Галина Лифшиц - Фата на дереве

Она не в курсе, понял Слава. Можно бы дальше и не продолжать эту пустую беседу. Однако, почти против воли, он отозвался бодрым тоном:

– Нет, я один. Жена погрязла в делах. А я вот внезапно вспомнил о тебе.

– И замечательно, что внезапно вспомнил. А я и не забывала…

– Ты почему в городе? Лето, жара…

– Представь, случайно оказалась. Позавчера из Финляндии прилетела. Там тоже жара, но дышать полегче. Море… И через пару дней туда же вернусь. На этюды.

Славик, с возрастающей тоской думая, где и как он может попробовать отыскать жену, почти не слышал, о чем воркует Габриэлла.

– Алло, верный муж, ты тут? Я говорю: давай, может быть, поедем сегодня вечерочком в речной ресторанчик, продышимся хоть чуть-чуть. Или ты без нашей жены никуда?

– А… Да-да, давай… попозже… поедем, – он согласился машинально, но тут же воодушевился, надеясь хоть как-то развеяться, переключиться со своих мрачных, почти безысходных и пугающих мыслей на нечто явно более спокойное, надежное и позитивное.

– Так я заеду, машину у тебя оставлю, а потом вместе на твоей, да?

– Да, – подтвердил Ростислав.

В конце концов – он живой человек и нуждается в отдыхе.

А жена может очень сильно пожалеть. Очень и очень сильно.

Волна жуткой обиды и гнева снова накрыла его… Девятый вал… Он сжал кулаки и заорал.

Хорошо, что никто не слышал.

…Хотя и без звука, и при повторном просмотре от немого крика Ростислава делалось невыразимо жутко.

От такого ждать можно чего угодно…

Душу Женьки, внимательно наблюдавшего за «диким гадом», сжимало страшное предчувствие.

– Добро пожаловать, – радостно встретил внука с милыми гостьями довольный Генкин дед. – Пустили тебя помыться, вижу… А у нас у самих теперь все есть! Я наладил.

– Деда, пусть Мухина у нас пару дней погостит. Чего я буду туда-сюда ходить… Мы сто лет не виделись, хоть поболтаем.

– Такие гости – счастье для хозяев, – обрадовался дед и повел молодежь смотреть на свое хитроумное изобретение.

В общем-то – ничего нового. На кухне у них с давних времен стояла печь. Основательная, с духовкой, тремя конфорками, с объемным котлом для нагревания воды. Вода же в котел поступала из специального резервуара, придуманного когда-то дедом же. А резервуар пополнялся из колодца, откуда вода качалась механическим путем.

Теперь благодаря усилиям деда горячая вода в водопроводные трубы шла из котла. Достаточно растопить печь. Дрова пока имелись. Надо бы, конечно, еще заказать…

Птича восхитилась конструкцией.

– Солнечные батареи необходимо устанавливать, – авторитетно заявил академик. – Дело дорогое, но потом-то затрат ноль.

– Дед, а потом, когда нас не будет, подъедет какой-нибудь экспроприатор и упрет наши драгоценные батареи. Обидно…

– Обидно, – согласился дед.

– А может, пока, до батарей, все же оплатить электричество, а, Ген? – спросила Птича.

– Может, и стоит. Не все сразу, Мухина. Дай в себя прийти. Давай сегодня хоть отдохнем от всех дел.

– Давай отдохнем.

Викусю уложили в коляске под огромной елью. Девочка слегка покряхтела, но вскоре дисциплинированно уснула.

Птича с Генычем уселись в шезлонги неподалеку, принялись тихонько беседовать.

Давно ей хотелось рассказать кому-то о том, что стискивало сердце тоской. Не знала только, кому. Своим нельзя было ни в коем случае. И вот – судьба подарила…

У Птичи вопросы к самой себе по поводу собственного семейного положения возникли гораздо раньше, чем представлял себе опьяненный любовью Славик.

Она с юности мечтала о любви. О такой, чтоб на всю жизнь. Они с сестрой привыкли быть главной опорой и поддержкой матери, привыкли к обязанностям, к уходу за младшими братьями.

Птича смотрела на то, как живут мама с папой. Она их любила и старалась для семьи самозабвенно. Но отец пил, поэтому положиться на него нельзя было совсем. Ни под каким видом. Сколько раз у них было: соберутся в театр, например, а отец не приходит домой. Ждут-ждут. Тревожатся. В голову лезут страшные мысли, сцены. Вроде сколько раз уже такое случалось, пора бы привыкнуть, жить своей жизнью, раз он может себе позволить поступать по-своему… Но у них не получалось…

Эти перепады: от трезвого и доброго папы к нечеловечески злому, бессовестному… Разве к ним привыкнешь? Ведь отец – это особенный человек для ребенка. Это – до поры до времени – часть его самого. И вдруг эта любимая часть становится сумасшедшей и действует во вред, в ужас, в боль…

В юности Сабина пообещала себе: «Я вырасту, я полюблю, у меня будет непьющий любимый муж, я буду стараться изо всех сил, чтобы в семье нашей царили мир, покой, красота и – главное – любовь».

