— Послушай, — вновь заговорила она, надменно вскинув подбородок, — я вовсе не хочу отрицать, что сыграла самую неприглядную роль в том, что произошло той ночью. И, признаюсь, мне ужасно стыдно. А наутро я вообще готова была провалиться сквозь землю, думала, что просто не переживу позора… Тем не менее я приехала сюда. Я хочу, чтобы ты тоже осознал свою ответственность и…

— Я не женюсь на тебе ни за что на свете! — не давая ей договорить, воскликнул Кен.

Эбигейл ошеломленно взглянула на него, лишившись на мгновение дара речи.

— Ты что, спятил? — наконец спросила она, пораженная его наглостью и самомнением. — Да как ты мог подумать, что я предложу тебе такое?

— Прости, но я испугался, что ты потребуешь от меня невозможного. Я не даю напрасных обещаний. Что же касается ответственности, то я никогда прежде не уклонялся от нее и впредь не собираюсь этого делать. Итак, я признаю, что являюсь отцом ребенка и обязуюсь давать деньги на его содержание.

«Я никогда прежде не уклонялся от ответственности…». О Боже, ужаснулась Эбигейл, у моей крошки будет не меньше дюжины единокровных братьев и сестер в этом городе!

Учитывая популярность, которой Кен пользовался у женщин, в этом не было бы ничего странного. Впрочем, его темное прошлое меня не касается, решила Эбигейл и тут же вспомнила, как ее бабушка как-то с улыбкой заметила, что у мужчин из рода Уорренов в год рождается больше внебрачных детей, чем в семействе Ричардсон дают званых обедов.

— Так, значит, у тебя еще есть дети? — спросила она без обиняков.

— Нет!

— Не верю.

— Ей-богу нет. Я уже говорил тебе, что всегда пользуюсь презервативами. Так что не беспокойся о своем здоровье.

— С чего ты взял, что я беспокоюсь?

На самом деле Эбигейл не могла исключить неприятных последствий своего опрометчивого шага, зная, как много любовных связей было у Кена. Однако неделю назад, пройдя все медицинские тесты, она убедилась, что в этом отношении с ней все в порядке, и у Эбигейл отлегло от сердца: инфекция могла роковым образом отразиться на беременности.

— А что скажешь мне ты по этому поводу? — неожиданно спросил Кен. — Есть ли у меня поводы для беспокойства?

— Ах вот ты о чем! Ни малейших. У меня всегда был один-единственный партнер — мой муж. Теперь уже бывший.

— А как же я? Обо мне ты забыла?

Кен широко улыбнулся. Он не сводил с Эбигейл наглых глаз, как будто решил загипнотизировать ее. Эбигейл почувствовала пустоту в желудке, словно перед прыжком в бездну. Она была наслышана, что беременные отличаются повышенной эмоциональностью, поэтому отнесла минутную слабость на счет своего физического состояния. Нет, ему не удастся смутить меня, подумала Эбигейл, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

— Эй, что с тобой?! — В голосе Кена слышалась искренняя тревога. — Тебе нехорошо?

— Нет-нет, я в полном порядке.

— Ну и слава Богу. — Кен взглянул на часы на приборной доске. — Знаешь, ты со своей новостью свалилась как снег на голову. Честно говоря, я сегодня не готов обсуждать возникшие проблемы. Давай отложим этот разговор.

И он вопросительно взглянул на Эбигейл, ожидая, что та скажет. Эбигейл нахмурилась.

— Что ты предлагаешь?

— Я предлагаю встретиться завтра вечером где-нибудь в уютной обстановке и… все обсудить.

Голос Кена звучал вкрадчиво, почти нежно, и Эбигейл вначале не поняла, к чему он клонит. Когда же смысл его предложения дошел до нее, она побелела.

— Ты просто смешон! — Ей хотелось побольнее уколоть этого наглеца. — Неужели ты думаешь, что я приехала сюда обсуждать с тобой свои проблемы? Я давно приняла решение, и твое мнение меня совершенно не интересует. Запомни раз и навсегда: я не собираюсь встречаться с тобой в «уютной обстановке» и мне не нужны твои деньги!

Кен прекрасно понимал, что у Эбигейл хватило бы денег купить с потрохами десять таких городов, как их заштатный Ричвилл, да, пожалуй, еще и осталось бы. Поэтому он нисколько не обиделся, что Эбигейл отвергла финансовую помощь. Но то, что она совершенно не желала обсуждать с ним обстоятельства, связанные с рождением ребенка, задело его за живое. Кен привык, чтобы к его мнению прислушивались.

— И все же… — начал было он. Эбигейл не дала ему договорить.

— Вот моя визитка с адресом в Ванкувере.

Кен взял изящную карточку с золотым тиснением и увидел, что кроме имени и фамилии Эбигейл на ней напечатан номер почтового ящика вВанкувере.

— Так ты живешь на почтамте? — неловко пошутил он.

Эбигейл пропустила его остроту мимо ушей и, открыв дверцу, жестом предложила Кену покинуть салон. Он пожал плечами и вышел из машины.

— Мой врач и я ждем от тебя письма с подробным перечнем семейных хронических заболеваний, которые могут переходить по наследству. Были ли у тебя в роду астматики, диабетики, страдающие врожденным пороком сердца и тому подобным. Когда соберешь достоверные сведения, немедленно перешли их по указанному на визитке адресу. И на этом мы прекратим всякое общение.

