Дверь в квартиру я открывала очень медленно. Я колебалась между победной и самодовольной улыбкой девушки-которая-всю-ночь-трахалась и жалобным видом девушки-которой-неловко-за-свое-вчерашнее-поведение. Не то чтобы я хотела ошеломить или позабавить моих друзей – я действительно разрывалась между этими двумя вариантами. Так что вошла я с самодовольно-жалобной улыбкой, если такое возможно.

– Жен! – крикнул Ной при виде меня, а оба кота засеменили ко мне, протяжно мяукая, глубоко обиженные – я была в этом уверена – за то, что я оставила их одних на всю ночь. Ной стоял на диване. На нем были штанишки от пижамы с Гарри Поттером и больше ничего. За его спиной телевизор выдавал стробоскопические изображения и какофонические звуки детской передачи. Что за поколение эпилептиков на этом вырастет, подумала я.

– Как дела, мой волчонок?

– Я убил третьего босса на втором уровне третьего мира! – выкрикнул Ной, с гордостью показав мне «Нинтендо ДС», которую я, в силу преклонного возраста, называла просто «твоя игрушка». Так он еще и играл в видеоигру, вдобавок к бьющему по шарам телевизору! Я вдруг почувствовала себя очень старой и странным образом ощутила солидарность с матерью. Мне захотелось предложить ему горячего чаю и абонемент в читательский клуб.

– Ты не находишь, что здесь очень шумно?

– Шумно?

Фантастика. Телевизор уже стал для него привычным фоном. На плазменном экране красная рыбка, чьи толстые черные брови указывали на то, что она либо злодейка, либо кандидатка на конкурсе двойников Пьера Флинна[40], заливалась сардоническим смехом в своем аквариуме.

– А где твой отец и Кэт? – спросила я, снимая сапоги.

– Кэт еще спит, – ответил Ной. И тут же из-за спинки дивана, повернутого к телевизору, показалась голова Никола. Он спал здесь, с тех пор как в квартире поселилась я, и теперь смотрел на меня, как ему хотелось думать, насмешливо, на самом же деле по его несчастному лицу было видно, что его может вырвать с минуты на минуту.

– Как ты? – спросила я.

Никола ответил мне жестом, подняв обе руки и показав ими огромный размер головы. Я развела руками, как бы говоря: «Как это?», и он продолжил нашу нелепую пантомиму, сначала показав жестом, будто пьет, а потом изобразив рукой нечто, означавшее «после». Значит, он продолжал пить здесь, после того как ушел из бара. Я снова засмеялась и вопросительно кивнула в сторону кухни: мол, что ему принести, но Никола встал.

– Я с тобой, если позволишь, lover girl[41].

– Почему лава герл? – крикнул Ной.

– Да, почему твой стыд мы показываем жестами, а мой выражаем вербально, а? – спросила я.

– Что такое «твой стыд»? О-о-о! Четвертый босс готов!

В дефиците внимания со стороны мальчиков определенно были свои плюсы. Я повесила пальто и направилась в кухню.

– Так-так-так, – сказал Никола, входя следом. – Ночка удалась?

– Серьезно, дружище, тебе ли смеяться надо мной… Ты-то что делал, ты вернулся сюда и надрался с Кэт?

У него был обескураженный вид:

– А ты будешь смеяться надо мной, если я скажу, что все гораздо хуже?

– Конечно.

– Кэт уже легла, когда я пришел… но была бутылка текилы на столе… Наверно, Эмилио заходил выпить с ней по стаканчику… вот…

– И ты пил текилу в одиночестве.

– И смотрел «Брейк-Пойнт».

– Что?

Теперь он тоже смеялся, расслабленным смехом человека, перебравшего накануне.

– Он шел по «Мувипикс», или уж не помню, по какому каналу, а я был слишком пьян, чтобы встать с дивана, и бутылка была под рукой, и…

– Хватит, не надо подробностей, а то я заплачу.

– Ной проснулся в половине седьмого.

– Ух…

– Ну а ты, чемпионка?

– Что – я?

Я переспрашивала нарочно. Губы сами собой растягивались в победную и самодовольную улыбку.

– Да брось ты! Когда я ушел из бара, вы практически трахались на… вы трахались на столе?

– НЕТ! Тпрру… Нет. Не на столе. И даже не в баре, если хочешь знать. Мы вели себя очень цивилизованно.

Никола посмотрел на меня, словно говоря: «Не пудри мне мозги». Я почувствовала, что улыбаюсь, как девчонка.

– Слушай… я такого не вытворяла с тех пор… с того вечера, когда я встретила Флориана, можешь поверить?

– Я не могу поверить, что ты сказала «Флориан» и не утратила улыбки. На пользу пошло?

Я чуть не выпалила в ответ «да-а-аа», но сдержалась. Своего рода уважение, с примесью искренней благодарности к Максиму, помешало мне продолжать. Я вспомнила утреннюю эрекцию, которую он имел деликатность не навязывать мне, вопросы о Флориане, которых он так изящно избегал, его искренность, которая мне нравилась, хоть и вызывала некоторую неловкость. Я не могла сказать, что просто воспользовалась им. Да и так ли оно было?

– Не знаю, – сказала я Никола. – Я хочу сказать: конечно, на пользу в основном, потому что…

Я не хотела становиться женщиной, подзаряжающей свое эго оргазмами в незнакомых объятиях, но подозревала, что Никола все понял правильно.

– Тяжко это? – спросила я.

Он рассмеялся:

– Брось, что ты несешь? И могу я тебе напомнить, что Макс, наверно, самый легкий человек на свете?

