! В муках!


А потом этого несравненного дядечку она упустила! Такого редкостного дядечку упустила – простить себе не может!

Зарвалась – что говорить! Расслабилась и перестала реальность ощущать. Незачем было ей затевать тему развода с его престарелой Бабой Ягой. Да еще так неуклюже у нее вышло в тот раз…

Она в разговоре именно на возраст его жены напирала, что, мол, оглянись – кто теперь с такими остается? У всех достойные молодые красавицы… Что о тебе люди подумают?