В конце первой недели, когда Ксюше стало полегче, Инна вечерами уезжала домой, с дочерью сидел Борис. В больнице душ не работал, поэтому дома Инна мчалась в ванную, быстро мылась, чтобы как можно больше времени (час-полтора) провести с сыном. Ревность Вани удалось погасить только рассказами о страшных страданиях Ксюши. И шланги ей в рот заталкивают, и уколы постоянно делают, и горько-горькое лекарство заставляют пить, а животик у Ксюши все равно болит, она плачет и плачет.

– Плачет, потому что маленькая и девчонка, — гордо заключил Ваня.

И стал отпускать маму на вечернее дежурство без воплей и обид.

Назвать реакцию Вани жалостью было бы преувеличением. Дети жалости не ведают, поскольку не имеют опыта собственных страданий. Чужие мучения вызывают у них скорее любопытство, поэтому они, например, издеваются над кошкой или отрывают лапки у жучков, крылышки у бабочек.

Ваня с большим интересом расспрашивал маму:

– А как сильно Ксюше больно? Как палец дверью прищелбить?

– Прищемить. Гораздо сильнее.

– Как всю руку?

– Еще больнее. Как нос, например, — отвечала Инна и торопливо собирала вещи. — Не пробовал нос прищемить?

– Что я, дурак? И у Ксюши живот болит. А живот дверью не при… при… ну, как ты говорила.

Инна слегка корила себя за острую, нечаянную и негаданную, любовь к Ксюше. Ведь есть родной сын, а ты готова раствориться в чужом ребенке. Но тут же успокаивала себя: ее любовь к Ване нисколько не уменьшилась, а женщинам свойственно привязываться к несчастным детенышам. Добавим: женщинам, обладающим поистине добрым сердцем. Правда, многие из них реализуют свою душевность с помощью кошечек, бездомных собачек — объектов, ответственность за которые несравнима с ответственностью за маленького человека. Женская сублимация. 

* * * 

Речи не могло идти о том, чтобы выписавшуюся из больницы Ксюшу отдать в детский сад. Девочка находилась на строгой диете, кормить ее требовалось дробно, часто. Мясные кнели на пару, каши на разведенном молоке, овощи (без нитратов) запеченные… Питание было основным условием выздоровления, окончательный этап которого, по словам Игната Владимировича, должен был наступить, когда Ксюша войдет в период гормональной подростковой перестройки, лет в двенадцать. Следовательно, еще семь лет диеты с постепенным подключением нормальных (и вкусных!) продуктов.

Борис, конечно, заговорил о том, чтобы нанять Ксюше гувернантку, никаких денег не жалко. Но при этом смотрел на Инну и Анну Петровну с явным трепетом, потому что доверить Ксюшу мог только им. Инна усмехалась: хорошая мина при плохой игре. Или наоборот? Анна Петровна махала руками: разве мы отдадим Ксюшу какой-то гувернантке?

Инна поставила единственное, но жесткое условие: Борис должен являться не позже семи вечера. У Ксюши строгий режим и минимум два часа в будний день девочка должна общаться с отцом, привыкать к нему. Кроме того, Борис пусть в лепешку расшибется, но выходные посвящает дочери. Хотя бы один из выходных, смилостивилась Инна, субботу или воскресенье.

– А если у меня запарка, швах и светопреставление на работе? — почесал макушку Борис.

– Нет такой работы, которая сравнится со здоровьем ребенка, физическим и психическим, — отрезала Инна. — Кроме того, если ты не способен организовать свой труд в отведенные для него, труда, часы, то приходится сомневаться в твоих деловых способностях. Конечно, можешь по-прежнему дневать и ночевать на работе, нанять штат нянюшек, гувернанток, хоть академиков от педагогики привлекай. Только не рассчитывай на мою с мамой помощь в этом случае.

– Никакие академики с вами не сравнятся, — пробормотал Борис.

Анна Петровна, оценив по-своему, с дальним прицелом, условие дочери, поддержала Инну:

– И правда, Боречка, ты все-таки отец.

– Ага, спасибо, что напомнили. — И, взяв «под козырек», отсалютовал: — Слушаюсь, товарищи генералы!


Теперь по вечерам Борис забирал из квартиры соседей дочь и Шустрика. Получилось и спрессовать рабочий день, и бизнес не рухнул, и выходные освободились. Само собой сложилось, что Бориса ждали к ужину, без него не садились за стол. На кухне стало тесновато: трое взрослых, двое детей, зато вечерние трапезы проходили весело. Первое время по выходным Борис возил детей в зоопарк, считая его самым увлекательным местом в городе. Через месяц Ваня и Ксюша взбунтовались: не хотим больше волков и зайцев. Пришлось разнообразить досуг посещением театра, кино, детских парков с аттракционами.

Проведя с детьми шесть—восемь часов, Борис выматывался до изнеможения. Инна, успев потрудиться над учебниками, милостиво его отпускала:

– Ладно, свободен. Можешь отправляться на свидание.

– Какое свидание? На работу сгоняю, а?

– Но чтобы…

– Как штык Ксюху купать и укладывать.

