— Спокойной ночи.

— Я пошел?

— Гарри… А завтра вы…

— А вы хотите?

— Да.

В машине было тихо, как в опущенном под воду батискафе. По лобовому стеклу скользили странные блики — свет фонарей, пробивавшийся сквозь дрожащие листья липы, рисовал колдовские кружева на стекле и скользил бледными лучами по лицу профессора.

— Хорошо. Да. Ну, я пошел.

— Спокойной ночи, Гарри.

— Спокойной ночи, Се… мистер Снейп.

С трудом оторвав взгляд от совершенно черных в полумраке глаз мужчины, Гарри, наконец, выбрался из машины. Сквозь стекло он увидел поднятую ладонь — профессор махнул ему на прощанье. Черный Бентли свернул с обочины, влился в блестящий поток машин и неоновых огней и исчез.

Гарри смотрел ему вслед, пока не потерял из виду. Обманывать себя он уже не мог — это был лучший вечер в его жизни.

* * *

18. Добр ли Бог?

Гарри развернул тетрадь. Уже в который раз. Ему казалось, будто каждый раз он видит что-то новое. Какую-то часть души Северуса Снейпа, которую он не замечал и не знал раньше.

Почерк был похож и не похож на почерк студента Снейпа. В маленькой записке с расчетами буквы были очень аккуратные, строгие, вытянутые по вертикали, как упрямые стойкие солдатики, будто такой человек их и писал — целеустремленный, энергичный, собранный.

Почерк кардиохирурга Снейпа был другой — литеры заострились, легли вправо, и все же остались такими же четкими и разборчивыми. Будто солдатиков пригнуло к земле ураганом, но они не сдались, а только ощетинились штыками в невидимой борьбе. Теория Гарри о почерках врачей оказалась несостоятельной.

Профессор написал только два вопроса.

«Добр ли Бог, если Он допускает страдания? Чем провинился новорожденный ребенок, умерший в муках?»

Гарри с растерянностью смотрел на ощетинившиеся буквы. Солдатики не шутили. Они обвиняли Бога, бросали Ему вызов и требовали суда и справедливости.

Мысли юного евангелиста хлынули лавиной. Перед его глазами поплыли библейские строки — о первородном грехе, о смерти, о человеческой гордыне и непослушании Отцу. И вдруг, через быстро скользящие строки стихов Писания, как сквозь титры кинофильма, проступило искаженное мукой женское лицо. Лицо матери Лауры.

«Где моя дочь?»

Гарри долго не мог заснуть. Он прокручивал в голове десятки ответов на вопрос о божьей доброте. Кое-что дельное, с его точки зрения, даже записал на листок, чтобы не забыть. Чувствуя, что заснуть не удается, юноша отложил тетрадь и вытащил из-под подушки «Анатомию сердца и сосудов». Глава «Расположение коронарных артерий» подействовала безотказно — через десять минут юноша смежил ресницы, его дыхание стало тихим и ровным. Добрый Бог послал юному христианину долгожданный сон — короткий отдых перед новыми испытаниями, уготованными Отцом.

* * *

— Что значит, у вас нет мобильного? Вы что, отшельник из Гималаев? Африканский масай? Вам денег дать, чтобы вы его купили?

Гарри таращил глаза и хватал воздух ртом. Он никогда бы не подумал, что профессор Люпин способен кричать.

— Я куплю, я просто не думал, что...

— А вы думайте! Полезное занятие! — сердито сказал Люпин. — Через двадцать минут операция! Никаких коридоров и туалетов! Бегом!

Гарри ринулся в оперблок. На его счастье, там возился Хагрид с передвижным воздухоочистителем.

— Предварительную уборку я закончил, — вместо приветствия сказал он.

Гарри привык к тому, что многие в отделении не здоровались — ночные дежурства переходили в дневные бдения, и никого не волновало, виделись ли сотрудники вчера или встретились утром.

Гарри достал из специального шкафа дезинфицирующие средства и, сняв чехлы с операционного стола и аппаратуры, бросился протирать поверхности. Хагрид не уходил, покончив с лампой, он возился с пультом очистителя воздуха, тыкая толстенными пальцами в маленькие кнопки.

— Почему ты домой не идешь?

Хагрид покачал головой.

— Не пустили. Тебя не было, ну а тут внеплановый мальчик у нас. Через пятнадцать минут. Сейчас пойду, кнешна.

— Я сегодня даже раньше пришел, — Гарри тщательно тер столик для инструментов.

— Его в четыре утра привезли. Консилиум собрали, все на ушах, — хмуро сказал Хагрид.

— Консилиум?

— Ну да. Решали всей командой, что делать и как делать. Плохой случай, значитца.

— Опять две бригады? — взволновался Гарри. — А что с мальчиком?

— Не знаю. Он у нас уже оперировался. Три месяца назад. Доктор Блэк ему боталлов проток перевязывал. Кто его знает, что сейчас, — вздохнул великан.

— Доктор Блэк ведь хороший специалист?

— Я б ему не дал даже хвост своей собаке укоротить, — буркнул Хагрид. — Хороший. Ребенка зарезал по глупости. Доктор Снейп на него жалобу накатал, ну и сел он на три года. Мало дали, удивляюсь.

— Ребенка зарезал? — перепугался юный санитар.

