Тяжело дыша, сваха вошла в лавку, и без лишних слов, пройдя мимо приказчика, направилась на склад, где Афанасий по обыкновению занимался финансовыми бумагами.

– А, Дарья Дмитриевна, с какой новостью? – поинтересовался купец.

– Только что от Арины Даниловны, – пояснила та. – Кавалер-то ее, рисовальщик, жив и здоров, она его женихом теперь считает. Ни о каком сватовстве слушать не желает.

Афанасий побагровел:

– Я на тебя столько денег извел! – взревел он. – А ты!!!

– А что я? Надо было по голове вернее бить! – высказалась ехидная баба. – Что бы наверняка! Сами на себя пеняйте! И не орите на меня! А будите орать, в полицию пойду!

– Скатертью дорога! А они спросят: отчего ж раньше не приходили? А что ответить – деньги у купца вымогала!

Дарья Дмитриевна вся взмокла от возмущения:

– И пойду, коли платить мне не станете по сто рублей в месяц!

– А это ты видала!!! – Афанасий сложил кукиш и сунул под нос наглой бабе. – Я – купец, уважаемый человек. А ты кто? Сваха! Ходишь, сплетни по закоулкам собираешь! Докажи сначала, что это я! А дворовые мои и родитель мой, Николай Порфирьевич, скажет: дома я сидел, никуда не выходил! Убирайся! Что б не видел я тебя более!

Посрамленная сваха села в пролетку и направилась в аптеку Фирсова за успокоительными каплями.

* * *

Варвара, лежа рядом с Глебом, управляющим купца Хлебникова, гладила его по волосатой груди.

– А что, Глебушка, хозяин-то скоро из Петербурга вернется?

– Точно не знаю, недели через две… Пока туда, да обратно, и там дела торговые. А что?

– Есть дума у меня одна… Да ты наверно против будешь… – женщина прильнула к любовнику, обняв его.

– Да говори, отчего же? – разомлел податливый управляющий.

– Хочу я в дом богатый устроиться горничной. Для этого нужны хорошие рекомендации и чистый паспорт, да обратиться можно в агентство по найму, что на Старой Басманной. Говорят, хорошее место получить можно, если с умом себя повести.

– Что ж сходи в агентство, попытай удачи.

– Как же я пойду, Глебушка, коли нет у меня теперь рекомендации?

Управляющий задумался. Варя начала целовать его, начиная от груди и переходя все ниже и ниже…

Наконец, Глеб достиг наивысшего возбуждения и овладел Варварой, она отдавалась ему, как всегда страстно. В последние дни, они предавались плотским удовольствиям по несколько раз на дню. Глеб забросил все хозяйские дела, потеряв голову от любви.

Насытившись друг другом, они лежали, не размыкая объятий, пребывая в сладостной истоме. Варвара, улучив удобный момент, опять начала прежний разговор:

– Так что же, Глебушка, поможешь мне, али нет?

– Помогу и печать купеческую поставлю.

Глава 13

Арина упаковывала очередную порцию пирожных в небольшую картонную коробочку и перевязывала бантом. Она была полностью поглощена красивым узлом, и не обратила внимания на звон входного колокольчика. Спустя несколько мгновений она услышала знакомый голос:

– Желаю здравствовать, Арина Даниловна!

Девушка подняла глаза и затрепетала: перед ней стоял Василий Еленский, легкая бледность была ему весьма к лицу и придавала некий налет аристократичности.

Он протянул небольшой букет фиалок хозяйке, точно такой же, как в прошлый раз, когда он осмелился подарить ей цветы. Арина улыбнулась, скрывая свое волнение:

– И вам того же Василий Иннокентьевич, рада видеть вас.

Она протянула пожилой даме запакованную коробочку с пирожными, та расплатилась, затем вышла из-за прилавка и, взяв Василия за руку, без лишних слов повела на второй этаж в свои апартаменты.

Голова Арины закружилась: ей было все равно нарушает она нормы приличия или нет. Она обняла Василия за шею и страстно поцеловала… То был второй поцелуй с мужчиной в ее жизни. Девушку охватило желание, она увлекла Василия в спальню и, отметя всякий стыд и стеснительность, начала расстегивать свое платье. Василий тут же скинул пиджак, жилет, расстегнул рубашку и помог Арине справиться с застежками. Единственная преграда – одежда – упала к их ногам.

Василий обхватил Арину за ягодицы, она слегка откинулась назад, и он принялся ласкать ее соски языком. У Арины возникло страстное, всепоглощающее желание:

– Я хочу тебя… – пролепетала она, вспомнив слова некой прекрасной дамы из французского романа, которые она говорила своему возлюбленному рыцарю. Арина желала близости. Василий легко поднял девушку и отнес на ложе, с нетерпением ожидавшее любовников.

Арина же опять, вспомнив описание любовных сцен в одном из романов, закинула ноги на Василия, обхватив его с обеих сторон, они начали ритмично двигаться. Ей хотелось слиться с возлюбленным в единое целое и не прекращать движения.

Девушка уже не контролировала происходящее, ее душа и разум пребывали в астрале и не желали возвращаться обратно на землю. Обессилев после долгих любовных излияний, Василий рухнул на Арину в изнеможении. Его подкупала и возбуждала невинность любовницы. Вскоре, насладившись друг другом, они уснули.