Их существование походило на суррогат семейной жизни. Виделись утром и по вечерам, как обычные работающие супруги. Инна была погружена в заботу о Ксюше, Борис естественно участвовал в разрешении маленьких мужских проблем Вани, вроде противоречия: бить первым нельзя, а если всегда только сдачи давать, то рискуешь проиграть.

Материальные и хозяйственные заботы тоже переплелись. Детям нужно было покупать одежду, продуктов теперь требовалось гораздо больше, чем в те времена, когда не столовались Ксюша и Борис. У Бориса машина, он и добытчик. Приходилось соблюдать равенство в подарках. Велосипеды — обоим, Ване и Ксюше. Если Ксюше покупалась детская коляска для кукол, то Ване — очередной пулемет или автомат. Инна занималась с Ксюшей музыкой и оставила попытки усадить за пианино Ваню. Хотя как раз мальчик имел хорошие способности, а девочка — средненькие. Ваня инструмент ненавидел, а Ксюша готова была просиживать у пианино часами, лишь бы тетя Инна была рядом.

Инна и Борис невольно врастали в служебные дела друг друга. Инна рассказывала о нравах в музыкальной школе, где царило нелепое педагогическое равенство: и с талантливым ребенком, и с бездарным занимались по одной и той же программе. Но из первого можно сделать настоящего музыканта, посвяти ему больше времени, а у второго, сколько ни бейся, в лучшем случае слегка разовьешь слух. Из пяти частных учеников Инны, к которым она ходит домой, трое как раз талантливые ребята, денег с их родителей Инна не берет, тем едва хватает за музыкальную школу платить. Двум другим ученикам медведь на ухо наступил, но папы с мамами видят в частных уроках элемент престижа. Ведь звучит: «К моему Игорьку учительница музыки два раза в неделю ходит». Но в целом заниматься музыкой стало немодно. На повестке дня иностранные языки, компьютер. Старые пианино продаются за бесценок, семьи переезжают в новые квартиры, где инструментам не находится места. Поколение Инны было, наверное, последним, которое родители в мало-мальски интеллигентной семье стремились обучить музыке.

Борис с самого начала предлагал строить новый завод в чистом поле, а не вписываться в полуразрушенные цеха долгостроя. Когда-то в области хотели возвести комбинат бетонных изделий, но выделенных средств не хватило: то ли разворовали, то ли просчитались. Заброшенные недостроенные корпуса простояли больше пятнадцати лет. Портили вид, выглядели декорациями к фильму о последствиях атомной войны. Губернатор настоял: новому заводу быть на старом месте. Борис теперь расхлебывает. Фундаменты не выдержат веса оборудования, перекрытия не сегодня-завтра рухнут, коммуникации прокладывали идиоты как черт на душу положит. Латать по гнилому, переделывать халтуру выходит значительно дороже, чем строить новое, да и муторнее. Но деньги казенные, федеральные, губернатор их выбивает мастерски. По словам Бориса, губернатор — старый хитрый номеклатурный лис, мастер интриг и тонкий знаток слабостей столичных начальников. Свой изворотливый ум губернатор в основном тратит на плетение закулисных козней и в целях личного обогащения.

– Даже говорить тебе не стану, — покачал головой Борис, — сколько семейка губернатора по заграницам имеет.

– Надо же, — удивлялась Инна. — А посмотреть, послушать его: пламенный патриот области, враг коррупции, отец сирым и убогим.

– Вот-вот, я и говорю: умный мужик.

– С каких пор умными стали называть мздоимцев, воров и пройдох?

– Талантливо украсть дурак не способен. Вот например, вице-губернатор — плохая копия Самого. Зубы чешутся, ручки дрожат, стырить хочется, да не умеет. Живет объедками с барского стола.

– Выходит, в руководстве области нет порядочных людей?

– Почему же? Сергей Васин, помощник губернатора, отличный мужик, управленец от бога, настоящий государственник.

– Что последнее значит?

– На деле, а не словах: прежде думай о родине, а потом о себе.

– Он в какой школе учился?

– Не здешний. Служил у нас, а потом женился на Лене Поляковой. Помнишь, из пятой школы, Снегурочку всегда играла на новогодних утренниках во Дворце культуры?

– Помню, красивая девочка.

– Девочке под сорок, но все при ней.

К Васиным Инна, Борис, дети поехали на дачу с ночевкой. Жарили шашлыки, гуляли в лесу, купались в речке. Шум-гам, который вносили Ксюша и Ваня, хозяевам не досаждал. Напротив, они смотрели на малышню с умилением чадолюбивых людей, у которых собственные дети уже выросли, а внуков еще ждать. И еще поглядывали недоуменно на Инну и Бориса. Было чему удивляться: спят в разных комнатах, а дети общие. И хозяйство единое: Инна напоминает Борису, что надо забрать белье из химчистки и заехать в магазин на обратном пути, геркулес закончился.

Борис перед отъездом упаковывал вещи в багажник, когда Лена не выдержала и спросила Инну:

– Между вами что?

– В каком смысле? — не поняла Инна.

– Ты и Борис. Готовая семья, а спите по разным койкам, не живете.

– Мы сосуществуем, — рассмеялась Инна. — Прекрасно сосуществуем, — повторила она.