– Йо, Жен! – приветствовал он меня и подвинулся, давая мне место. – Ты помнишь Максима?

Он сидел с молодым мужчиной, которого мы встретили две недели назад, в ТОТ раз, когда ОН пришел сюда с НЕЙ.

– Привет, Максим, – поздоровалась я слегка разочарованно. Я-то надеялась, что Никола будет весь мой, что я смогу эгоистично задолбать его своими вопросами и позабавить описанием подруг моей сестры.

– Привет, Женевьева, – ответил Максим, поднявшись. Та же обволакивающая и заразительная улыбка, те же смеющиеся глаза. Он взял меня за руку и тихонько притянул поближе к себе. Поцелуй в щеку, потом в другую.

– Как дела? – спросил он, отстранив свое лицо от моего.

– Я…

Что-то произошло. Или я была пьянее, чем думала. Я подняла глаза на Максима, который смотрел на меня так же, как две недели назад. Он был и вправду очень красив. Дело было не в правильности черт, а в том, что приветливее лица я, пожалуй, в жизни не видела.

– Смотри, Макс, она еще подумает, что ты как-то странно на нее смотришь! – прыснул в пиво Никола.

– ПРЕКРАТИ! – вырвалось у меня.

Я вдруг почувствовала глубинную связь с подругами моей сестры.

Максим стоял рядом и от души смеялся.

– Это я заговорил с ним о тебе, – объяснил Максим. – Я сказал, что ты очень красивая, а он мне говорит: оно и видно, потому что ты сказала, что я пялился на тебя как дурак.

У него была совершенно обезоруживающая манера делать комплименты. Очевидно, подумалось мне, мы не привыкли, чтобы нам говорили, что мы красивы, так естественно и непринужденно.

– Я не говорила, что ты пялился на меня как дурак, – возразила я.

– Нет, но ты сказала, что он как-то странно на тебя смотрел, – уточнил Никола.

– ПРЕКРАТИ! – Я раскинула перед ним руки, жестом спрашивая, что на него нашло, потом повернулась к Максиму:

– Серьезно, это болезнь какая-то! У него Туретт или что?

Максим все еще смеялся.

– Выпьешь с нами?

– Не знаю, – сказала я, садясь. – Он же через две секунды во всеуслышание огласит мой номер лифчика.

– ТРИДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ С! – заорал Никола, отчего к нам повернулся десяток голов. – Извини, Жен, но ты сама напросилась.

– Можно узнать, откуда тебе это известно?

– Мужчина с моим опытом может угадать размер лифчика любой женщины, дорогуша.

Они с Максимом принялись называть размеры лифчиков сидевших в баре женщин, смешно хлопая ладонью о ладонь, когда их оценки совпадали.

– Нам еще два пива, – сказал Никола официантке Мари, когда она подошла к нашему столику.

– Мне бокал шардоне.

Мари понимающе улыбнулась мне и кивнула.

– Тридцать четыре В, – хором произнесли Максим и Никола, как только она отвернулась, и снова хлопнули ладонью о ладонь.

– Ладно, – сказал Никола. – Побаловались и хватит. Как прошел вечер?

– Не так уж плохо. Забавно. Мой отец. Группа подростков. Лаваль.

– Ничего себе! – вставил Максим. – Не знаю, кто твой отец, но звучит как начало фильма ужасов.

– Можно узнать подробности? – спросил Никола.

И я принялась рассказывать о проведенном вечере, очень оживленно и, что немаловажно, с большим удовольствием. Я подражала подросткам, пародировала отца, с пафосом описывала каменных львов, украшавших вход в большой дом…

– У твоего отца новый танк? – спросил Никола.

– Ага, серой марки.

Я была в ударе, на радость моей маленькой аудитории. И мне приходилось сдерживать свое ликование всякий раз, когда Максим смеялся над моими рассказами. Его смех был как награда, и я находила, что после всех этих недель «тощих коров» и горестей вполне ее заслуживаю.

Я не упомянула ни о вопросах, которые вызвал у меня разговор с отцом, ни о телефонном звонке из туалета в подвале и слезах, пролившихся, когда девочка пела под караоке. Я не хотела говорить о своей несчастной любви. Не хотела быть «трудностью» в этот вечер. Я хотела выглядеть – в блестящих глазах Максима – забавной и непринужденной. Это роль, сказала я себе, вспомнив разговор с Катрин. Ну и плевать. Я была довольна, и впервые за долгое время мне было хорошо. Лишь бы Максим продолжал улыбаться, говорила я себе.

Что он и делал – весь вечер и добрую часть ночи. Улыбался он и на следующее утро, когда я проснулась в его комнате, полной света.

Глава 6

Робко открыв для начала один глаз, я увидела огромное окно, а за ним – ничего, кроме вершины горы Мон-Руаяль, гордо возвышавшейся на фоне лазурного неба. Неужели квартира Максима расположена так высоко? Я смутно помнила, как попала сюда: мы хохотали, яростно обнимались на лестничной клетке в стиле арт-деко и скидывали одежду так поспешно, что задним числом мне стало неловко.

Который может быть час?

Я огляделась, стараясь не шевелиться. – Максим еще спал, ровно дыша у моего плеча, и я ни за что, ни в коем случае не хотела бы разбудить его. В первый раз с нашей встречи с Флорианом в Париже я переспала с почти незнакомцем. Лет до двадцати пяти я делала это регулярно, но теперь это казалось мне ребяческим и даже не вполне приличным. Когда же я стала такой зажатой? Я попыталась сказать себе, что ничего такого в этом нет, что Максим наверняка очень часто ложится в постель с девушками, едва успев познакомиться, и это не красит не только МЕНЯ, но и его тоже.

