Высокий фараон с торжественным выражением лица стоял прямо в своей колеснице и напоминал гранитную статую, его взгляд решительно устремился к далекому горизонту. Он не обращал внимания ни на огромную толпу людей, ни на крики, исходившие из глубин их сердец.

Его голову венчала двойная корона Египта, в одной руке он крепко держал плеть, а в другой — скипетр. По случаю религиозного праздника фараон надел мантию из шкуры леопарда поверх царских одежд.

Сердца присутствовавших людей переполнились радостью и волнением, к небу возносился такой шум, что птицы в страхе разлетелись во все стороны. Радопис, захваченная пылом толпы, неожиданно ощутила прилив жизненных сил, ее лицо озарилось лучезарным светом, когда она захлопала в нежные ладони.

Вдруг шум толпы прорезал нетерпеливый голос:

— Да здравствует Богоподобный Хнумхотеп!

Десятки других голосов эхом вторили этому возгласу, что породило огромную тревогу и оцепенение. Люди стали оглядываться, чтобы выяснить, кто посмел выкрикнуть имя первого министра в пределах слышимости фараона и кто поддержал столь дерзкий и немыслимый вызов.

Этот выкрик не оставил заметного следа, он никак не повлиял на окружение фараона, и процессия шествовала дальше, пока в конце концов не достигла храмовой горы. Все колесницы немедленно остановились, и два принца с подушкой, набитой страусовыми перьями и украшенной покрывалом из золотых кружев, приблизились к колеснице фараона. Фараон ступил на нее и протрубил в рог. Солдаты отдали честь, и музыканты царской стражи начали играть гимн священного Нила, пока фараон торжественно поднимался по ступеням, ведущим на вершину горы. За ним следовали самые могущественные люди царства: генералы, министры и губернаторы, а перед входом в величественный храм ждали жрецы, лежа ниц перед ним. Когда Софхатеп, распорядитель царского двора, объявил о прибытии фараона, главный жрец храма встал, поклонился и, прикрыв глаза руками, заговорил тихим голосом:

— Слуга бога священного Нила имеет честь покорно и искренне приветствовать нашего властелина, правителя Верхнего и Нижнего Египта, сына Ра, повелителя их сиятельств.

Фараон протянул скипетр, и главный жрец почтительно коснулся его губами. Жрецы встали и выстроились в два ряда, уступая фараону дорогу. Свита последовала за ним в большой алтарный зал, который со всех сторон окружали высокие колонны. Все выстроились кругом в этом священном месте, жрецы курили фимиам. Его аромат плыл по храму, и дым повис над головами, склоненными в знак почтения и покорности. Распорядители внесли жертвенного быка и возложили его на алтарь в дар богу Нила. Затем фараон произнес принятые в таких случаях слова:

— Я стою перед тобой, о священный бог, совершив обряд очищения, и приношу тебе в жертву этого быка, дабы ты мог одарить своей щедростью землю плодородной долины и людей, хранящих верность тебе.

Обратив лица к небу и широко разведя руки, жрецы повторяли молитву зычными волнующими голосами, выражавшими преданность и почтительность. Все присутствовавшие вторили им, а когда их услышали за пределами храма остальные, люди тоже присоединили свои голоса. Не осталось ни одной души, которая не вознесла бы Нилу священную молитву. Затем фараон, сопровождаемый главным жрецом и могущественными лицами царства, прошел в колонный зал с тремя параллельными сводами. Все выстроились в два ряда, фараон и слуга бога стояли посередине и дрожащими от возбуждения голосами спели гимн священному Нилу. Сердца всех трепетали, пока их голоса эхом отдавались в стенах мрачноватого внушительного храма.

Главный жрец поднялся по ступеням, ведущим к Вечному Жилищу. Приблизившись к святая святых, он достал священный ключ и открыл огромную дверь, затем отступил в сторону и распростерся ниц в молитве. Фараон вошел в священное помещение, где посреди небесной ладьи возвышалась статуя Нила, и затворил дверь за собой. Огромное помещение с высоким потолком окутала темнота. Близ покрывала, под которым скрылась статуя бога, на столах из сверкавшего золота стояли свечи. Это место озаряло таинственное свечение, оно проникло глубоко в сердце юного фараона, и его чувства притупились. Он с благоговением приблизился к священному покрывалу и рукой отвел его в сторону. Затем, согнув спину, которая не привыкла сгибаться, он опустился на правое колено и поцеловал ногу статуи. Фараон сохранил достоинство, однако с его лица изгладились знаки земной славы и гордости — оно выражало едва заметный оттенок набожности и покорности. Фараон молился долго и, погрузившись в молитву, забыл о славе предков и земном могуществе.

Завершив молитву, он еще раз поцеловал ногу бога, встал и вернул на место священное покрывало. Он пятился к двери, не сводя глаз со статуи бога, пока не ощутил дуновение воздуха внешнего зала, и затворил за собой дверь.