Когда Арина проснулась – солнце стояло высоко, время близилось к полудню. Она огляделась: Василий в расстегнутой рубахе сидел за столом и рисовал на листке писчей бумаге, найденном здесь же в комнате.

Он был настолько поглощен своим занятием, что не услышал, как девушка встала, накинула халат, потихоньку подошла к нему сзади и заглянула через плечо. То, что она увидела, привело ее в изумление: обнаженная девушка, как две капли воды, похожая на нее, стояла рядом с лошадью, на лбу которой красовался витой рог. Иначе говоря, Арина была изображена рядом со сказочным единорогом.

Девушка обняла возлюбленного за шею и поцеловала в ухо:

– А почему я голая? Ты считаешь, что одежда мне не нужна?

Василий перехватил ее руки и поцеловал в ладони:

– Конечно! Зачем скрывать такую красоту?! Ты против?

– Ну…в общем нет, если ты никому не покажешь этот рисунок.

– Вот этого я как раз обещать не могу, – сказал Василий и лукаво посмотрел на свою возлюбленную, та удивленно вскинула брови. – Помнишь, я говорил тебе про галерею Прокофьева.

– Да.

– И я хотел написать тебя рядом с единорогом в средневековом наряде?

– Да. Но… – попыталась возразить Арина.

– Я подумал, что так будет лучше, как в эпоху Возрождения, когда обнаженное тело не считалось зазорным, а воспевалось в искусстве.

– Но, увы, это было давно, насколько я понимаю. Как я потом появлюсь на людях?

– Не волнуйся, галерею посещают лишь истинные ценители живописи, на Стромынке никто и знать не будет. Представляешь, если меня заметят и купят картину! Это же прямая дорога на выставки и в частные галереи! Я заработаю много денег, и мы сможем безбедно жить. Хотя впрочем, службу в газете лучше не бросать, мало ли что…

– Деньги…да, без них не проживешь. Но зачем они тебе? – поинтересовалась Арина.

– Как зачем? Построю тебе огромный дом, и не на Стромынке, а где-нибудь на Басманной, ближе к центру. Откроем еще одну кондитерскую, а лучше шоколадницу, детей заведем, троих, не меньше.

Василий привлек Арину и поцеловал в шею.

– Хорошо, я подумаю, – пообещала практичная девушка. – А сейчас давай умоемся и позавтракаем. Кстати, тебе не надо сегодня на службу?

– Теоретически надо, но я вроде, как еще болен, – сказал Василий и распахнул халатик Арины.

* * *

Василий все чаще оставался у Арины на ночь, Иннокентий Петрович был рад: наконец-то сын женится, появятся внуки. Однако, отчима он не забывал, частенько наведываясь к нему. Когда эскизы к картине «Обнаженная с единорогом» были готовы, Василий принес их на суд отчима. Иннокентий Петрович растрогался, ему было приятно, что взрослый сын, не пренебрегает его мнением. Он внимательно рассматривал наброски, выполненные пастелью.

– Девушка необычайно хороша на твоих рисунках как на яву. Да, теперь же она во всей красе… Ты хорошо изобразил ее с распущенными волосами, получилось весьма целомудренно: вроде, как и обнажена, но в то же время ничего предосудительного почти не видно. Пожалуй, грудь слегка – так это прекрасно, прямо как у итальянских художников. А это что у нее на груди? Не вижу… – Иннокентий Петрович нацепил пенсне и, прищурившись, пытался разглядеть украшение на шее обнаженной.

– Что вас так заинтересовало, отец? – удивился Василий.

– Скажи мне, – спросил отчим, не отрываясь от рисунка, его голос подозрительно дрожал, – на ней маленький серебряный крестик, осыпанный мелкими рубинами?

– Да, вы же видите, именно его я и изобразил.

Иннокентий Петрович начал оседать.

– Боже, отец, что с вами? Я налью сердечных капель! Даша! Даша! – звал он прислугу, но она не слышала, видимо, стряпая на кухне.

– Ничего, ничего, сейчас отпустит… – попытался успокоить Еленский-старший. – Положи-ка меня на диван.

Василий расстегнул отцу домашнюю куртку, ворот рубашки, и аккуратно, подложив ему подушку под голову, разместил на диване.

Иннокентий Петрович немного отдышался:

– Скажи мне, Вася, что ты знаешь о своей невесте?

– Она – сирота, дочь мещанина, он умер более двух лет назад, оставив ей кондитерскую и приличную сумму денег. А что?

– Откуда у нее этот крест?

– Да точно не знаю, она говорила, кажется, что это все, что от матери осталось. Та умерла, когда Арина была еще маленькой.

Иннокентий Петрович приподнялся на локте:

– Умоляю, Васенька, не думай, что я сошел с ума… Отвези меня к ней…

– Я с удовольствием, но вы в таком состоянии!

– Если я ее увижу, мое состояние улучшится, вот увидишь, – возразил отчим.

* * *

Работа над картиной «Обнаженная с единорогом» подходила к концу. Произведение приобретало с каждым днем все более законченный вид, оно наполнялось насыщенными красками: единорог смотрелся серебристо-белым, под кожей прорисовывалась мускулатура, белая грива спускалась почти до земли, его хозяйка, обнаженная красавица, стыдливо, прикрытая распущенными волосами, все сильнее походила на Арину, жену Василия.