Тают горы...

Хористы пели самозабвенно и стройно, как один человек. То ли мелодия была хороша, то ли не получивший никакого музыкального образования Гарри от природы был неравнодушен к музыке, как считал Северус, — к горлу юного ашера подступили невольные слезы: казалось, в благоговейно притихшем зале ощущается незримое присутствие любящего Христа. Гарри сморгнул непрошеную слезу: он, как никто, знал, как сладко таяли во время служений горы грехов, с тем, чтобы навалиться удвоенным грузом чуть позже, прибив к земле грешную душу.

Он покосился на Драко, сидящего поодаль в крайнем кресле двадцатого ряда. Юноша уже увлеченно покачивал носком ботинка в такт мелодии и дергал плечом.

— Иисус, Ты любовь моя,

Иисус, не оставлю я Тебя...

Из темноты-ы Ты забрал меня-а,

Дал свободу, и теперь знаю я-а...

В Тебе я нуждаюсь,

Я люблю Тебя, навеки будь со мной...

«Они берут за основу тексты о любви, — внезапно понял Гарри, вновь поймав себя на кощунственном желании заменить слово «Иисус» именем дорогого друга. — Северус был прав, когда говорил, что истинный источник мотивации — это чувства. Люди рады петь о любви, думают, что это их осветляет, делает добрей и чище... Может, так оно и есть, но это не честно... Это называется умелой игрой на человеческих чувствах».

Когда-то Гарри не поверил Северусу: тот сказал, что музыка — это оружие. Сейчас, глядя на зал, полный синхронно раскачивающихся прихожан, стремительно наполняющихся христианским экстазом, Гарри осознал, что дорогой друг был, как всегда, прав. Музыка плавила сотни, тысячи сердец в одно коллективное сердце, и та толпа, что сейчас возносила руки в небо, хваля Господа, могла бы под звуки военного марша взять штыки и ринуться в бой — туда, куда поведет Лидер.

Светящиеся огни на сцене медленно затухали, и лишь нежная печальная мелодия прославления поддерживала пьянящее ощущение причастности к Чуду.

Сцена на мгновение погрузилась в красноватый сумрак. Зал замер в предчувствии чего-то необычайного.

Приглушенно, как стук сердца в груди, отбивали таинственный ритм звуки ударников. Хор прославления, стоящий у левой и правой кулис, вновь запел, тихо и прочувствованно:

— К Тебе взываю я,

Боже, приди...

К Тебе взываю я,

Боже, приди...

— Гляди-ка, идет! — оживился Драко, бесцеремонно ткнув пальцем под потолок сцены. Ашер Поттер неодобрительно покосился на прихожанина в бандане и придвинулся ближе во избежание возможных эксцессов.

— К Тебе взываю я, Боже, приди, — жалобно и нежно просил многоголосый хор. Прихожане послушно раскачивались, словно колосья на ветру, протягивая к сцене доверчиво раскрытые ладони.

Призыв был услышан: откуда-то с неба медленно снисходил Человек. Казалось, сам Сын Божий идет по воздуху. Он касался ногой невидимой лестницы, и каждая ступень загоралась цветными огнями. Гимн прославления звучал все громче и уверенней, разнося по залу торжественные прочувствованные аккорды:

— Сердце Христа,

Бейся в груди,

Вечную жизнь

Мне подари.

Гарри уловил смысл очередной хвалы и внезапно похолодел. Пастор приглашал его на свою последнюю проповедь. Возможно, мистер Риддл неспроста выбрал подобную песню, а может, он, Гарри, просто сходит с ума. Программы служений готовились загодя, и даже зная, что его донор не будет присутствовать на проповеди, навряд ли пастор стал бы что-либо менять: песни разучивались и репетировались не один день.

Смиренно склонив голову, облаченный в ослепительно белый костюм, спустившийся с небес пастор Риддл стоял теперь посреди сцены, беззвучно шевеля губами в молитве и прислушиваясь к затихающему хору:

— Вознес на алтарь

Ты сердце Свое,

Тебе, Агнец мой

Хвалу мы поем.

По электронному табло бежали строки печального припева:

— Сердце Христа

Бейся в груди,

Вечную жизнь

Мне подари.

— Сукин сын, а? — возмутился прихожанин в бандане.

Ашер Поттер пригнулся к уху недостойного христианина.

— Драко, прекрати, — прошипел он. — Хочешь все испортить?

— Приветствую вас в Доме Божьем, возлюбленные мои, — тихо и смиренно произнес пастор.

Зал взорвался рукоплесканиями и оглушительными криками. Присевшие было в кресла прихожане взвились с мест.

— Алилуйя! — взвыл Драко, безобразно кривляясь. К счастью, его тонкий визг потонул в хоре приветственных криков: собрание встретило своего лидера таким ревом, что ашер Поттер передернулся в предчувствии апокалипсиса.

Взмах бледной пасторской ладони мгновенно потушил огонь зарождающегося безумия. Прихожанам не терпелось прославлять и дальше, разгоряченная толпа теперь полыхала любовью к наместнику Бога на земле, пастору «Упивающихся Духом».

— Дух Святой сейчас здесь, — проникновенно сказал пастор, не повышая голоса. — Он между нами, дорогие братья и сестры.

Драко сделал напуганное лицо и внимательно оглядел соседей по ряду.

Многочисленные родственники мистера Риддла радостно взвыли, но вновь были остановлены одним лишь властным мановением руки.

