– Да, – промямлила я, – но…

А что – но? Что я могла добавить? Что я не уверена, что идея завести ребенка одной – здравая? Что мне тревожно и за Катрин, и за будущего ребенка? Я почти удивилась, осознав, до какой степени привержена традициям. А ведь у меня перед глазами были Никола и Ной – яркий пример нетрадиционной, но все же функциональной семьи! Я хотела поделиться этим соображением с Катрин, но тут вмешался Никола:

– Это ты посмотрела на днях какой-нибудь фильм или сериал? Типа – героиня родила ребенка одна, это и натолкнуло тебя на мысль?

Он высказался мужественно и совершенно здраво: скорее всего, он был прав, что незамедлительно подтвердила реакция Катрин – она оскорбилась и одновременно растерялась.

– Ничего подобного! – крикнула она, сорвавшись на визг. – И потом, я спрашивала Ноя, понравится ли ему, если у него будет маленький кузен, и он сказал, что это было бы обалденно, и еще, что я буду суперской матерью.

– Ною восемь лет, – напомнил Никола.

– Не трогай Ноя, – одернула его я. – Это мой эталон в области психологии.

– Как бы то ни было, – не унималась Катрин, – все решено. Я не передумаю. Карьера у меня все равно не клеится, верно?

– Постой, – сказал Максим. – Если бы твоя карьера задалась, ты отложила бы проект с ребенком?

– Ну… да. По крайней мере, на пару лет, я думаю.

– Не надо тебе ребенка.

Я нащупала под скатертью руку Никола, чтобы не чувствовать себя одиноко перед бурей, которая грозила обрушиться на Максима с минуты на минуту. Но Катрин лишь прочистила горло и спросила Максима: «Что-что?» Она явно хотела сказать: «Как ты смеешь?», но в ее тоне слышалось и еще кое-что – ей было любопытно.

– Это не мое дело, – сказал Максим, – но мне кажется, что ребенка надо рожать, если хочешь этого всем своим существом. А ты вписываешь создание маленького человека в свой карьерный план! Это бессмысленно.

– А ты знаешь, сколько мужчин и женщин поступают именно так? – спросила я. Это была трусость: я хотела снискать милость Катрин на случай, если буря все же разбушуется.

– Тысячи, – ответил Максим, – я знаю. Но не такие, как ты, Катрин. Ты цельная, ты вся на поверхности. Такие рожают ребенка, потому что яичники лопаются, потому что он им ночами снится… а не для того, чтобы отвлечься… Если бы ты действительно хотела ребенка, ты бы его родила, даже пригласи тебя на роль Майк Ли. – Они с Катрин часто говорили о своей общей страсти к этому британскому режиссеру.

– Ну, знаешь, все-таки, – сказал Никола.

– Да уж, – поддержала его я.

– О’кей, – кивнул Максим, – я, пожалуй, хватил через край. Если тебя пригласит Майк Ли, продай отца и мать, но соглашайся. Но ты понимаешь, что я хочу сказать, правда?

– Я прекрасно понимаю, – ответила Катрин. – А вот ты, я думаю, не можешь понять, что такое быть почти тридцатипятилетней женщиной, у которой нет друга и нет никаких перспектив и которая каждый вечер, ложась спать, говорит себе: если так будет продолжаться, то я останусь к сорока пяти совсем, черт побери, одна и тогда уж будет действительно слишком поздно.

Максим долго смотрел на нее, переваривая сказанное.

– Об этом я не подумал, – признал он наконец и сокрушенно улыбнулся: – Извини.

Катрин, которую шесть лет совместной жизни с золотым медалистом по упрямству приучили к куда более жарким стычкам, оторопела.

– Как это? – спросила она, где-то даже разочарованная.

– Да, – подхватил Никола, – как это? Я думал, ты меня поддержишь, я против…

Катрин повернулась к нему:

– Нико… пожалуйста… не начинай, а?

И золотой медалист по упрямству, тоже пораженный искренностью доводов Катрин, смирился и, обняв ее за плечи, сказал бесконечно устало, но ласково:

– Ладно, Кэт. Ладно. Если ты этого хочешь, если ты этого правда-правда хочешь, мы с тобой. Ага?

– Ну да, – подтвердила я.

– Правда? – спросила Катрин, глядя на нас. Глаза ее были полны слез.

– Ты же еще как была со мной, когда мать Ноя ушла. И потом… нас самыми абсурдными планами не испугать.

– Да, не испугать, – повторила Катрин.

Я подняла свой стакан в знак одобрения. Никола и Катрин тоже подняли свои, за ними и Максим. Я была слегка ошарашена: как это мы перешли от полнейшего сомнения к внезапному приятию этого несуразного плана? Максим улыбался, тоже удивленный, а Никола ласково поглаживал спину своей кузины. Я посмотрела ей в глаза, и мы чокнулись. Я гордилась моей подругой: у нее хватило мужества сказать вслух слова, которые так часто не решаются произнести одинокие женщины нашего возраста: «мне страшно» и «я больше не верю» – но при этом не выглядеть несчастной и тем более побежденной. «В полку старых дев прибыло», – сказала я, подмигнув ей. Она встала, перегнувшись через стол, ухватила меня за голову и звонко чмокнула в лоб, отчего я рассмеялась, как девчонка.

– Извините! – крикнула Катрин официанту. – Мы хотим большую паэлью по-валенсийски. И еще vino! Grazie!

Никола с Максимом переглянулись, смеясь и обескураженно потирая лица.

