— Не все так просто, — Роман выпустил клуб дыма, — она до сих пор любит его. Или по крайней мере думает, что любит. Хотя и говорит, что ненавидит. Проверить, так ли это, невозможно. Я думаю, все гораздо сложнее. Никто ее не использовал, она сама знала, что ей нужно, и добивалась этого. Звучит немного странно, но подумай сам: если он такой уж подлец и так скверно с ней обошелся, почему она до сих пор с ним общается? Сьюзан не стала бы унижаться просто так, можешь не сомневаться. Поэтому не заморачивайся по поводу Сьюзан Тоссейн.

— Похоже, ты единственный, кто отверг ее любовь? — спросил я.

— Очень может быть. А ты склонен сострадать подобным «несчастным» женщинам?

Я закашлялся от густого сигаретного дыма, а Роман улыбнулся.

— Перезвони ему и поймешь, чего он хочет, — посоветовал он. — Казанова не дурак и знает, что Ротти с ним говорить не станет, так что рассчитывал он на тебя. Представься ему, может, у него есть для тебя любопытное предложение.

— Я ничего не знаю.

— Зато я знаю, — перебил меня Роман, — и ты в этом убедишься, но только после того, как позвонишь ему.

Мы спустились по лестнице, Роман пожал мне руку.

— Ты когда-нибудь видел такое лицо? — Он ткнул в портрет в золотой рамке, висевший прямо перед нами у двери, — портрет утонченной брюнетки.

— Она великолепна, — согласился я. — Кто это?

— Увы, — отозвался он, — это Дамита. Она могла стать звездой первой величины.

— Она работала в «Мейджор»?

— Начинала, но потом ушла к Казанове.

— И где она теперь?

— На небесах, надо полагать. А может, и в аду. Каждый решает, как ему больше нравится.

Я отыскал номер Казановы в памяти телефона и переписал его в блокнот. Роттвейлер не подавала признаков заинтересованности в случившемся. Два дня спустя она вызвала меня в конце работы и заявила:

— Завтра утром отправишься в аэропорт встретит Сьюзан.

Сьюзан Тоссейн

До того как я стал работать в агентстве, я никогда не читал модные журналы. Если брал их в руки, то лишь ожидая очереди у кабинета врача, и то потому, что у меня не было выбора — либо популярные спортивные издания, либо «Вог». Я предпочитал «Вог», потому что его можно было пролистывать абсолютно бездумно в силу моего невежества. Никакой информации о мире моделей у меня не было. Скорее меня интересовали модели «Плейбоя». Их роскошные груди и чувственные лица впечатляли куда больше, но в то же время они не были так вульгарны, как силиконовые титьки и безобразно раскрашенные лица порномоделей.

Но, даже не зная ничего о фэшн-бизнесе, я слышал мельком имя Сьюзан Тоссейн. Она принадлежала к тому типу женщин, которых нельзя не заметить. В мире гламура у нее было лицо, которое притягивает к себе постоянное внимание и ради которого хочется обернуться, чтобы посмотреть на него еще раз. Ее фотографии можно было найти во всех изданиях. В газетах публиковали снимки какой-то вечеринки на дорогой яхте в Средиземном море, в спортивных журналах она рекламировала бейсболки и куртки, в элитных каталогах представляла новые духи, джинсы и автомобили. Сьюзан Тоссейн была символом мира роскоши, неотъемлемой его частью, так же как дым сигар является неотъемлемой частью атмосферы дорогих клубов.

Меня будоражила мысль о встрече с ней. Я не мог думать ни о чем, кроме случайно полученной от Романа информации о ее длительном отпуске, и до сих пор находился под впечатлением нашего разговора. Сколько фотосессий нужно было высидеть и выстоять, сколько миль пролететь, сколько раз поменять цвет волос, сколько выпить и выкурить, чтобы заслужить такой длительный отпуск без последствий для карьеры? Она заслужила отдых. Тот, кто счел, что ей больше пойдет на пользу провести некоторое время в хорошей клинике, нежели на курорте с вечными пьянками и бессонными ночами, приводящими к еще большему переутомлению, был очень предусмотрителен. Она пробыла в Миннесоте все отпущенное ей время и едва-едва дождалась часа, когда снова получила возможность вернуться в Нью-Йорк, к работе и к привычным интригам, разумеется.

В мои обязанности входило только встретить ее самолет, поприветствовать и помочь добраться до места назначения. Так что вскоре я уже стоял у выхода с букетом желтых роз в ожидании чуда. Сьюзан вышла первой, закутанная в белые меха, настолько умопомрачительные, что они слепили глаза не только мне, но и всем окружающим. Она подошла ко мне.

— Вы, наверное, Чарлз. Господи, какой вы огромный!

Я полюбил ее с первого взгляда.

— О Боже! Те самые техасские розы! Хелен просто очаровательна!

Сьюзан пришла в искренний восторг, и я с удовольствием наблюдал за ней.

Она сбросила мех и накинула мне его на плечи.

— Дайте посмотрю, как вы в нем выглядите. Потрясающе. Поцелуйте меня.

Я прикоснулся губами к ее покрытой тонким слоем румян щеке.

— Полагаю, вы мой новый сопровождающий, ну так пора сваливать из этого паршивого места поскорее.

Она произнесла последнюю фразу с непередаваемой манерностью, но было в ее речи и еще что-то, едва уловимое. Позднее я понял — она говорила с чуть заметным провинциальным акцентом. Он никогда не звучал слишком отчетливо, но в драматические моменты вдруг проскальзывал внезапно и так же внезапно исчезал.

