Они с мужем спали после почти бессонной ночи и вообще ничего не слышали. Даже Сана – такая обычно ранняя птаха – утомленно погрузилась в сон, глубоко-глубоко.

А разбудила их Славина мама, новоиспеченная свекровь.

Они продрали глаза, услышав, что кто-то что-то говорит прямо над их головами.

– Что же это такое? Где это видано? Кто это придумал, а? Вы что? Фата на дереве! Фата на дереве!

В голове у Саны эхом тысячекратно повторилось:

– Фата на дереве! Фата на дереве! Фата на дереве!..

Она почувствовала беспричинный страх. Может быть, оттого, что слишком крепко спала, а тут этот тревожный голос…

– Мам, мы спим еще, – миролюбиво сквозь сон проговорил муж.

– Ты и спи, сынок, спи, я мешать не буду, – успокоила своего мальчика добрая женщина, продолжая свой монолог и не думая покидать покои новобрачных.

Сана окончательно проснулась и села на кровати, натянув на себя простынку.

– Это я повесила свою фату на березку, – произнесла она спокойно, все еще ничегошеньки не понимая.

– Так я и подумала. Подъезжаем к воротам, первое, что вижу: фата на дереве. Твоя свадебная фата. Ты знаешь, что фата – символ чистоты невесты?

– Знаю, – подтвердила Сана.

– И есть такая примета: фату нельзя пачкать! Это к потере стыда, к изменам!

Никогда, ни до, ни после, не слышала Сана о такой примете. Она даже специально искала потом на разных сайтах (как будто ей нечем было больше заняться). И ничего подобного нигде не было.

Скорее всего, увидев фату на деревце, Славина мама испытала внезапный приступ неодолимой ревности, вполне понятный для свекрови – матери единственного сыночка. И тут же сочинила примету, изобразила панику, побежала без спросу в их комнату.

– Хорошо, я сниму, – миролюбиво согласилась Сана. – Мне только одеться бы надо.

– Лежи, я, конечно же, сняла, как только увидела. Сейчас встряхну, уберу в коробку, пусть лежит…

– Я сама все сделаю, пожалуйста. Я заберу все, когда будем уезжать.

Сана изо всех сил старалась быть предельно любезной и сговорчивой.

– А почему я не могу? – колюче спросила свекровь.

– Пусть мама сделает, как ей хочется, ложись, – велел Сане Слава, который все-таки проснулся от мамочкиных речей.

Вот эти слова мужа резанули ужасно.

Что ж получается: у них можно в чужую спальню прямо так, без стука? И, видя, что люди спят, с ходу начинать свои нотации читать на пустом месте?

Но тогда она предпочла покориться – вопрос-то не принципиальный. Фату, к которой прилип маленький березовый листочек, увезла с собой, спрятала в коробку, убрала на верхнюю полку. И никогда больше не доставала. Зачем смотреть на символ испорченной радости?

В любом случае произошел пустяк. Ерунда полная. И даже хорошо, что именно в первые дни свекровь показала характер, не удержалась. Потому что Сана больше поводов не давала никаких.

В гости старалась ездить по минимуму, только на самые необходимые встречи – день рождения родителей или годовщину их свадьбы. На даче у них бывать ей совсем расхотелось. Да вполне можно было и не приезжать.

Однако с каких-то пор, примерно после полугода совместной жизни, Слава, если был не очень доволен ее активностью в постели, хмыкал:

– Фата на дереве! Сегодня была «фата на дереве»! Видишь, какая примета нехорошая.

И Сана действительно чувствовала себя деревом. И возразить почему-то боялась. Он же ничего обидного не сказал. Он так шутит. Просто шутит.

А у нее, стало быть, нет чувства юмора.

Да, не понимала Птича такого юмора, когда можно радостно высмеивать то, что другому покажется неприятным, болезненным. Это злые шутки и нехороший смех.

Но ей казалось, что, попросив так больше не шутить, она только сильнее подставится. Нельзя показывать тому, кто издевательски шутит, что именно это словечко задевает за живое.

Лучше было делать вид, что она не заметила. Пропустила мимо ушей.

Она поймала себя на том, что в близости с мужем, как бы ни устала, как бы ни мечтала о его предварительных ласках, старается быть активной, словно автомат. Такое поведение казалось ей насилием над собой. Но она предпочитала, чтобы все происходило именно так, лишь бы не слышать его ставшую привычной шутку-прибаутку:

– Да! Опять пошла «фата на дереве»!


В детстве, когда она часто чувствовала себя беззащитной и хотела надежно спрятаться, ей снился один и тот же мучительный сон.

Она шла сквозь толпу совершенно голая. Все вокруг одеты, жизнь течет своим обычным чередом. И среди равнодушно идущих мимо людей Птича – совершенно голая. Почти никто не смотрит на нее, а те, кто смотрит, не особо даже удивляются.

И она не пытается в панике бежать куда-то и прятаться от чужих глаз. Нет! Она идет очень спокойно и невозмутимо, так как почему-то знает, что должна именно так идти: как ни в чем не бывало – и делать вид, что все в порядке. Но внутри себя она прекрасно понимает, что ничего у нее не в порядке и что самое лучшее для нее сейчас – куда-нибудь запрятаться хорошенько.

