Я резко останавливаюсь, хватая ртом воздух. Я никогда раньше не произносила это слово вслух, и оно повисло в пространстве комнаты, чуждое для моих ушей. Но это правда.

Я люблю его.

София прерывает меня, её рука тянется к руке моего отца.

— Это то, что он оставил тебе, Алекс?

Моя кровь стучит в ушах, когда адреналин мчится по венам. Мне требуется мгновение, чтобы осознать, что она действительно назвала меня Алекс в первый раз. Не Александрой.

— Их сотни, по всей моей комнате, — выдыхаю я.

Я бросила их в отца и Софию в припадке ярости, но теперь паникую, потому что внезапно они ощущаются слишком личными, чтобы она их читала, как будто я обнажаю свою душу.

— Это вещи… — голос Софии срывается, когда она смотрит на стикеры. — Всё это касается тебя.

— Триста восемьдесят две вещи обо мне, — говорю я дрожащим голосом.

— Лео, — произносит София, поднося руку ко рту. — Это то, что ты должен увидеть.

— Мне не нужно видеть, что бы это ни было, — возмущается отец, но потом берёт одну из записок и подносит её к лицу, читая вслух: — С тобой так трудно…

Я фыркаю и смеюсь. Только Макс мог бы назвать это тем, что ему нравится во мне.

— ...в лучшем смысле этого слова, — заканчивает отец, его слова замедляются. Он берёт другую записку и читает её вслух: — Ты многослойная. Стена за стеной, чтобы держать людей подальше, но, когда ты впускаешь их, твоё сердце невероятно.

Слёзы наворачиваются на глаза, и я открываю рот, чтобы сказать отцу, что он может взять мою корону и засунуть её, но тут слышу, как София всхлипывает.

София — Снежная Королева… всхлипывает.

На секунду я полностью забываю обо всём на свете и просто стою, разинув рот, пока она вытирает пальцем уголки глаз. Она что, плачет?

— Это, правда, — говорит она мягким голосом. — Всё, что касается тебя… это правда.

Эм… Что она сказала?

— Ты влюблена в него? — перебивает меня отец.

София продолжает.

— Ты хоть представляешь, как это редко бывает? — спрашивает она, выражение её лица мягче, чем я когда-либо видела. — Он видит тебя такой, какая ты есть. Он видит вещи, которые другие люди считают недостатками, а для него они прекрасны.

Боже. Я собираюсь начать плакать перед Софией и моим отцом.

— Ты влюблена в него? — снова спрашивает отец.

Но я сосредоточена на том, что София всё ещё говорит.

— Я видела, как ты изменилась, — произносит она мне. — С тех пор, как он начал здесь работать.

Я горько смеюсь.

— Вы хотите сказать, что заметили, как я стала меньше походить на потерпевший крушение поезд?

— Я заметила, что ты стала казаться счастливой, — отвечает она. — Когда ты призналась, что спала со своим телохранителем, я подумала, что именно он был ответственен за всё то, как ты начала меняться снаружи, но…

— Но?

— Теперь я думаю, что он просто позволил тебе показать всем остальным больше того, кем ты всегда была, те стороны тебя, которые ты никому не позволяла видеть, — говорит женщина. — То, для чего я была слишком слепа, чтобы увидеть.

Теперь я плачу. Я плачу перед Софией. Я плачу из-за Софии, что ещё хуже и в миллион раз более неловко.

— Ты любишь его, — говорит отец в сотый раз, но на этот раз он произносит это, как утверждение, как будто он, наконец-то, понял это.

— Я люблю его, — произношу я, на этот раз со всей уверенностью в мире.

Отец тяжело вздыхает. Потом он смотрит на меня плачущую и на плачущую Софию и, снова выдыхает.

– Ну?

— Ну, что? — я шмыгаю носом.

— О, боже, — фыркает король. — Этот человек записал триста восемьдесят две вещи, которые он любит в тебе, а я не могу вспомнить, когда в последний раз говорил тебе, что люблю тебя. Он лучше, чем я. Он явно хороший человек.

Я киваю.

— Он хороший человек.

Мой отец делает ещё один долгий и медленный выдох.

— Тогда почему ты всё ещё здесь, Александра?

— А?

Он кричит своему охраннику, который открывает дверь.

— Садись на самолёт, — приказывает он. — И Феликс. Позови Феликса. Я не позволю тебе ехать в Америку без сопровождения, так что Феликс поедет с тобой.

Я стою там ещё мгновение, просто моргая.

Мой отец поднимает брови.

— Ну, хватит стоять здесь, и иди за ним.

София улыбается.

— Иди и срази его наповал.

Глава 48

Макс

— И что?

Мама ставит передо мной большую тарелку с беконом и яйцами, потом кладёт руку на бедро и сурово смотрит на меня. Она смотрит и на моего отца тоже, но он сидит на другом конце стола и изучает газету, как будто это его работа.

Именно так поступает мой отец. Он притворяется безразличным, но всегда внимательно слушает. Моя мать — полная противоположность, она с головой погружается в тему, хочешь ты этого или нет.

— Мы оставили тебя одного вчера вечером, потому что ты выглядел, как мертвец, когда вошёл, но теперь, когда ты отдохнул, принял душ — и позавтракал — ты расскажешь нам, что случилось, или мне придётся вытянуть из тебя всё это?