Я уже слишком стара для этого, думала я, ища глазами в большой, залитой светом комнате хоть какие-нибудь часы. В этой комнате было много, очень много вещей. Стопки книг по искусству – выше меня – у стен. Мольберт с рисунком углем – женщина, лежащая на боку. Коробки с красками. Как минимум три гитары. Книжный шкаф, полки которого прямо-таки ломились от книг. Ворох одежды в углу. Установи Максим на стене неоновую вывеску «Я – артист», и то это было бы не так очевидно. В ярком утреннем свете, с легкой головной болью, мне от этого сделалось не по себе.

О нет, подумала я, чувствуя, как его правая рука тихонько обнимает меня за талию. На что это будет похоже в ярком утреннем свете?! Неужели он подумает, как 95 % мужского населения планеты, что я снова умираю от желания, несмотря на утренний час и отсутствие алкоголя в крови? Я уже почувствовала спиной вполне предсказуемую эрекцию. «Что делать?» – спросила я себя, лихорадочно ища в затуманенных воспоминаниях похожие утра моих двадцати лет. Мне вдруг ужасно захотелось плакать. Я чувствовала себя такой маленькой, голой и уязвимой – и где был Флориан, чтобы утешить меня и защитить? Не его рука обнимала меня, не его восставший член упирался в спину, а мне был нужен только он один.

– Как ты? – спросил Максим. Меня все же хватило на то, чтобы рефлекторным движением утереть наверняка потекшую тушь, прежде чем обернуться. Максим улыбался мне. Глаза его чуть припухли, но взгляд оставался все таким же ясным, а в улыбке его красивого рта не было ничего плотоядного или хищного. Ночью он проявил себя внимательным и пылким любовником, явно питавшим к этому делу природную склонность. Но он не был Флорианом, и мне пришлось не единожды делать над собой осознанные усилия, чтобы не сравнивать каждую ласку, каждый запах, каждый вздох с ласками, запахами, вздохами мужчины, державшего меня в объятиях шесть лет. Я даже проявила в какой-то момент совершенно неоправданное нетерпение, требуя, чтобы Максим точно знал, чего я от него жду, – и почти злилась на него за то, что он так долго задерживался на каждой части моего тела, не желая признавать, что он, как-никак, видел его впервые.

– Все хорошо, – ответила я тоненьким голоском. Он перестал улыбаться, вдруг посмотрел на меня очень серьезно, как будто в первый раз увидел, и провел рукой по моим волосам.

Потом он встал.

Деликатность? Здравое понимание отношения 97 % женщин к утреннему сексу после «любви на одну ночь»? Жалость ко мне, такой несчастной и сконфуженной? Он выпростался из постели, со вкусом потянулся и прошел через комнату, ничуть не стесняясь своей эрекции, которая и не думала проходить. Какой красивый зад, мелькнуло у меня в голове, несмотря на мое состояние. Почувствовав себя лучше физически и, главное, морально, я слегка присвистнула.

– Красиво, правда? – сказал он, посмотрев в окно. – Мне многое не нравится в этой квартире, но от вида я не могу отказаться. – Он обернулся с широкой улыбкой. Вид был действительно очень красивый. Гора Мон-Руаяль с ее бело-серой в зимние дни макушкой выглядела царственно. – Тебе бы надо посмотреть на это в октябре, – сказал Максим. Вчера мы на несколько секунд умерили свой пыл, чтобы полюбоваться крестом, сверкающим в черной ночи.

Я по-прежнему ничего не говорила. Мне хотелось оказаться далеко отсюда, под цветным одеялом у Катрин и Никола. («Боже, – подумала я. – Никола. Он, наверно, уже все рассказывает Катрин. Нельзя сказать, чтобы мы перед ним стеснялись…») Более того, мне хотелось оказаться в моей кровати, то есть в той, которую я еще несколько недель назад делила с Флорианом. Я натянула одеяло в крупных цветах, явное наследие какой-нибудь бывшей подружки, до самого носа. Максим передо мной убирал свою эрекцию в коричневые вельветовые брюки.

– Хочешь кофе?

Нет, подумала я. Нет-нет-нет-нет-нет-нет. Я хочу уйти, я хочу, чтобы ты вышел из комнаты и дал мне потихоньку смыться.

– Да, пожалуйста, – ответила я вслух.

Максим вышел, еще раз улыбнувшись мне напоследок. Вид у него был чрезвычайно непринужденный, как будто проснуться рядом с незнакомкой было самым обычным делом. Ну и хорошо. В моем состоянии я бы не вынесла чужого страха или неуюта.

Он не успел еще закрыть за собой дверь (какой внимательный, мысленно отметила я), как я была уже на ногах и пыталась отыскать среди разбросанной на полу одежды свою. Среди, мягко говоря, бардака. Я нашла в маленькой кучке мои джинсы, трусики и носки, которые, казалось, были сняты все разом, как будто я буквально выпрыгнула из штанов. Лифчик мой висел на мольберте (дивный штрих, подумала я, очень артистично). Я кружила среди старых футболок, между которыми печально валялись на полу три использованных презерватива (неизменно жалкие остатки импровизированных ночей любви), когда дверь открылась и прямо мне в руки спланировал мой свитер. «Ты это ищешь?» – сказал Максим, удаляясь. Я поморщилась и надела его.