— О, Соня, добрый вечер!

— Не ожидали тебя увидеть!

Это самая малость, что мне повезло услышать от них. Некоторые хмурятся при виде пластыря и синяков на лице Андрея, но за широкие плечи и рост ему прощают даже это.

— Ой, вы тоже помочь пришли? Как мы рады! Нам любая помощь пригодится!

Андрей здоровается сдержано и уж точно не распускает павлиний хвост в ответ на такое горячее приветствие. Могу себе представить, какой фурор он производит в форме, когда рассекает через аэропорт. Еще одна причина недолюбливать его работу.

Веду Андрея сразу на второй этаж, в Алину группу, где нас в дверях встречает Наталья Васильевна. И ее глаза мигом округляются при виде меня. А потом перебегают на Андрея, но она не позволяет себе ничего лишнего, только благодушно кивает и тут же переключается на какого-то пузатого папу, который выволакивает в коридор шкафчик с поделками.

Андрей сбрасывает верхнюю одежду в предбаннике и входит в группу. Даже Наталья Васильевна провожает его глазами, и мне хочется закатить глаза. А еще сказать, что это вы еще его в форме не видели. Но я тоже этого не видела и, кажется, просто не переживу, когда все-таки увижу. Если увижу.

Совсем забыла, что собиралась не пускать его на работу. Возможно, нужно будет привязать его к кровати навечно.

Андрей сразу включается в работу, и я остаюсь одна в предбаннике, слоняясь между низкими детсткими шкафчиками. Так не хочется идти на крыльцо и попадать под перекрестный допрос мамочек нашей группы.

— Соня, — говорит Наталья Васильевна, — пойдем, поможешь мне в группе, в которую мы временно переезжаем. Если ты не спешишь?

Я не спешу.

А значит, допроса мне все-таки не избежать.

— Помоги мне с папками для личных дел, пожалуйста.

Поначалу, казалось, воспитательницу ничего, кроме папок и не интересовало, но потом все-таки прорвало:

— Соня, тебя можно поздравить?

Разве что с тем, что мой затяжной целибат окончен, но вряд ли Наталья Васильевна об этом. Я не хотела говорить об этом, но одновременно с тем внутри меня было слишком много противоречий. А еще не проходящее ощущение того, что я вишу на тросе над пропастью, который может в любой момент оборваться. Продержится ли Андрей, не пустится ли во все тяжкие, если десять лет хранил верность, но со мной все-таки сорвался? Вдруг осознает, что все еще любит свою жену?

— Он женат.

Может быть, не стоило. Но я произнесла это вслух. Что скажете на это, Наталья Васильевна? Разлучница и изменщик, замечательная пара, не так ли?

Воспитательница нахмурилась, перебирая папки с личными делами. Наверное, рассчитывала на счастливое щебетание, а вышло иначе. Канат над моей пропастью ссохся в моих руках и может оборваться в любой момент.

— Знаешь, — вдруг вздохнула она. — Когда я была еще ребенком, мои родители решили развестись. Но из ЗАГСа их послали в партком за разрешением, а там им сказали: «Запрещено». И все. Развод портил статистику, так что им отказали. А мои родители просто больше не хотели жить вместе. Сами считали свой брак ошибкой. Хотели другой жизни. Они пришли к этому выводу сами, никогда до этого дня не ругались и даже голоса не поднимали. А в итоге их, наоборот, привязали друг к другу. И знаешь, что, Соня? Люди, которые больше не любят, рано или поздно начинают ненавидеть друг друга. Они испортили жизнь себе и мое детство. Они стали постоянно ругаться. Они проклинали друг друга за потраченные напрасно годы. Если бы им только дали тихо-мирно развестись, Соня, но нет… Потом им, конечно, все равно дали развод, но было уже слишком поздно для всех нас. И лучше бы они развелись с самого начала. Все равно ничего не удалось спасти.

Капля белого густого ПВА капнула на лист бумаги передо мной, который я собиралась приклеить. Это был совсем другой рассказ, который я рассчитывала услышать. Гораздо проще и привычнее было услышать о разрушенных семьях и безутешных женах, мужьях-изменниках. А в таком ключе… Я никогда и не смотрела на разводы.

— Зачем вы рассказываете мне это?

Наталья Васильевна отложила в сторону папку и внимательно посмотрела на меня, как если бы я забыла выучить урок.

— Затем, Соня, что иногда просто нет иного выхода. Иногда лучше развестись, чем пытаться спасти то, чего нет. Не всегда брак священное действие и не всегда изменник или изменница рушат счастливые семьи. Иногда людям нужен развод как воздух, иначе они задохнутся. Люди ошибаются. Люди меняются. Жизнь у нас одна, и каждый достоин того, чтобы прожить ее счастливо.

Она помолчала, а потом спросила:

— Или у них есть дети?

— Нет, — беззвучно отозвалась я.

— Тем более, — пожала плечами воспитательница. — Ты там криво приклеила, исправь, пожалуйста. А я пойду проверю, как там наши папочки.

Я с трудом оторвала кривой лист, и какое-то время после просто держала его в руках.

Еще полчаса я провела в пустой группе и, когда за окном опять разразился ливень, в дверь постучали. В комнату заглянул Андрей. Он был немного вспотевший, но определенно более веселый, чем до этого.

