– Ну что ты! – умоляюще протянула к ней руки Валя, но Лида с мрачным лицом отвела их. – Лидусик, я же ни в чем не виновата!

– Не виновата! – с ненавистью прошептала Лида. – Ты своим предательством сердце мне разбила, вот что! Мало тебе было Ваньки, так нет же, тебе еще и Илья понадобился...

– Лида! Это все неправда! – ужаснулась Валя. – Честное слово, ты не права!

– А зачем ты к нему в машину села? Разве ты не знала, что так делать нельзя?

– Да почему же нельзя? – растерялась Валя. – Ведь он меня просто подвезти хотел!

– Ты мне больше не друг.

– Ах вот как! – возмутилась Валя. – Вот ты как со мной... Все, Лаптий, я тоже на тебя обиделась.

Она вскочила и бросилась к калитке.

Так они поссорились.

Вечером у Вали было свидание с Иваном – обычно она радовалась, когда он просил ее о встрече, но тут в первый раз не испытывала желания увидеть его. «Еще и Ванечку с Ильей рассорю... – пришла ей в голову новая огорчительная мысль. – Нет, определенно во всем виновата только я! И зачем, зачем я только села к нему в машину, зачем рассказала обо всем Лидке...»

Но не идти было еще хуже.

Валя надела свое любимое желтое платье, сорвала возле дома цветок купавки, заткнула его за ухо. «Она была порочной женщиной...» – мстительно подумала она о себе почему-то в третьем лице.

– Ты уходишь? – спросил Арсений Никитич, выходя на крыльцо. – Не будет нескромным, если я спрошу тебя – куда?

– Не будет, – хмуро ответила Валя. – На свидание с Ваней... Только маме ничего не говори, ладно?

– С Ваней? Очень порядочный молодой человек! – почему-то обрадовался дед. – Таких, пожалуй, редко сейчас встретишь...

– Ты в этом уверен?

– Я, Валюша, слава богу, пожил и в людях разбираюсь... Уж он куда лучше этого лорда Байрона.

– Кого? – изумилась Валя.

– Ну этого, другого вашего с Лидой приятеля. Илья, что ли, его зовут...

– Да, Илья, – отвернулась Валя.

– Так вот... О чем это я? Ах, да, я хотел тебе рассказать о том, что до войны мы жили на берегу Москвы-реки – ну там, где раньше стоял храм Христа Спасителя.

– Где теперь бассейн, что ли?

– Да-да! Так вот, когда храм снесли, на том месте собирались построить Дворец Советов. Грандиознейший проект! И станцию метро рядом назвали – «Дворец Советов». Только чего-то не получилось с этим дворцом, и метро переименовали в «Кропоткинскую»...

– Слушай, дед, мне сейчас некогда. Потом расскажешь, ладно?..

* * *

– Ждешь? – спросила она, сияя глазами.

– Жду, – ответил он. – А ты опаздываешь...

– Да ну, дед со всякими ретровоспоминаниями привязался... Кстати, ты ему очень нравишься.

– Кому?

– Господи, да дедушке моему! – засмеялась Валя.

– Мне все равно, – улыбаясь, покачал Ваня головой. – Я хочу нравиться только тебе. Если ты меня разлюбишь, то я умру.

Иван произнес это с шутливой интонацией. Но все равно Вале стало на миг страшно. Она обняла его изо всех сил, прижалась щекой к груди – там, где стучало его сердце.

– Никогда не разлюблю! – горячо прошептала она. – И ты никогда не умрешь!

– Значит, ты гарантируешь мне бессмертие?

– Да!

Стоило ей только увидеть Ивана, как недавние сомнения и мучения покинули ее. Какая разница, о чем думал Илья, обиделась или нет Лида... Иван – вот кто был главным. Валя, глядя на него, забыла о недавнем происшествии с Ильей. Да и Илью уже забыла!

– Идем, Ванечка...

– Куда?

– Да хоть куда – вон вниз по течению, – махнула она вперед.

Они побрели вдоль берега, держась за руки.

– Красивый цветок, – сказал он, гладя ее по волосам. – Как называется?

– Купавка...

– Купавка... Какое смешное название. Он желтый, и платье у тебя желтое... Ты сама вся как солнышко, Валька!

– Ты сам солнышко... Ой, а веснушек-то у тебя сколько!

Было жарко, но к вечеру небо заволокли густые белые облака. Клочья тумана стлались над водой – как тогда, когда они встречали рассвет. Никого вокруг не было, дачный поселок остался далеко позади.

– Ванечка...

– Что?

– Ванечка, я вот все думаю о том, что будет дальше, – задумчиво произнесла она.

– А что будет дальше?

– Лето кончится, и как мы будем друг без друга...

– Так мы в гости будем ездить друг к другу! В кино ходить, и все такое... Просто гулять – вот как сейчас, например.

– Ты на одном конце Москвы, а я на другом... – вздохнула Валя.

– Метро же есть!

– Да, я и забыла... И телефон.

Он остановился, обнял ее – каждое его прикосновение отзывалось болью восторга в ней.

– А ты меня не разлюбишь, Ванечка? – спросила она, смеясь. – Я ведь тоже тогда умру!

– Глупая, глупая Валька... – Он целовал ее в лицо, беспорядочно и часто – губы, щеки, лоб, глаза...