Сьюзан выглядела неотразимо. В розовом костюме от Шанель, с сумочкой от Биркин из голубой крокодиловой кожи, она скорее могла сойти за особу королевских кровей, чем за модель. Я спросил, где ее багаж.

— О, забудьте, я ничего не сдаю в багаж, они же постоянно все теряют, а потом предлагают мизерную страховку.

Сьюзан достала сигарету, но к нам тут же подошел служащий аэропорта с просьбой не курить в зале.

— Ненавижу сотрудников аэрокомпаний! Хелен следовало прислать свой самолет. Не могу поверить, что ей сложно это сделать. И потом, сэкономили бы деньги. Не представляете, какая мука лететь с бизнесменами, которые то и дело спрашивают тебя: «Вы Синди Кроуфорд?»

Она прижала руку к груди и скривила губы. Но я подумал, что в ней действительно есть что-то от Синди Кроуфорд.

— Мужчины почти не разбираются в моделях.

— О да, наверное, не считают нужным тратить на это свое время, — фыркнула она в ответ. — Они полагают, что их интеллект выше.

В то время Сьюзан была не просто топ-моделью, а суперсупермоделью. Возможно, не столь богатая, как Кроуфорд, зато более гламурная. Ей не удалось заработать слишком много именно по этой причине — никто в мире не поверил бы, что Сьюзан способна пить отстой вроде «пепси», и потому немалое количество хорошо оплачиваемых контрактов на рекламу массовой продукции проходило мимо нее. Она не годилась на роль «обычной девчонки» и не опускалась до рекламы нижнего белья. Несмотря на прекрасную фигуру, сексапильность и красивую, отнюдь не маленькую грудь, ее внешний облик не вписывался в легенду для массового покупателя. Зато если речь шла о высокохудожественной съемке, о медленной прогулке по подиуму, ей не было равных. Каждое движение дышало жизнью, не было ни заученным, ни вымученным.

Ее появление могло помочь продаже любого товара. Ее аура словно пропитывала одежду, которую Сьюзан рекламировала, духи, которыми она пользовалась, делала ярче губную помаду, изящнее обувь и солнцезащитные очки. Все, к чему она прикасалась, впоследствии продавалось с огромным успехом. Вообще-то Сьюзан легко могла торговать и мягкой мебелью, на которой оставались бы отпечатки ее тела. Но при всем том нельзя было сказать, что покоряла именно ее красота — покорял ее всепобеждающий гламур. Фэшн сам по себе являлся не чем-то объективным, а был всего лишь эфемерным отношением, и она воплощала это отношение, она была его символом.

— Я слышал, там, где вы отдыхали, очень красиво, — заметил я, когда машина тронулась с места.

— Красиво? Ну да, похоже, на тюрьму с дизайном Ральфа Лорена.

— Нет, я имел в виду местность… природу…

— Честно говоря, я там по окрестностям не гуляла. Сидела в основном в холле и курила, после того как мне запретили курить в номере. Природа, может, и приятное место отдыха, но когда я слишком долго нахожусь в глуши, сама превращаюсь в растение.

У Сьюзан был талант актрисы немого кино, и хотя она обладала чарующим голосом, ее жесты имели выразительный сценический характер. Однако в кино она никогда не стремилась попасть. Ее манера держаться свидетельствовала о чувстве достоинства и сознании своей индивидуальности.

Думаю, она потому так пренебрежительно относилась к кино, что чувствовала себя прирожденной моделью. Мир моды был для нее настоящей театральной сценой. Она действительно хотела быть моделью. И едва ли не единственная знала имена всех выдающихся моделей прошлого. У нее были автографы Сьюзи Паркер и Твигги. Она хранила их в записной книжке. Она была влюблена в этот бизнес, в это занятие еще с тех пор, как восьмилетней девочкой снялась в рекламе Барби. У нее никогда не возникало сомнений в правильности избранного пути.

У Сьюзан от природы были изумрудно-зеленые лучистые глаза, настолько уникальные, что сымитировать их не под силу никаким линзам. А черты ее лица поражали своей чистотой, не нуждавшейся в пластике и коррекции. Тем не менее она отличалась той редкой для моделей способностью, которая позволяла ей, изменяя элементы макияжа, неуловимо изменять само лицо, придавая ему самые разнообразные эмоциональные выражения — суровость, нежность, кокетство, коварство… Ей шел любой цвет волос. С одинаковым успехом Сьюзан могла быть и брюнеткой, и платиновой блондинкой, и огненно-рыжей. Хотя ее натуральный цвет был, что называется, самый обычный, мышиный, вряд ли кто-нибудь помнил о нем и даже догадывался о его невзрачности.

В отличие от большинства девушек ее профессии Сьюзан никогда не появлялась без макияжа, ни при каких обстоятельствах. Она не пыталась поднять мятеж против законов фэшн-мира, не стремилась в свободное время носить потертые джинсы и футболки, как другие модели. Всегда ходила только в дизайнерской одежде, носила платья и костюмы и покупала вещи, о которых другие модели понятия не имели. На любых показах Сьюзан появлялась во всеоружии. Можно было не надеяться, что она выйдет к журналистам в домашних тапочках или простенькой кофточке. Она обожала моду, театр моды. «Быть моделью — это мой сон наяву, который сбылся, и я надеюсь, что мне никогда не придется проснуться».