– Так ты пойдешь со мной в клинику? – спросила меня Катрин.

– Конечно…

– Мы будем похожи на двух лесбиянок, которые хотят завести ребенка!

Она была в таком восторге, что я воздержалась от холодного душа и крикнула «йе-е-ее!», подняв сжатые кулаки в знак своего энтузиазма, будто походить на лесбиянку, желающую зачать ребенка со своей партнершей, было пределом моих мечтаний. «Почему бы нет?» – решила я.

– А это неплохой сюжет для новеллы, – смеясь, сказал мне Максим.

– Да! Да! – подхватила Катрин. – Ты напишешь много-много новелл, это будет как бы хроника моего проекта.

– Тебе бы это понравилось, а?

– Да! – повторила моя подруга, хлопая в ладоши. – Мы назовем это «Хроники Катрин». А потом, если получится, можно будет выложить в Интернет, или сделать телесериал, или…

– Кэт, – перебил ее Никола. – Мы уже ратифицировали один провальный проект. Думаю, на сегодня хватит.

– Ладно. Хорошо. Ладно.

– И потом, замечу в скобках, ты не могла бы просто сказать нам: «Я хочу родить ребенка», а не тянуть резину… – он посмотрел на часы, – сорок минут?

– Могла бы, – согласилась Катрин. – Но разве тогда было бы так весело?

Мы вышли из клуба несколько часов спустя, раздутые, как бурдюки, и изрядно пьяные, смеясь и придумывая имена для будущего ребенка. Максим остался со своими друзьями-поэтами, поцеловав меня на прощание долгим поцелуем и пообещав позвонить завтра. «Ты видишь, что я не влипла?» – сказала я Катрин. Она не ответила, продолжая с удовольствием выкрикивать имена в вечерний сумрак.

Проект был, как проницательно заметил Никола, совершенно провальный, но его принятие вкупе с красным вином вызвало у нас подъем, который только усиливал свежий ночной ветерок. Мне подумалось, что такой подъем, наверно, испытывают люди, в одночасье решающие отправиться покорять Эверест или покупающие билет в один конец до Гуандуна, говоря себе: «Там будет видно». Катрин родит ребенка, мы ей поможем, окружим заботой и поддержим – это по меньшей мере так же необычайно и смело, как уехать в неизвестность без обратного билета. Мы расстались на углу неподалеку от наших домов, на прощание крепко, по-братски расцеловавшись и много раз с чрезмерным пафосом повторив, до чего же нам повезло, что мы друг у друга есть.

Я не влипла, говорила я себе на последних нескольких метрах, отделявших меня от дома. Совсем наоборот: у меня есть друзья, эксцентричные и чересчур эмоциональные, зато в них плещет через край чудесное желание жить. Такое чудесное, что оно передалось и мне, я снова могу – или научилась заново – стоять на ногах самостоятельно, лишь с небольшой помощью и поддержкой такого человека, как Максим. Я чуть было не побежала вприпрыжку, переходя улицу, и тут увидела на ступеньках, ведущих к моей двери, Флориана.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я.

– Я хочу, чтобы ты вернулась.

Глава 16

Я тысячу раз представляла себе возвращение Флориана. Эту фразу, «я хочу, чтобы ты вернулась», он говорил мне на все лады и под бесчисленными небесами по прихоти моих мечтаний. Тон менялся, но слова были все те же: «Я хочу, чтобы ты вернулась». То проситель, то рыцарь, Флориан моих фантазий каждый раз заставал меня врасплох – он поджидал меня на повороте улицы, в кафе, известном только нам двоим, на террасе ресторана, которой еще не существовало, зато с нее открывался волнующий вид, подходящий для воссоединения любящих сердец. Он не давал мне ничего сказать, покоряя своим напором и искренностью: он бросался к моим ногам, безумно влюбленный и глубоко раскаивающийся.

Короче говоря, он делал в точности то, что сделал сейчас. Разве не следовало мне быть к этому готовой? Разве три месяца неотступных мечтаний не подготовили меня к этому моменту, которого я так ждала? Конечно же, нет.

Я застыла посреди улицы точно громом пораженная, с единственной мыслью: «Я этого не хочу».

Это было слишком. Слишком, и я была не готова и, как ребенок, вдруг испугавшийся Деда Мороза, о котором мечтал весь год, хотела убежать со всех ног. Это я, скорее всего, и сделала бы, но мои ноги превратились в две тряпочки, и возникло четкое ощущение, что я сейчас упаду в обморок. Как ни странно, я подумала в эту минуту о Максиме. Я, только что сказавшая себе в радостном порыве, что наконец-то стою на ногах самостоятельно, боялась упасть и хотела опереться на мужчину – но не того, который шагнул мне навстречу.

Увидев, надо полагать, что мне вот-вот станет дурно, Флориан встал и подошел ко мне. На нем были джинсы и светлая рубашка под пуловером с треугольным вырезом – я успела подумать, пока он шел, что он одет, как француз. Я протянула к нему руку, не зная толком, хочу ли не дать ему подойти или удержаться за него, чтобы не упасть, и его рука поймала мою. Теплая и сильная рука стиснула мою ладонь, поднесла ее к груди и крепко-крепко прижала. Я наконец подняла к нему лицо: его голубые глаза смотрели на меня незамутненно ясным взглядом; мне казалось, будто я вижу его впервые или, по крайней мере, не видела очень и очень давно. Мои колени подогнулись, и я села на край тротуара.