Внезапно из-за поворота выскочила машина, она стремительно приближалась к дому Кена. Сердце Эбигейл упало. Она не могла допустить, чтобы кто-нибудь застал ее наедине с Кеном Уорреном. Неизбежно поползут слухи, об их связи пронюхают репортеры, и вскоре всем станет известно, кто отец ее будущего ребенка. Этого Эбигейл не могла допустить.

Стремительно повернув ключ в зажигании, Эбигейл нажала на педаль газа. Выезжая со двора, она взглянула в зеркало заднего обзора. Кен смотрел ей вслед.

Эбигейл с облегчением вздохнула: она сделала все, что должна была сделать. Конечно, ребенку нужен отец. И, если бы она забеременела от какого-нибудь юриста, бухгалтера, клерка или даже от нормального, обычного ветеринара, все могло бы сложиться иначе. Но Кен Уоррен слыл в городе отпетым негодяем, и ни одна любящая мать не пожелала бы своему ребенку такого отца.

3

Войдя в просторный холл родительского дома, Эбигейл, не увидев ни души, почувствовала некоторое облегчение. Опираясь о перила, она начала медленно подниматься по парадной лестнице, моля Бога, чтобы ее не вырвало прямо на глазах предков, сурово взиравших со стен старинного родового особняка. Сглатывая слюну, Эбигейл мечтала только об одном: побыстрее оказаться в своей комнате. Только бы никого не встретить по дороге, повторяла она про себя как заклинание.

— Ну наконец-то! Ради всего святого, где ты пропадала?!

Услышав за спиной громкий голос мачехи, Эбигейл чуть не застонала от досады.

— Где была, там меня уже нет, — буркнула она, не оборачиваясь.

— Не груби мне, Эбигейл. Разве ты забыла, что через час мы должны быть на службе в церкви?

Эбигейл действительно напрочь об этом забыла. Но, если бы даже она и помнила, все равно не смогла бы отправиться в церковь на пасхальное богослужение: приступы тошноты становились все мучительнее.

— Я не поеду, Сьюзан. Не беспокойся, я сейчас позвоню викарию…

— Что значит «не поеду»? Ты непременно должна там быть!

Эбигейл промолчала: эта несносная женщина всегда действовала ей на нервы. Эбигейл выпала трудная роль Золушки — нелюбимой падчерицы в доме злой привередливой мачехи. А ведь она знала случаи, когда неродные матери готовы были в огонь и в воду броситься ради своих приемных дочерей.

Отец Эбигейл женился на Сьюзан, когда дочери не исполнилось еще и десяти лет. Девочка почти не помнила мать и надеялась, что ее полюбит новая жена отца: Эбигейл в детстве очень не хватало тепла и ласки. Однако вскоре она поняла, что обрела в лице Сьюзан ревнивую соперницу: Эбигейл и мачеха начали бороться друг с другом за любовь и благосклонность Кристофера Ричардсона.

Юная неопытная Эбигейл конечно же не обладала хитростью и изворотливостью Сьюзан, которая всегда умела представить перед Кристофером дочь в самом невыгодном свете. Сама же она искусно скрывала от мужа свою неприязнь к падчерице.

В конце концов Эбигейл проиграла эту борьбу. Будучи дальновидным и прозорливым в делах бизнеса, Кристофер Ричардсон не смог или не захотел разглядеть под маской «доброй мачехи», которую носила его вторая жена, хищницу, притеснявшую и изводившую юную Эбигейл. Девочка чувствовала себя в доме отца настоящим изгоем. Ее положение еще больше ухудшилось, когда Сьюзан родила Майкла.

Эбигейл отдали в пансион, и она стала все реже и реже наведываться в отчий дом. Мачеха постоянно третировала ее, и девочка чувствовала себя чужой в семье отца. Когда же ей исполнилось восемнадцать лет, она переехала в Ванкувер, откуда лишь изредка приезжала в родной город повидаться с отцом. После его смерти Эбигейл, согласно последней воле Кристофера Ричардсона, вынуждена была время от времени жить под одной крышей с мачехой, но ровно через два года ей исполнялось тридцать лет, и ситуация должна была кардинально измениться — она официально вступала в права владения домом Ричардсонов.

— Я жду тебя внизу ровно через сорок минут. Надеюсь, сегодня ты проявишь больше вкуса в выборе наряда, чем обычно, — не удержалась и пустила отравленную стрелу Сьюзан.

Эбигейл было плохо от тошноты, от слабости в коленях, но больше всего от присутствия мачехи.

— Сьюзан, оставь меня в покое! — взмолилась она. — Единственный наряд, который я сегодня еще способна на себя натянуть, — это пижама.

— Эбигейл, ты не должна так поступать! В нашей семье существуют старинные традиции, и мы должны соблюдать их. В течение уже многих десятилетий Ричардсоны на Пасху сидят на передней скамье в церкви Ричвилла, и я не потерплю твоих своевольных выходок! Прекрати капризничать, ты меня слышишь? Когда главой семьи был твой отец, ты всегда ходила на праздничные богослужения, так неужели ты думаешь, что теперь, когда его место заняла я, тебе удастся остаться дома? Ты хочешь свести меня в могилу!