— Я знаю, как выглядит рукопись, мистер Моллинсон.

— Я всего лишь пытался помочь вам. Решите в конце концов, невежественны вы в этом вопросе или нет.

Энн с вызовом передвинула каретку. Работать с этим самоуверенным занудой будет нелегко. Зато какое удовольствие получит она, сбив с него немного спеси и добившись, что второй раз он не посмеет ни с кем поступить так, как с Розали Дональдс.

Она глянула в его сторону и увидела, что он с озабоченным видом стоит у французских окон, выходящих в сад, и мысли его явно далеко.

— Я сейчас на акте втором, сцене первой, — произнес он, поворачивая к ней голову. — Если я буду говорить слишком быстро для вас, скажите.

Он начал диктовать медленно, ускоряя темп по мере того, как творческое воображение овладевало им. Сцена, которую он описывал, представляла собой жилую комнату, спальную и гостиную одновременно, дешевую, жалкую, в которой сидеть можно было только на диване и которая обогревалась газом, все время тухнувшим от сквозняка. Эту комнату многие признали бы за свою, и все-таки Энн не сомневалась, что он имел в виду комнату Розали Дональдс. Ее жесткий стул, на котором он во время визита к Розали сидел сам, видимо, стоял перед его глазами, когда он диктовал диалог Мэри-Джейн — героини пьесы — и ее приятеля Фрэнка.

Через какое-то время он начал бродить по комнате, брать и ставить на место пепельницу, проводить рукой по корешкам книг. Наконец, добравшись до кушетки, он растянулся на ней во весь рост. Голос его был невыразителен и тих, слова текли торопливо, иногда сливаясь, как бы не поспевая за мыслями. Казалось, он диктовал список белья, отданного в прачечную. Вместе с тем была в его словах какая-то пленительная магия, наполнявшая комнату, и Энн, печатавшая как могла быстро, была заворожена разворачивавшейся перед ней историей.

Солнце позолотило верхушку живой изгороди, когда Пол Моллинсон наконец замолчал, и она, откинувшись на стуле, стала сгибать и разгибать пальцы. Дверь комнаты отворилась — Смизи вкатила сервировочный столик.

— Я стояла под дверью последние десять минут, ожидая паузы. — В ее тонком голоске слышался легкий ирландский акцент, а улыбка, которую она послала Энн, продемонстрировала ослепительно белые искусственные зубы. — Надеюсь, у вас еще не отвалились пальцы.

— Не говорите так много, Смизи. Мисс Лестер еще недостаточно вас знает.

— Если она выдерживает общение с вами, то сможет выдержать присутствие кого угодно. — Женщина остановила столик около Энн. — Может быть, вы разольете чай, мисс, а то мистер Моллинсон всегда проливает его на пол.

— Смизи! Говорю вам, довольно. Убирайтесь!

Снова сверкнув искусственными зубами, Смизи удалилась. Энн подняла чайник:

— Сахару, молока?

— Ни того ни другого, спасибо. Я пью с лимоном.

Как типично для него, подумала Энн, передавая ему чашку. Он принял из ее рук чай и взял кусок кекса.

— Возможно, я сегодня заставил вас слишком крепко поработать, мисс Лестер. Когда я уже начал писать, то не могу остановиться.

— Мне удалось не отставать, — улыбнулась Энн. — А что происходило в первом акте? Мэри-Джейн героиня пьесы?

— Да. Как вы, вероятно, могли предположить, она психопатка.

— Потому что живет воображением? А почему ей им не жить? Вы дали ей такое скучное существование, мистер Моллинсон, так что едва ли можете винить ее за то, что она возомнила, будто она совсем не такая, какая на самом деле!

— Вы то, что вы есть, и у вас есть то, что у вас есть, — с нажимом произнес он.

— Какая-то пораженческая позиция! Я с вами совершенно не согласна.

Энн оперлась подбородком на руку. Другой она отвела с виска выбившийся из тугого узла локон.

— А какая основная мысль пьесы, мистер Моллинсон?

Впервые с того момента, как она увидела его, он растерялся:

— Остальная часть пьесы в столе. Когда у вас будет время, можете почитать.

— А можно мне взять ее сегодня на вечер домой?

— Конечно нет!

Он рявкнул это так громко, что у нее дернулась рука, чашка затряслась на блюдце, и несколько капель чаю брызнуло ей на платье. Она вытащила платок и стала их промокать.

— У нас на кухне есть пятновыводитель, — невозмутимо заметил он. — Он более эффективен, чем слюна.

Приняв это за извинение, Энн направилась к двери.

— Куда это вы собрались?

— На кухню. Вы же сказали, что я могу…

— Только когда будете уходить. А сейчас, с вашего позволения, я хотел бы еще поработать.

Закусив губу, Энн села за машинку.

— Я готова.

За неделю Энн освоилась и на новой работе, и в своем новом жилище. Мисс Финк занимала комнату в ветхом доме над озером. Обстановка там была угнетающей и грязной, но хозяйка — доброй и общительной, а из комнаты, где она поселила Энн, открывался великолепный вид на тихую гладь воды и плакучие ивы.