— Ох, что я сказал. Не надо было говорить. Нет, не зарезал, кнешна, но ошибку допустил во время операции. Ошибки, они разные бывают.

На языке у Гарри вертелась сотня вопросов, но болтать было некогда — в операционную начали стекаться люди. Помимо их бригады, явились незнакомые сотрудники из соседнего отделения. Никого из кардиохирургов не было видно, но Гарри знал, что они появятся лишь тогда, когда над пациентом поколдует анестезиолог.

Сегодняшний пациент был еще младше Макса. Его провезли мимо Гарри на каталке. На юношу глянули широко раскрытые серые глаза ребенка — блестящие озера, до дна полные страха.

Гарри показалось, будто в его собственное сердце с размаху воткнули скальпель. Он никогда не видел таких глаз. Таких глаз не должно быть. Ни у кого. Никогда.

Сдерживая внутреннюю дрожь, юный санитар ретировался на свой неизменный табурет у стены и зашептал слова молитвы. Молиться было трудно — краем уха Гарри слышал разговоры столпившихся около операционного стола и клацанье раскладываемых инструментов.

— А кто знал. Думали, закупорка бронха, мокроту убрали, а там гнойная полость в легком...

— Так почему тянули?

— После пункций пролечили, затемнение рассосалось. Рентген, УЗИ, анализы, вроде все в порядке. Решили, мелкие сосуды кровят в бронхе, бывает... Опять выписали, ну родные и увезли ребенка куда-то к чертям в деревню. Молочко козье пить.

— Молочко, бл...

— Родители хороши. Три дня не соглашались на повторную операцию.

— Стрелять таких родителей. Три дня легочное кровотечение. Сколько гемоглобин?

— Пятьдесят. Если б только гемоглобин...

— Снейп еще до томографии аневризму предположил.

— С чего ей там взяться?

— Затяжной абсцесс.

— Опять Бродяга...

— Тсс, заткнись.

На Гарри навалилось предчувствие чего-то необратимо плохого. Страх в глазах ребенка, казалось, перелился в него самого и теперь плескался глубоко внутри холодными пугающими волнами. Мальчик уже спал под анестезией, и его неестественно бледные и худые ножки были скрыты хирургической простыней, к великому облегчению юного санитара.

Трое кардиохирургов уже были здесь. Гарри ловил умоляющими глазами взгляд профессора, но было поздно: Северус Снейп опять смотрел сквозь Гарри — сейчас тот для него не существовал, как, возможно, и весь внешний мир.

Юный санитар с тоской уставился на его спину в хирургическом костюме — сейчас этот человек был так же далек от Гарри, как инопланетный пришелец с другой галактики.

— Свет! — рявкнул кардиохирург.

Бестеневая лампа бесшумно спустилась ниже, очевидно, у нее был свой пульт управления. Со своего места Гарри мало что видел, заметил только, что профессор Снейп пока лишь молча наблюдает за происходящим.

Эта операция явно не походила на все предыдущие, на которых присутствовал молодой человек. Гарри видел, что мальчика уложили на бок, и даже набор инструментов, сверкающих холодным блеском на столиках, был совсем другим. Хагрид исчез, и не было никого, кто бы жаждал просветить юного санитара и пояснить, что происходит, но он достаточно быстро сообразил, что к легкому и сосудам маленького пациента будут пробираться через ребра. Неприятный щелкающий звук хирургических кусачек подтвердил его подозрения.

Гарри увидел дымок и почувствовал отвратительный запах жженого — очевидно, прижигали кровоточащие сосуды.

Профессор Снейп наклонился над столом, но что он делает, понять было невозможно — за его спиной толпились медбратья, закрывая обзор. Несмотря на большое скопление персонала, в операционной была полная тишина, изредка нарушаемая звяканьем инструментов — Тонкс подавала их молча, видимо, зная наперед, что требуется в тот или иной момент.

— Вот оно, — Гарри услышал негромкий голос Снейпа.

— Черт, захватило часть дуги, — голос Люпина.

Опять воцарилось молчание.

— Аневризма? — прошептал незнакомый молодой человек, пытающийся что-то рассмотреть за зелеными склонившимися спинами.

— Угу. Разрушена стенка аорты. Трехмесячный абсцесс... — ответил кто-то.

— Ого, спайки.

— Спайки, как хрящи.

— Заткнись.

Опять повисла тишина. Гарри на ватных ногах подобрался поближе.

— Северус, — шепот Люпина.

— М-м.

— Нет смысла.

Тишина. В этой тишине раздался негромкий голос Снейпа, каждое слово звучало отчетливо и странно спокойно.

— План остается в силе. Мы выделим аорту выше и ниже аневризмы. Легочную артерию. Долю легкого. Пережмем и удалим аневризму с долей легкого.

На Гарри вдруг накатила волна облегчения и надежды — этот человек знает, что делать. Не говорит, что нет смысла.

— У нас десять минут, и то, если... — опять Люпин.

— Я закрою отверстие, отпустим зажимы и подождем. Потом по новой.

— Северус, посмотри на эти ткани. Это сопли. Из этих спаек невозможно выделить сосуды.

— Что ты предлагаешь?

— Отпусти его.

Тишина.

— Нет.

— Бессмысленно.

— Я... попробую. Если смогу выделить аорту и сохранить артерии.