– Ничего с ним не будет.

Спорить было бесполезно.

Придя домой, Илья продолжал молчать, словно ничего такого не произошло. Он сел в кресло и развернул перед собой газету.

– Илья!.. – робко начала она. – Ты... ты вот что... ты не прав!

Он молча повернулся к ней – бледный, с мрачными, темными, почти черными глазами, с темной прядью волос, упавших на лоб.

– Это плохая работа, – произнес он спокойно. – Ты должна уйти с нее.

Такого поворота событий Валя меньше всего ожидала.

– Уйти? – удивилась она. – Куда это уйти?

– Домой. Ты будешь сидеть дома. Все равно от твоей копеечной зарплаты, которую ты там получаешь, нет никакого толка.

– Дело же не в деньгах! Просто человек должен чем-то заниматься!

– Будешь заниматься домашним хозяйством, – твердо произнес Илья.

То, что он не кричал и не напоминал о Коваленко, очень взбодрило Валю. Значит, гроза прошла мимо.

– Домашним хозяйством? – иронически переспросила Валя. – Ты, наверное, смеешься. Чего им заниматься-то? Белье машина постирает, СВЧ-печка еду приготовит, которую мы по большей части по телефону заказываем, потому что ты не любишь, когда я надолго пропадаю в магазинах. Что еще? Ах, да, окна надо еще мыть... Но их приходящая работница моет, потому что ты боишься, как бы я, неуклюжая, из окна не выпала...

Ситуация была не самая подходящая для веселья, но Валя вдруг принялась хохотать, даже не закончив свой короткий монолог.

– Ты все время смеешься, – с ненавистью произнес Илья. – Сколько я тебя помню, ты все время смеешься! Хи-хи да ха-ха... Удивительное, фантастическое легкомыслие!

– А что мне, плакать, что ли?

– Это глупый смех, – надменно произнес он.

Валя всей кожей ощущала, как он ненавидит ее сейчас. Но за что?

– Илья, – умоляюще протянула она к нему руки. – Не смотри на меня так! Я не хочу сидеть все время дома. Это имело бы смысл только в одном случае – если бы у нас были дети!

Он смерил Валю тяжелым взглядом и отвернулся, делая вид, что читает газету.

– Милый, хороший мой... – Она села на ковер рядом с креслом, прижалась щекой к коленям Ильи. – Почему ты такой упрямый? Я не так уж и молода, и скоро, возможно, будет поздно... Знаешь, мне даже сны снятся!

– Какие еще сны? – с усилием спросил он.

– Сны, будто у нас ребенок, – призналась она. – Вернее, сначала я его жду. Потом он рождается. Потом я кормлю его грудью, меняю ему пеленки... Я все время прокручиваю эту ситуацию и хочу, чтобы она повторилась и в реальности... Я придумываю имена во сне!

Илья оттолкнул ее – не грубо, но с явным выражением неприязни. Валя соскользнула с его колен. Она сидела на полу и чувствовала, как слезы подступают к ее глазам.

– Какая гадость, – с отвращением произнес он. – Все, что ты рассказываешь, – страшная гадость.

– Но почему? Это же абсолютно нормально! Вон у Лиды Димка...

Он не дал ей закончить:

– Прекрати! Я не хочу ничего слушать!

– Но я должна...

– Ты ничего не должна! Потом... Все потом... Ты еще не старуха, ты еще успеешь... но не сейчас. Года через два, например.

– Ты всегда так говоришь! – возмутилась Валя. – Что изменится через два года?

– Многое, – упрямо ответил он. – Я надеюсь, что к тому времени ты повзрослеешь, станешь самостоятельным человеком.

– Илья! Мне тридцать четыре!

– А по психологическому развитию – лет десять-двенадцать.

– Что-о? – вытаращила она глаза.

– То самое. Ты инфантильна, легкомысленна, рассеянна, вечно все забываешь, теряешь, роняешь, опаздываешь...

– Я не опаздываю! – закричала она.

– Ты доверчива до слабоумия! Села в машину к этому уроду...

– Ты имеешь в виду Коваленко?

– Кого же еще! Я видел его сейчас – чудовище, маньяк, жалкий сластолюбец, который наконец нашел себе подходящую жертву...

– Какую еще жертву? – растерянно спросила Валя. Ни одно из определений Ильи не подходило к Герману Коваленко.

– Тебя!

Валя закрыла глаза, и из ее глаз полились слезы.

– Ты не прав... – убитым голосом пробормотала она, вытирая их тыльной стороной ладони.

– Валя, таким, как ты, нельзя иметь детей. Зачем тебе ребенок? – почти ласково произнес Илья. – Ты же его уронишь. Забудешь где-нибудь в коляске... Раздавишь во сне...

То, что он говорил сейчас, было чудовищно по своей сути. И несправедливо. Столь несправедливо, что Валя вдруг поняла Илью – так он говорит, потому что заботится о ней. Беспокоится... А если и правда она не справится? Страх сковал ее.

Уронит, задавит, забудет...

– Ладно, – прошептала она. – Я постараюсь переубедить тебя. Я соберусь... ты скоро поймешь, что я изменилась. Ты перестанешь считать меня инфантильной!