Так как она привыкла в театре к долгим и нерегулярным занятиям, работа у Моллинсона далась ей сравнительно легко. Когда он бывал дома, то работал весь день напролет. Однако нередко, обычно при назначенных встречах в городе, он не работал вообще. Как наниматель он оказался гораздо более внимательным, чем она могла предположить, и иногда подвозил ее домой, если выходил из дому одновременно с ней.

Вместе с тем, рассказывая Марти о том, как идут дела, она не могла сообщить ей, что далеко продвинулась в установлении близких отношений с Полом Моллинсоном.

— У меня такое чувство, что он охотно дал бы мне пятьдесят фунтов, лишь бы я вернулась домой к моей воображаемой мачехе. По правде говоря, мне кажется, что он предложил мне работу только из какого-то чувства вины!

— Если он докопается до правды, чувство вины будет у тебя. Почему бы тебе не бросить это дело и не уйти оттуда?

— Ты что, забыла о Розали Дональдс?

— Конечно нет. Кстати, на днях я получила от нее письмо. Она снова вернулась к своей тетке и ненавидит каждую минуту своей жизни с ней. Вроде бы здоровье старушки ухудшается, и доктор там днюет и ночует.

— Бедная Розали. Я иногда задумываюсь, вспоминает ли ее мистер Моллинсон? Хоть иногда.

— Почему бы тебе не спросить его? — сухо поинтересовалась Марти.

— Когда-нибудь спрошу. В настоящее время он не знает, что я с ней когда-либо встречалась.

Энн покачала изящной ножкой.

— Вчера вечером я прочитала всю его пьесу и поняла, что имела в виду Розали, когда говорила, что она его вдохновение.

— Ты хочешь сказать, что он использовал историю ее жизни?

— Как основу. Героиня — бедная девушка, компаньонка богатой старой леди, которая проводит жизнь между визитами в местную библиотеку и прогулками с толстым пекинесом. Она отправляется в брачное агентство, чтобы найти себе мужа, а когда находит, то приглашает его в поместье и притворяется, что оно принадлежит ей. Этот мужчина — зовут его Фрэнк — влюбляется в нее, но боится попросить выйти за него, потому что он тоже ей врет. Он не состоятельный человек, а всего лишь кондуктор автобуса.

— Бедняги!

— Мой босс так не считает. Он думает, что все это очень смешно. В конце пьесы Мэри-Джейн оставляет свою работу и отправляется жить в город. Снимает комнату в доме, в котором, как оказывается, живет Фрэнк, но хотя они там неожиданно встречаются снова, они проходят мимо друг друга на лестнице, как чужие.

— Ты хочешь сказать, что конец несчастливый?

— Да. И поэтому я думаю, что его ждет провал. Вся движущая пружина у этой пьесы неправильна.

— Не понимаю этого, — сказала Марти. — Он был таким многообещающим вначале. Эти его чудные комедии, а потом эта серьезная пьеса — «В тисках»… Помнишь?

— Как я могу забыть? Отец говорил, что это лучшая пьеса, в которой он когда-либо играл. — Энн вздохнула. — Не могу понять, что случилось с Моллинсоном с тех пор. Он как будто потерял себя.

— Если он не выйдет из кризиса, то совершенно разорится! Еще одна пьеса вроде последней — и на него просто никто не пойдет.

Энн подошла к окну и остановилась, упершись невидящим взглядом в закопченную кирпичную стену напротив. Глаза ее машинально скользили по серой мостовой, тротуарам, движущемуся мимо потоку людей.

— Обидно будет, если он снова потерпит неудачу, — тихо промолвила она. — Мне не хочется сочувствовать ему после того, как он обошелся с Розали, но ничего не могу с собой поделать. — Она повернулась от окна лицом к комнате. — Кстати, мама считает, что я живу у тебя.

Марти поежилась:

— Если откровенно, то я должна была заставить тебя сдержать слово и отправить домой. Ты ведь сказала, что поедешь, если не получишь роли.

— Но я играю роль!

— Это не то, что я имела в виду.

— Знаю, но ты меня не переубедишь. Я решила, что дам Моллинсону попробовать собственного снадобья, и сделаю это.

— Он слишком большой циник, чтобы ты смогла его поймать.

— Случались и более странные вещи, — живо проговорила Энн и, наклонившись, поцеловала морщинистую щеку. — Марти, обо мне не беспокойся. Если что-то пойдет наперекосяк, я бегом прибегу к тебе.

Весь июль Пол Моллинсон работал над своей пьесой, а в первую пятницу августа уехал из города, забрав с собой законченную рукопись.

Энн решила не ехать на выходные домой. Так приятно было субботним утром поваляться в постели, зная, что впереди два дня, полностью ей принадлежащие. Днем она побродила по Хэмпстеду, по его узким холмистым улочкам, отходящим от главной дороги, разглядывая высокие дома эпохи Регентства, с их нарядными парадными дверьми. Фасады и окна были в избытке украшены узорными железными решетками и перилами, из-за которых на нее загадочно смотрели важные ленивые кошки.

Конечно, Лондон мог похвастаться многими красотами, но одинокому человеку в нем было неуютно. Единственный раз, когда с ней заговорили, был в баре «Эспрессо»: к ней обратился один из тех артистических типов, о которых с таким презрением отзывалась Смизи. Впрочем, его предложение было не из тех, которые улучшают настроение.