Она это знает, понимает, но продолжает идти внешне совершенно невозмутимо.

С одной стороны, не такой уж и страшный сон. Ведь не было погони, угроз, страха. Самым мучительным оказывалась именно эта необходимость идти сквозь толпу совершенно беззащитной, обнаженной.

Сон этот незаметно перестал приходить. Именно тогда, когда они работали всей семьей, разбирая тюки с барахлом из-за океана, готовя вещи к продаже. Наверное, она так уставала, что каким-то там подсознательным страхам уже было совсем неинтересно подниматься из своих глубин. Организм все еще растущего человека, загруженный сверх меры, катастрофически нуждался в отдыхе. Тут уж не до снов. Они вообще перестали ей сниться тогда. И плохие, и хорошие.


К концу первого года жизни с мужем она снова увидела тот самый детский сон и затосковала, все поняв. Значит, она по-прежнему не защищена. Не чувствует себя в безопасности. Вот как Птича трактовала эти свои ночные видения.

К тому времени очень многое для нее прояснилось.

Она все еще любила своего мужа. И была к нему невероятно сильно привязана. Но увидела она и то, что во время их неземной влюбленности оставалось от нее спрятанным.

Ее муж оказался типичным пошлым домашним тираном. Деспотом семейного масштаба.

С чужими он умел быть и приветливым, и обаятельным, и терпеливым, и даже заботливым. В семье, где он обязан был, по собственному мнению, царить и властвовать, никаких отклонений от его представлений о домашних ролях не допускалось. В противном случае происходили вещи, на взгляд жены, дикие, противоестественные.

Ей было нечеловечески больно, что Славик так и не почувствовал родными ее сестер и братьев, что он ни о ком из ее семьи не отзывался с теплом и симпатией…

Много появилось в их жизни острых углов, о которых надо было все время помнить, чтобы случайно не получить ощутимый болезненный удар.

Она после своего прозрения часто старательно перебирала все положительное, что привлекало ее в муже.

Он работяга.

Он все отдает в дом.

Он заботится о ней, когда она болеет.

Он готов вникать во все сложности ее работы.

Он – вот главное! – не пьет! И даже не курит.

Он красивый, обаятельный. У него прекрасный вкус.

Он уважает своих родителей.

Он прекрасно образован.

Вот сколько плюсов! И это далеко не весь список!

А минусы…

Ревность. Тупая, испепеляющая, дикая.

Беспощадность в гневе.

Неумение считаться с чувствами близкого человека.

Придирки, понукания.

Злая ирония…

Как ей не хотелось на этом заострять свое внимание! И как хотелось верить, что вот пройдет еще немного времени, он поймет, что она – самый верный и любящий человек. Сердце его растает, он успокоится, и заживут они безмятежно, ласково, без вышучиваний, без издевок…

Время шло, а лучше не становилось.

Однажды во время ссоры, причину которой она потом и вспомнить не могла, он с жесткой радостью произнес сразивший ее наповал монолог.

– Что ж ты своим на меня до сих пор не пожаловалась? Вот я такой плохой, злой, обижаю тебя! Так скажи им, своим защитничкам! Они примчатся в один момент. А на мой вопрос можешь не отвечать! Я знаю, почему ты молчишь. Потому что прекрасно понимаешь, что, если хоть волос с моей головы упадет, я этого так не оставлю. И накажу твоих брательников, если они в мои семейные дела полезут, по всей строгости существующего закона. А он – закон наш – умеет быть строгим, если создать определенные условия. И «папочка» твой – Денис Давыдов бравый – у меня тоже под колпаком, как Штирлиц у Мюллера. У меня на него бумаги накоплены на хорошие двадцать лет отсидки. Так что молодец, что не дергаешься. Остатки ума еще присутствуют в твоей прекрасной голове!

Он разглагольствовал в том же духе и дальше.

Сана молчала.

Она действительно – тут Славик прочувствовал абсолютно верно – ни о чем никогда не говорила своим. И причину муж назвал ту самую: стоило бы ей пожаловаться на то, как ведет себя Ростислав, братья ее не сдержались бы.

И что бы из этого получилось? Разве им кто-нибудь бы поверил, что они вступились за сестру? У нее никогда не было доказательств. А у Славика они имелись. Он сразу, как они зажили вместе, понаставил в квартире видеокамер. Зачем? Для семейной безопасности. Так он объяснял. А уж новую квартиру напичкал этими следящими глазками, как ювелирный магазин – да и то не всякий – обычно оборудуют.

Он объяснял, что это от воров. На случай ограбления.

Ну да. Как же! Это чтобы видеть, кто приходит к ней домой во время его отсутствия.

Эти же камеры зафиксировали бы факт мордобоя, если бы братья пришли к Ростиславу разбираться.

А уж про документы против Деньки… Тут ей вообще думать не хотелось. Становилось страшно до темноты в глазах.

Страх вообще постепенно стал одним из главных ощущений ее семейной жизни. А страх – самый верный убийца любви.