— Привет, — тепло улыбнулся он мне, как будто мы не виделись месяц. — Мы закончили.

— Там дождь идет, — зачем-то отозвалась я.

— А мне ваша воспитательница как раз зонт дала, — Андрей показал трость. — Говорит, кто-то забыл еще год назад. Но попросила тебя потом вернуть, говорит это дежурный зонт. Идем? Ты закончила?

— Да.

Я сложила папки на место, закрутила клей и мы вместе вышли из класса. В темных коридорах было пусто. Как и на крыльце. Слава богу, я бы не выдержала второй раунд с мамочками.

Андрей раскрыл зонт и повернулся ко мне. Как и всегда без лишних слов.

Я шагнула к нему, и наши плечи соприкоснулись.

А потом он обнял меня за талию, притягивая к себе, ближе к центру зонта и подальше от дождя. Так мы и шли до дома, медленно, тесно прижавшись друг другу. Под перестук капель и грохот водосточных труб. По-прежнему не говоря ни слова, но я чувствовала, как прямые наших жизней, невзирая на правила и условности, снова изгибались, тянулись друг к другу. И их уже было не остановить.

Глава 29. Андрей

Соня теперь часто смотрит на меня так, как сейчас, — широко распахнутыми глазами, как если бы видела перед собой призрака. Знаю, она успела распрощаться со мной за те сутки, что я провел в больнице. Но ради того, чтобы увидеть снова, как темнеют ее глаза, почувствовать, как она вздрагивает и дрожит в моих руках, я пойду на все.

И верну ее доверие.

С самого начала это было ошибкой — врать ей. Но, видит Бог, ничего лучше я на тот момент не придумал. Теперь точно постараюсь все сделать правильно.

Я заново возвожу между нами доверие, которое совершенно не ценил поначалу. Сейчас оно напоминает хрупкий мост из хрусталя, который не выдержит даже веса муравья. Любое неправильное слово, жест или поступок уничтожат его. Сам виноват, что многое придется делать заново. Но я рад, что она вообще поверила мне и не выставила за дверь сразу же. Хотя имела полное право так поступить.

Что-то изменилось в ее глазах после того, как мы закончили с помощью в детском саду. Кажется, я стал на шаг ближе к Соне. Если бы я мог все исправить только перестановкой мебели, я бы таскал ее до скончания века.

Я коснулся ее руки, и она не отпрянула.

В последний раз такой трепет от того, что сжал девичьи пальцы, я испытывал, наверное, только в начальных классах, когда нас поставили вместе в пару на утреннике с девочкой, в которую я был тогда влюблен.

Может быть, это детский сад так действует. Я бы и не вспомнил такие вещи раньше. Совершенно забыл то чувство безграничного беспричинного счастья, которое накатывает, когда просто можешь коснуться той самой.

Уже давно я никогда не кайфовал от такой обычной вещи, как идти вместе под одним зонтом, взявшись за руки. Мы двигались синхронно, как в медленном танце. Лавировали между лужами и замедляли шаги, чтобы растянуть то ничтожное расстояние, что отделяло детский сад от Сониного дома.

Теперь это был только ее дом.

Когда-то эта бетонная коробка была и моим домом, но больше нет. Сегодня я на удивление легко и просто собрал вещи, и даже с помощью Ники, которая бегала вокруг с радостным возбуждением, все еще не веря в то, что это происходит на самом деле. Как и я, она чувствовала только свободу. Для нас двоих отказ от нашего брака принес столько же радости, как избавление от натирающих праздничных туфель после многочасового банкета.

— Ты правда делаешь это? — иногда спрашивала меня Ника, когда помогала складывать рубашки. — Ты не передумаешь, Андрей? Не вернешься?

Моя жена больше опасалась, что я внезапно вернусь к ней, а не того, что могу уйти насовсем. Она даже одолжила мне один из своих чемоданов, чтобы я мог сразу забрать все нужные мне вещи.

Теперь чемоданы дожидались меня в одноместном номере «Рэдиссона», я не успел распаковать их, да и не нуждался в таком количестве вещей. Сбор занял больше времени, чем я предполагал. Так что я буквально закинул чемоданы в номер и сразу же сел в такси, потому что спешил на свидание.

Да, вот такое странное свидание, которое включало в себя не поход в ресторан, а помощь в детском саду.

А теперь провожал девушку до дома, не рассчитывая ни на что более. Наслаждаясь только тем, что я могу идти рядом и касаться ее.

Но между нами оставалось кое-что еще, что застыло гильотиной над моей шеей — та просьба Сони о помощи, от которой мое сердце рухнуло в пятки.

Я не сделал этого. Не примчался за ней на мост и до сих пор не знал, с чем должен был помочь ей. И как все закончилось.

Мы дошли до ее подъезда, и Соня мельком оглянулась. Да, из-за дождя здесь не было вездесущих бабушек. Не знаю, успел ли я промелькаться перед ними, но уж Соню-то они точно знали. Дождь спас нас от сплетен во второй раз за сегодня, в первый раз разогнав любопытных мамочек с крыльца детского сада, спасибо климату Питера за это.