Потом они сели на берегу, смотрели на воду. Потом встали, опять побрели куда-то. Долго целовались под старой ивой, спустившей свои ветви до самой воды. Потом пошли в сторону полуразвалившегося моста и там снова целовались.

Если бы кто-то невидимый взялся бы со стороны наблюдать за ними, то не нашел бы никакой логики в этих хаотичных передвижениях. Это был извилистый, запутанный путь, с бесконечными возвращениями и поворотами, который если и вел куда-то, то только от сердца к сердцу.

Первые сумерки опустились на землю, и капли дождя ударили по листве.

– Ой, дождик! – удивилась Валя, протянув вперед ладонь. – Ванечка, смотри – дождь...

Они попытались спрятаться под дерево, но дождь ударил сильнее. Настоящий июльский ливень.

– Ну все, – засмеялась Валя, – это знак. Пора домой!

– Еще пять минут...

– Через пять минут нас просто смоет!

И они бросились бежать, держась за руки. Дождевые капли отскакивали от плеч Вали, уносились прочь – и девочке казалось, что ней фата, фата из дождя...

– Купавка твоя упала...

– Да бог с ней! – отмахнулась Валя, краем глаза заметив, как желтый цветок уносит бурлящий ручей, проложивший себе путь вдоль забора.

Позже, переодевшись, она вышла на веранду. Темный сад весь блестел от воды.

– Ужинать пора, – сказала Клавдия Петровна. – Арсений Никитич, вы где?

– Как пахнет... – мечтательно потянула носом Валя. – Это что такое?

– Молодая картошка. Я в нее зеленого лука покрошила...

– Королевский ужин!

Вышел Арсений Никитич, с удовольствием откашлялся:

– Да-да, ничего лучше и не придумаешь!

С крыши капала вода, ее брызги долетали до сидевших за столом.

– Вот разверзлись хляби небесные... – вздрогнув, сказала Клавдия Петровна. – Может, в дом перейдем?

– Нет, ни за что! – отказалась Валя.

– Небесная вода – она животворящая, – как молитву, произнес Арсений Никитич, сидя над дымящейся тарелкой. – Древние считали, что если есть дожди, то, значит, на полях будут колоситься хлеба и давать большие урожаи овощи на грядках. Иногда рог изобилия изображали как бы льющим воду... Да и вообще, стоит также взглянуть на само слово «дождь» – не кажется ли вам оно родственным слову «Даждь» – одному из имен древнего божества Даждьбога?

– Кажется, кажется... – рассеянно пробормотала Клавдия Петровна.

– Между прочим, имя «Даждьбог» получилось из двух корней: «даж» – то есть давать, благотворить, помогать – и собственно «бог». И вообще, дождевая вода носит, в отличие от речной, мужское оплодотворяющее начало.

– Папа! Арсений Никитич! – взвилась Клавдия Петровна. – Мы же за столом! И при ребенке еще!

– Перестань, мама, – меланхолично остановила ее Валя. – Я не ребенок, мне уже шестнадцать. Ты еще скажи, что меня в капусте нашли...

Пока ужинали, дождь кончился. Пора было ложиться спать, но Валю не покидало чувство, что она забыла о чем-то... Ах, да – Лида! Надо бы с ней помириться... Происшествие с Ильей казалось сейчас Вале не более чем глупым недоразумением. Тем печальнее было то, что Лида, наверное, до сих пор дуется.

Валя надела резиновые сапоги и по мокрой траве зашлепала к калитке, которая вела в соседний двор. В окне у Лиды горел тусклый ночник – это значило, что она не спит еще... Валя тихонько постучала по стеклу.

В комнате мелькнула тень, окно с легким звоном распахнулось.

– Пирогова, это ты? – отстраненно произнесла Лида. – Чего тебе?

– Поговорить...

– Нам не о чем говорить.

– Лида, ты сейчас совершаешь большую ошибку... – сердито начала Валя, скользя в резиновых сапогах по размокшей земле.

– Это ты совершила ошибку! – шепотом воскликнула Лида. – Мало тебе твоего Ванечки, ты еще и Илью захотела... У, ненасытная!

На Валю неожиданно напал хохот – ей почему-то показалось очень смешным слово «ненасытная».

– Ты еще и смеешься надо мной? – возмутилась Лида.

– Ой, Лидочка, прости... – замахала руками Валя, пытаясь сдержать смех, и едва не упала.

Лида некоторое время надменно смотрела, как ее подруга корчится внизу от смеха, теряя равновесие в дурацких сапогах, потом ее лицо исказила гримаса недоумения, а потом и ее тоже разобрал смех.

– Пирогова, ты совершенно невозможная! – безнадежно сказала Лида, отсмеявшись. – Ты просто чучело какое-то... Ладно, заходи, только сапоги не забудь снять.

Валя быстро обежала дом, сбросила на крыльце тяжелые, с комьями налипшей грязи сапоги и ворвалась в комнату подруги.

– Лидка, какая ты молодец! – закричала она. – Ты на меня больше не сердишься!

Лида села по-турецки на свою постель, укоризненно покачала головой:

– На тебя совершенно невозможно сердиться, Пирогова. Но это еще ничего не значит...

– А что, что это значит? – Валя села на жесткий деревянный стул.