В юности легко думать, что устроишь все по-своему. Что достаточно соблюдать некие важные правила и иметь цель – и все получится так, как пожелаешь.

В этом ловушка жизни.

Если бы готовящиеся к взрослой жизни юнцы твердо знали, что все станет происходить у них не по их задумкам, а по неведомым законам настоящей жизни, разве кто-то осмеливался бы соединять свое существование с судьбой, характером, наследственностью другого, чужого и, по сути, совсем незнакомого человека?

Так устроено, что всему-всему приходится учиться на собственных ошибках, мучительно их постигая, преодолевая, порой из последних сил. Потому что ошибки, бывает, лишают человека сил и воли настолько, что энергии на их исправление уже и не остается.

И что же? Неужели ничего нельзя предусмотреть? Неужели ни от чего нельзя уберечься?

Можно. И вполне получается предусмотреть и уберечься у тех, кто уже заимел кое-какие шишки, понял, откуда и за что получает удары, и решил сделать выводы. А юность – она для того, чтобы мечтать, ждать, влюбляться. И учиться, конечно, и набираться опыта…

Но главное – мечты.

Вот она и мечтала.

Ее представления казались простыми: возлюбленный ее грез был красив, крепок, надежен, как гранитная скала.

Он с готовностью и радостью подставлял свое плечо ей, своей любимой.

Он, конечно, же, не пил, много работал, хотел много детей, с которыми играл бы и дружил, как может дружить старший с младшими.

У них был бы красивый загородный дом, просторная городская квартира.

У каждого ребенка обязательно имелась бы своя комната, со своим шкафом для одежды, с собственным столом для занятий, с отдельными игрушками, с полками для книг.

К детям приходили бы их друзья… Им бы нравилось приходить, играть, дружить… Она бы угощала их пирогами…

Разве это какие-то неприличные мечты?

Еще… Они много бы путешествовали…

Что дальше?

А, ну да… Само собой…

Они были бы очень красивой парой. От них глаз не могли бы отвести, настолько красивыми они были бы вместе. Да к тому же и с кучей прекрасных детей.

Она бы сама продумывала стиль их одежды, они были бы продуманно-элегантными… В их доме всегда нашлось бы место всем родным и друзьям. Семья часто бы собиралась за общим столом…

Вот веселье бы царило!

Вот жизнь бы у них шла – полная чаша!

И Птича готовилась именно к такой жизни. Чтобы не сидеть на шее у мужа, чтобы все делить поровну: и усилия, и проблемы, если возникнут, и недомогания, и радости.

Она тогда в глубине души не сомневалась ни капельки, что светлых радостей у них будет гораздо больше, чем неразрешимых проблем и горьких бед.

Откуда, собственно, браться каким-то там дурацким проблемам, если они молоды, сильны, если оба будут по-настоящему стараться жить друг для друга и своей большой дружной семьи?

Ну, правда? Откуда взяться в этом случае бедам?

Конечно, неприятности минуют их правильный, разумный, добрый и гостеприимный дом.

Иначе даже представить себе нельзя.

Славик полностью совпал с ее мечтами. Вписался в них сразу, как только она его увидела.

Они встретились на какой-то совместной студенческой вечеринке. Люди пили, танцевали, целовались по углам. Птича уже собиралась домой, ей было скучно. Такие сборища всегда казались ей даром потраченным временем. И вот вошел он. Она услышала, как открылась входная дверь, раздался приветственный возглас, гость энергично и весело сообщил, что забежал на минутку…

И вот он вошел…

О чем дальше говорить? Это же миллионы раз происходит. Он вошел. Взгляды их встретились. Она встала и пошла к выходу. Сказала:

– Ладно, мне пора, пока.

Но шла-то она не к выходу, а к нему.

И он, не отрывая взгляда от ее лица, сказал хозяину дома:

– Знаешь, и мне пора, я тоже пойду.

Никто, кажется, ничему не удивился. Пора – так пора. Они и ушли. Уплыли. Улетели на облаке.

Бродили всю ночь по городу, говорили, говорили. И насмотреться не могли друг на друга.

Как спокойно, безмятежно чувствовала себя в ту ночь Птича!

Она знала, что дождалась. Встретила своего человека. Как мечтала, так и вышло.

Совпало все полностью. Один к одному.

Будущее виделось таким, как намечталось.

Славик тоже не переставал этому удивляться. Он, признаться, не думал, что такие – такие!!! – девушки вообще существуют. Только, может быть, в книгах и в кино. А в жизни одни… слишком легких взглядов…

И вот… Он ее сразу понял. И сразу ей поверил.

С сотой доли секунды. Той самой, первой секунды, которая потребовалась, чтоб взглянуть…

Удивительно, как бывает в любви. Не знаешь человека, а чувствуешь, что знаешь. Минуту назад был совсем чужой, а оказывается – роднее нет.

И можно все-все рассказать про себя – про страхи, неприятности, надежды, мечты… И человек тебя поймет. Совсем-совсем. Полностью, как и ты его. Тоже – совсем-совсем.

Это потом окажется, что кое-что говорить все же не стоило, что надежды – на то и надежды, чтобы сбываться не всегда, а лишь манить и обещать…

Ну и пусть… Это же потом! Когда-нибудь.