Гарри таращился на американского лидера во все глаза. Сейчас Риддлу нельзя было дать более сорока лет. Лицо пастора светилось свежим румянцем, зубы блестели, глаза улыбались кротко и ясно. Идеально сидящий белый костюм выгодно подчеркивал здоровый пасторский загар. Выглядеть на двадцать лет моложе мог только помазанник божий.

— Лиз, ты права, он просто мистер Обаяние, — громко простонала на ухо подруге какая-то прихожанка, сидящая за спиной Драко. Тот покосился на Гарри и выразительно шевельнул светлой бровью. Ашер Поттер лишь сурово поджал губы.

— Вы знаете, возлюбленные мои, — доверительно начал пастор, мягко улыбаясь своим трепещущим в предвкушении проповеди овцам, — это моя последняя встреча с вами... в этом году, — сказал он, нежным благословляющим жестом подавив поднявшийся было ропот разочарования. — Поэтому я долго стоял в молитве, спрашивая Господа: «Каким будет Твое последнее слово к исстрадавшимся душам? Какую частицу Твоего света и любви мне принести в ладонях и вложить в руки просящих? Каков тот хлеб, что Ты, Господь, воззовешь вкусить сегодня? Ибо Ты, Отец, знаешь пути истины и лжи, стези добра и зла, узкие горные тропы правды и широкие дороги заблуждений», — глубоким, берущим за душу голосом, произнес пастор.

В зале повисло благоговейное молчание.

— Знаете, что открыл мне Отец?

Муха не прожужжала в тишине только потому, что на всех окнах «Электры» Филч установил москитные сетки. Прихожане затаили дыхание в ожидании откровения.

— Мы все. Забыли. Про Армагеддон, — тихо и отчетливо сказал пастор Риддл.

По партеру пронесся дружный вздох сокрушенных сердцем. Тема проповеди была оглашена на всех столбах и заборах, но, увы, это не умалило природную забывчивость отягощенных грехами последователей Христа.

— Братья мои... Сестры мои... — все так же проникновенно продолжил пастор. — Мы убеждены, будто знаем, что такое Армагеддон. У каждого из нас имеется Библия, в каждом Писании есть Святое Откровение. Но как вы думаете, разве послал бы Отец меня, скромного служителя Своего, повторять вам, искушенным в Слове Божьем жителям Лондона, надоевшие азы, как нудный учитель церковно-приходской школы, заставляющий зубрить стихи?

Прихожане глухо запротестовали: Господь не мог прислать этого скромного и великого человека заниматься подобной чепухой.

— Отец открыл мне тайну Армагеддона, — с придыханием прошептал пастор Риддл. — И сегодня... Я... Передам... Господне Откровение... Вам.

Глубокий голос оратора обволакивал слушателей и проникал до костей, вызывая священный трепет.

— Алилуйя! Аминь! Слава, Иисус! Господу слава и хвала! — внезапно взорвался зал, осознав, наконец, ценность предложенного. Люди потрясали разверстыми к небу ладонями. Драко подпрыгнул особенно высоко, и Гарри на мгновение показалось, что в воздухе мелькнул нечестиво вытянутый средний палец.

Сделать замечание другу юный ашер не успел — на сцене рядом с Риддлом возник облаченный в неизменный коричневый костюм пасторский помощник Петтигрю. Гарри инстинктивно съежился и отступил за широкую спину утвердившегося в проходе прихожанина.

— Восславим Бога всем сердцем и всей душою, всем, что жаждет дать Отцу каждый любящий сын, каждая любящая дочь, — сладким голосом сказал Петтигрю. — Вы знаете, расскажу вам маленькую историю. Совсем простую. Однажды я дал своему ребенку шоколадку. Обычную плитку шоколада, — он обезоруживающе улыбнулся. Гарри оглянулся по сторонам и с удивлением заметил, как приветливо и доброжелательно улыбаются люди в ответ. Гарри мог дать голову на отсечение, что никакого ребенка у Петтигрю сроду не было, нет и не будет.

— И вот... Знаете, что сделал мой сынишка? — лукаво улыбнулся Петтигрю. — Отломил бо́льшую часть и угостил меня самого! О-о, как я был тронут, — вздохнул он.

Почему пасторский помощник разразился трогательными семейными подробностями, Гарри было ясно: по залу полным ходом шло продвижение корзинок для пожертвований.

— Зачем ты отдаешь мне шоколад, ведь это для тебя, сказал я сыну, — продолжал Петтигрю, провожая взглядом благословенные корзины. — И знаете, что ответил ребенок? «Я ведь просто люблю тебя, папочка», — Петтигрю смущенно развел руками, вырвав благожелательный вздох у женщин и суровое сопение раскаявшихся мужчин, очевидно, не балующих детей сластями.

— Спасибо, Питер, — понимающе улыбнулся пастор Риддл, впечатленный рассказом. — Такая простая и такая поучительная история. Мы отдаем Богу часть того, что имеем, просто потому, что хотим сказать, как сильно мы любим Его. Аминь?

— Аминь! — взревел зал.

Гарри вовремя вспомнил о своих обязанностях служителя и, поспешно подхватив корзинку, переданную с соседнего ряда, сунул в руки Драко. Тот проворно выхватил десятифунтовую банкноту, нацарапал ручкой поперек купюры «Риддл — вор», затолкал в щель и передал корзинку дальше.