– Вот и славно, – он погладил ее по голове. Улыбнулся с напряжением. – Ты сама понимаешь, что сейчас не готова к этой роли... Года через два, через три – ты сможешь.

– А разве... разве ты сам не хочешь детей? – спросила она, робко обнимая мужа.

– Мне вполне хватает тебя одной, – безо всякого усилия он поднял ее, посадил себе на колени, принялся укачивать. – Ты сама как дитя...

Он держал ее крепко. Он не собирался ее ни с кем делить.

– Завтра я поеду к деду! – вспомнила она. – И не говори потом, что я забыла тебя предупредить! Между прочим, я не была у него с прошлой недели...

– Хорошо-хорошо! – засмеялся он.

Валя почувствовала себя почти счастливой.

– Илья...

– Что?

– Может, ты и прав, и мне надо бросить работу, – задумчиво пробормотала она. – Я там черт знает сколько времени, но до сих пор мне кажется, что это не мое. Люди там хорошие – и Наталья, и Леонарда Яковлевна, и другие... Но это не мое! Помню, как давно, в юности, Лидка дразнила меня, что я пойду работать в библиотеку... Ведь все по ее получилось, вот странно!

– Это просто совпадение.

Валя устроилась поудобнее у него на коленях, мечтательно закрыла глаза.

– Нет, я правда уйду оттуда. Надоело! Знаешь, что я буду делать?

– Что ты будешь делать? – Илья поцеловал ее в шею. – Моя девочка, моя принцесса...

Кажется, приближался очередной его приступ нежности. Бурный и короткий, словно летний ливень. А Вале хотелось, чтобы Илья всегда был таким, как в эти минуты.

– Я буду писать романы, – сказала она.

– Что? – удивился он.

– У меня кое-что набросано, даже довольно много... Ты же знаешь, я люблю придумывать всякие истории. Люблю придумывать о любви...

– Валентина!

– Да, а что? Ты вот, такой-сякой, – она шутливо ущипнула его за щеку, – ты ведь совершенно мной не интересуешься! Ты, наверное, думаешь, что я отчеты всякие строчу на твоем компьютере, а я...

– А ты? – заинтересованно спросил он.

– А я занимаюсь творчеством. Это, если честно, моя мечта с детства.

– Кажется, я что-то припоминаю, – Илья вдруг нахмурился. – Ты всегда страдала какой-то ерундой. Излишек фантазии, от которого надо избавиться. Что ж, пиши, если хочется!

– Я отдала одну свою работу Юлию Платоновичу, – призналась Валя. – Не знаю, что он скажет. А вдруг у меня все-таки есть способности... Собственно, чем я хуже Гликерии Климантович?

– Это ты про ту толстую глупую тетку, которая вечно таскает за собой своего мужа, словно на веревочке? – насмешливо спросил Илья.

– В общем, про нее...

Илья задумался. Какие-то тени пробежали по его лицу – он нахмурился, страдальчески сдвинул брови, потом усмехнулся.

– Забери рукопись обратно, – сказал он.

– Что?

– Я говорю, пусть Истомин вернет тебе твою рукопись. Нечего страдать ерундой – все равно ничего не выйдет. Только лишнее расстройство тебе.

– Я и так знаю, что ничего не выйдет! – с отчаянием закричала Валя. – Но попробовать-то стоит!

Она не понимала, почему он настроен столь враждебно.

– Не стоит бессмысленно тратить время и силы. Ты такая слабенькая... Представь – этот старый хрыч похвалит тебя, заявит, что ты новая Франсуаза Саган или русская Маргарет Митчелл – с него станется, с любителя громких слов... И что тогда?

– Ну... – пожала плечами Валя. – Тогда я попытаюсь пристроить свою рукопись в какое-нибудь издательство.

– А ее там не возьмут! Потому что других таких писательниц полно, да еще со специальным образованием. И будешь ты переживать, бегать из одного издательства в другое, плакать мне каждый день в жилетку, что люди не понимают твоего творчества, – с раздражением произнес Илья. – Нечего и начинать! Лучше займись каким-нибудь макраме, или вышивай гладью...

«Он жесток, но в его словах есть здравый смысл. Нет, он даже не жесток, он просто беспокоится обо мне...»

– Хорошо, – кротко произнесла Валя. – Я, в общем, тоже о чем-то подобном уже думала. Знаешь, я решила так – если Истомин меня раскритикует, я забуду о своих фантазиях.

– Да? – с интересом переспросил Илья. – Это интересно... А ты не передумаешь?

– Нет, – печально произнесла Валя. – Я и словечка тогда больше не напишу.

Ночью на нее опять навалилась бессонница.

Уже давно она приходила к Вале, садилась у изголовья, держала ей веки холодными пальцами, не давала им сомкнуться. Обычно в таких случаях Валя вставала и шла в соседнюю комнату, и руки ее стремительно порхали по клавишам ноутбука, и печаль превращалась в слова.

Но Илья беспокойно ворочался рядом. Валя точно знала, что он ее не отпустит, она могла уйти только тогда, когда он крепко спал.

«Почему мне так плохо? – подумала она, глядя в темноту. – Вроде бы все хорошо, а мне не по себе... Почему я не чувствую себя счастливой, а только пытаюсь убедить себя в том, что я счастлива?»