– Это тоже странно. Он иногда так на меня смотрит…

– Это потому, что ты в самом деле в его вкусе. Он сказал мне это вчера, еще до того как ты пришла.

– Он ведь меня даже не знает!

Я, кажется, повысила голос. Так же я среагировала около часа назад, когда Максим сказал, что хочет произвести на меня впечатление. Я ничего этого не хотела. Жизнь, моя жизнь была бы куда проще, не окажись я «в его вкусе»!

– Жен, успокойся… я же не сказал, что он хочет детей тебе делать, я просто сказал, что ты ему понравилась. И потом… – Он опять засмеялся. – Сейчас он, пожалуй, знает тебя гораздо лучше…

– Хватит, хватит…

– Ох, скорей бы проснулась Кэт. Будет ей двойной подарок – мое похмелье и твоя ночка…

И тут мы услышали, как приоткрылась дверь комнаты Катрин и Ной закричал: «Эмилио!» Меньше чем в наносекунду мы с Никола метнулись в гостиную и как раз успели увидеть выходящего из комнаты Эмилио. «Hola, amigos…» Он был еще встрепаннее обычного, а футболка с Че Геварой надета наизнанку. Раскрыв рты, мы смотрели, как он идет через квартиру и, сделав нам на прощание ручкой, закрывает за собой дверь. Я была слишком ошарашена, чтобы сказать хоть что-нибудь, и чувствовала, что Никола рядом со мной лихорадочно ищет шутку, или комментарий, или хотя бы просто звук, не зная, на чем остановиться. В дверях комнаты появилась Катрин с самым жалким выражением, какое я когда-либо видела на женском лице.

– О-БАЛ-ДЕТЬ, – выговорила я наконец, а Никола скорее объявил, чем спросил:

– Что. Ты. Творишь.

И мы оба расхохотались, зачем-то дав друг дружке пять.

– Что ты творишь, – повторил Никола. – Серьезно, что ты творишь? Что творишь-то? Кэт. Что. Ты. Творишь.

Катрин лишь издала тихий звук, такой жалобный, что я не удержалась и, смеясь, обняла ее. Впервые за эти недели я сама кого-то утешала. Ситуация была еще та, но все же это случилось.

– Ох, Кэт… – Я смеялась и не могла остановиться. – Я… можно как бы… узнать подробности?

– Нет…

– Ты была пьяна вдрызг? Вдрабадан?

– Да не то чтобы…

Она сконфузилась так, что это было уже действительно смешно.

– Я провела ночь у Максима Блэкберна, если это может тебя утешить.

– Максим Блэкберн классный, – сказала Катрин. – И я не думаю, что он разводит коммунистическую пропаганду после полового акта.

– Нет, зато он носит коричневые вельветовые штаны, – милосердно отозвалась я, что, кажется, немного утешило Катрин.

– Вельветовые?

– Коричневые.

– Может быть, он носит их иронически или…

– Нет, никакой иронии.

Катрин кивнула:

– Спасибо.

– Извини, – вмешался Никола, – но ты всех перещеголяла. Ты, подруга, даешь… Эмилио?

– Не слушай его, – сказала я. – Он тут пил вашу текилу и смотрел «Брейк-Пойнт».

– Это на самом деле не худший вариант! – крикнул Никола.

Я посмотрела на него, потом повернулась к Катрин, которая так и стояла, уставившись в пол с убитым видом.

– Да, честно говоря, он прав. Это не худший вариант. Черт! Эмилио!

И мы все трое расхохотались.

Остаток утра и добрую часть ланча мы рассказывали друг другу, как провели вчерашний вечер, прибегая по возможности к эфемизмам и мимике, чтобы пощадить уши Ноя. Нам всем было более или менее стыдно, но только для проформы, – нам не надо было говорить этого друг другу, мы и так знали, все трое, что еще долго будем вспоминать о вчерашнем вечере (кроме разве что Никола, который глушил «кровавые Цезари» в тщетной надежде, что наконец пройдет его похмелье).

– А ты будешь… как бы… продолжать с Эмилио? – спросила я Катрин за ланчем.

– НЕТ!

– Почему «нет», тебе не понравилось?

Она покраснела до корней волос, чего не случалось с ней никогда.

– Это была промашка, – сказала Катрин. – Ну а ты, – добавила она, – как у тебя с Максимом?

– Я не стану относиться к этому всерьез, Кэт, меня ведь только что бросили. Это был бы самый крутой рикошет в моей истории.

– Он слишком хорош для рикошета, этот парень, – сказал Никола, добавляя табаско в свой «кровавый Цезарь».

– Не могу не согласиться.

Это была правда. Но я тем более не хотела поощрять интерес, чем менее была уверена, что он существует.


Шли дни, и я начала думать, что Максим попросту проделал со мной тот же номер, что он проделывал со всеми другими. Может быть, он патологический сердцеед, таких много среди мужчин – да и среди женщин тоже. А может быть – это была наименее приятная гипотеза, – я все выдумала. Увидела искру там, где был всего лишь сексуальный интерес, какой наверняка возникает не единожды в день, когда ты молодой мужчина тридцати пяти лет от роду.

Но через несколько дней я перестала задаваться этими пустыми вопросами. Флориан снова занял все место в моих мыслях и в моем сердце, хоть в моей жизни его и не было. Он не звонил, не подавал знаков, но он все время был рядом, как неотступно следующая за мной тень, отчего я жила в перманентном полумраке. Это не было больше то назойливое и до ужаса тягостное присутствие первых недель, но я ощущала его повсюду, постоянно, каждую минуту. Я говорила себе иногда, что со временем привыкну, что стану и останусь странной женщиной, которая несет бремя своей несчастной любви, как старые бродяжки свои котомки.