Собравшиеся молитвами приветствовали фараона и последовали за ним в большой алтарный зал, затем вышли из храма и приблизились к краю горы, откуда открывался вид на Нил. Когда люди, толпившиеся на палубах суден, завидели фараона со свитой, они встретили его одобрительными возгласами, рукоплесканиями, махали флажками и тростями. Главный жрец вышел вперед, чтобы огласить традиционное обращение, и, развернув лист папируса, звучным голосом прочитал:

— «Да воцарится мир над твоими водами, о Нил, чьи наводнения заполняют долину, возвещая жизнь и радость. Ты долго пребываешь в царстве мертвых, а когда слышишь молитвы своих слуг, твое щедрое сердце наполняется состраданием к ним. Ты выходишь из мрака в свет и щедро орошаешь чрево долины. Земля наполняется жизнью, вскоре растения трепещут от радости и пустыня облачается в бархатный ковер. Цветут сады, поля зеленеют. Поют птицы, и все сердца переполняются радостью, ибо испытывающие жажду могут утолить ее, а девушки и юноши соединяются в браке. Земля Египта живет в счастье и радости. Приходи, славный Нил, приходи, славный Нил».

Жрецы храма вторили гимн Нилу под звуки лир, флейт и свирелей, а барабаны выстукивали благозвучную сочную мелодию.

Пока ветер разносил звуки музыки, принц Ней приблизился к фараону и передал ему скрепленный восковой печатью свиток папируса с гимном Нилу. Фараон взял его и поднес к челу. Затем он уронил папирус в Нил, высокие и шумные волны реки понесли его к северу.

Фараон спустился с горы, ступил в колесницу, и процессия вернулась назад тем же путем, что и прибыла сюда, озаряя все кругом величием и славой. Шествие от всего сердца приветствовали миллионы верных фараону подданных, разделявших общее волнение и опьяняющую радость.

Сандалия

Процессия фараона вернулась в царский дворец, причем властелин сумел сохранить достоинство и выправку до тех пор, пока не остался один. Только сейчас его красивое лицо исказил гнев, отчего встревожились рабыни, снимавшие с него одежды. Его яремная[4] вена вздулась от прилива крови, мышцы напряглись. Он был вне себя от гнева и мог взорваться в любое мгновение. Фараон не успокоится до тех пор, пока виновные не понесут сурового наказания. Этот дерзкий выкрик все еще звенел в его ушах. Он считал его наглым вызовом своим желаниям, он ругался, бесился и поклялся сеять ужас и смерть.

По обычаю полагалось выждать целый час до встречи со знатными особами царства, прибывшими сюда со всех концов страны на праздник Нила, но у него иссякло терпение, он вихрем ринулся к покоям царицы и распахнул дверь. Царица Нитокрис сидела вместе со служанками, в ее ясных глазах светились покой и удовлетворение. Увидев фараона и заметив его искаженное злостью лицо, служанки встали, испугавшись и смутившись, поклонились ему и царице и как можно быстрее вышли. Царица продолжала сидеть, напряженно глядя на него. Затем она грациозно встала, подошла к нему и, поднявшись на цыпочки, поцеловала его в плечо и спросила:

— Ты разгневан, мой повелитель?

Фараону отчаянно хотелось поговорить с кем-нибудь о том, почему у него вскипела кровь, поэтому он обрадовался ее вопросу.

— Как видишь, Нитокрис, — откликнулся фараон.

Хорошо зная повадки фараона, царица сразу поняла, что ее главная обязанность — унять его гнев, когда бы он ни вышел из себя. Она улыбнулась и тихо произнесла:

— Фараону больше подобает вести себя разумно.

Он пожал широкими плечами, отмахиваясь от ее слов.

— Царица, ты просишь меня вести себя разумно? — насмешливо спросил он. — Разумность — фальшивая и лицемерная одежда, под которой скрывают слабость.

Царица была явно раздосадована.

— Мой повелитель, — сказала она, — почему тебя смущает благодетель?

— Разве я не фараон? Разве мне не доставляют удовольствие молодость и сила? Как же мне тогда желать и не получить желаемое? Как могут мои глаза смотреть на земли собственного царства, если раб не боится преградить мне путь и изречь: «Они никогда не будут принадлежать тебе».

Царица коснулась его руки и хотела усадить его, но он отстранился и начал расхаживать взад и вперед, сердито бормоча что-то про себя.

Голосом, выдававшим глубокую печаль, царица произнесла:

— Не представляй все в таком свете. Всегда помни, что жрецы — твои верные подданные и храмовые земли дарованы им твоими праотцами. Сейчас эти земли стали неотчуждаемой собственностью духовенства, а ты, мой повелитель, собираешься забрать их. Нет ничего удивительного в том, что жрецы встревожились.

— Я хочу строить дворцы и храмы, — заявил молодой фараон. — Я хочу насладиться красивой и счастливой жизнью. То обстоятельство, что половина земель царства находится в руках жрецов, не остановит меня. Разве мне подобает терзаться своими желаниями, точно бедному люду? К черту эту никчемную житейскую мудрость. Тебе ведомо, что сегодня произошло? Во время шествия кто-то из толпы выкрикнул имя этого человека, Хнумхотепа. Разве тебе не понятно, царица? Они открыто угрожают фараону.