— Господи, женщина, дай ему хотя бы сначала выпить чашечку кофе или ещё чего-нибудь, — ворчит отец, глядя поверх газеты. Его очки для чтения сползают на кончик носа.

— Мой единственный ребёнок неожиданно вернулся из Европы с перебитыми костяшками пальцев, и ты хочешь сказать мне, чтобы я притормозила? — упрекает она, пыхтя и садясь напротив меня. — Думаю, что нет. Выкладывай, Максвелл.

— Это долгая история, — говорю я, вздыхая и запихивая в рот вилку с яйцами. Этот жест даёт мне повод уклониться от ответов на другие вопросы.

Мама цокает языком и откидывается на спинку стула, скрестив руки на груди.

— Ну, к счастью для тебя, мне больше нечем заняться, кроме, как слушать рассказы моего сына.

Я сделал долгий выдох.

— Я ударил парня несколько раз, — объясняю я. — Вот почему мои костяшки пальцев разодраны в клочья.

— Я так и поняла, — фыркает она, неодобрительно глядя на меня.

— Он это заслужил? — спрашивает отец, пряча лицо за газетой.

Я взрываюсь смехом.

— Да, чёрт возьми, он заслужил больше, чем получил.

— Следи за языком, — упрекает меня мама.

— Ну, тогда ты поступил правильно, — вмешивается отец.

Мама снова вздыхает.

— Ты не хочешь знать, почему он избил кого-то и, очевидно, был отправлен обратно сюда из-за этого, Эрл? — спрашивает она.

Отец снова просматривает газету.

— Сколько раз Максвелл ввязывался в драку?

— Несколько раз, — отвечает мама.

— Ага, и я помню, с кем были те несколько кулачных боев. Я также помню, что они получили по заслугам.

— Тогда почему его уволили?

— Может, он в отпуске, — отвечает отец.

— Вам обоим нравится говорить обо мне так, будто меня здесь нет? — спрашиваю я.

— Просто расскажи своей матери, что случилось, и избавь её от страданий, — приказывает отец.

Но я не успеваю это сделать, так как моя мать испускает вздох. Она вскакивает на ноги с испуганным выражением лица, чуть не пролив при этом свой кофе. Она указывает на окно.

— Господь Всемогущий, не могли бы вы оба повернуть головы и посмотреть на это? Кто-то только что врезался в почтовый ящик! Он упал прямо со столба! Мужчина поднимает его и кладёт в машину! Бери ружье, Эрл! Никто не сбежит с почтовым ящиком!

Она бросается к входной двери и распахивает ту настежь.

— В машине сидит мужчина? — спрашиваю я, оборачиваясь.

Это звучит чертовски похоже на кое-кого другого.

Мама стоит в дверях, скрестив руки на груди.

— Ну, ты только посмотри. По крайней мере, они поднимаются по подъездной дорожке, чтобы признаться, что врезались в почтовый ящик. И на бампере тоже вмятина. Они, должно быть, сильно врезались в этот столб, а эта машина не дешёвая, — она прерывает последнюю часть громким цоканьем языка.

Наполовину онемев и пытаясь подавить надежду, которая поднимается в моей груди, я смотрю, как два пассажира автомобиля идут к двери.

На Феликсе джинсы, сандалии и яркая гавайская рубашка в цветочек, а в руках он держит наш почтовый ящик. Принцесса Александра одета… чёрт возьми, я даже не знаю, что это за наряд.

Она выглядит так, будто Америку вырвало прямо на неё. На ней красные блестящие туфли на шпильке, камуфляжные брюки-карго, облегающая футболка, которая кричит «MERICA» жирными жёлтыми буквами на огромном американском флаге, и красная бейсболка с надписью блёстками «Принцесса Деревенщина» — и она несёт Slurpee (прим. перев. Slurpee — замороженный ягодный напиток).

Моё потрясение должно быть очевидным, потому что, когда Феликс встречается со мной взглядом, он вздыхает и качает головой.

— Мы бы приехали раньше, но принцесса обнаружила «Уол-Март» по дороге сюда. У нас также состоялась дискуссия о том, чтобы не привлекать к себе внимания, и вы можете видеть, как это получилось, — говорит он. Феликс делает паузу, чтобы передать маме почтовый ящик. — Я прошу прощения за это.

Мама берёт ящик, широко раскрыв глаза и раскрыв рот.

— Принцесса Александра, — выдыхает она, прежде чем обернуться и посмотреть на меня широко раскрытыми глазами. — Принцесса здесь.

— Я вижу это, — удаётся мне сказать, когда я иду к двери, моё сердце колотится.

— Привет, Макс, — говорит Александра.

Моя мать прочищает горло.

— Почему бы вам двоим не выйти, — говорит она мне, поворачиваясь к Феликсу. — Меня зовут Бетти Энн Доннелли. Я уверена, что у вас была долгая поездка. Не хотите ли кофе?

С этими словами она затаскивает Феликса внутрь и закрывает входную дверь.

На улице я просто стою и таращусь на Александру, потому что действительно не ожидал увидеть её снова. Мой величественный жест со стикерами был просто попыткой честно сказать ей, что я чувствую, потому что мне нечего было терять в этот момент.