Я прикурил сигарету, и мы курили по очереди, слушая гулкие удары прибоя и свист ветра. Я гадал, нельзя ли стереть все события моей жизни до этой минуты, будто в моих силах было вызвать наводнение, которое все смоет, и начать заново. Я воображал, как океан подступает к песчаному пляжу, окружает маленький домик, затапливает окрестные кварталы, вода поднимается, нас подхватывает, и мы возносимся над этим разгулом стихии. Я бы спас по паре самого важного: два косячка, два мартини, двух девушек и двух парней. Мы бы смотрели в окно, как бурлящая мутная вода захватывает все новые территории, и наша лодка трещала бы и стонала, с плеском и брызгами переваливаясь через гребешки волн. Мы бы вывалили за борт весь мусор: домашние полки, набитые барахлом и финтифлюшками, наши компьютеры, нотные листы с произведениями, которые надо разучивать, нашу одежду и школьную форму, всю целиком латынь и наши худшие воспоминания. Что еще нужно, кроме сияния кожи Марка, электрического гудения в губах Джози и прищура Софи, когда она смеется? Когда вода схлынет и все будет смыто, мы сможем подняться из навоза и расцвести. И, может, тогда вырастет что-то новое.

Но наводнения не было. Ждать рассвета мы не стали: в какой-то момент Джози слезла со стола, поцеловала меня в лоб и отошла к остальным. Я задремал, пока они говорили, но вскоре проснулся оттого, что меня тащат на пронизывающий ветер и ведут по пляжу на дорогу. Марк спотыкался, как и все остальные. Я подумал, что он не привык ходить по песку, но его шаги остались нетвердыми и на асфальте. Я закурил, чтобы проснуться, и успел докурить сигарету, прежде чем мы дошли до машины. По дороге домой девочки заснули, а мы с Марком говорили о Фейнголде. Марк не сомневался, что больше ему никто ничего не сделает, но его возмущала обстановка на вечеринке.

– Никто ни за чем не смотрит, – повторял он. – Полный хаос.

На поворотах Марк описывал слишком широкую дугу. От напряжения я не засыпал. Дважды я опускал стекло, чтобы подставить лицо холодному ветру, и Марк делал то же самое. Он высадил девочек у дома Джози, и они, сонно попрощавшись, поплелись по аллее. Мы с Марком почти не разговаривали, пока он выезжал из их района, направляясь в наши края. Когда у подножия холма он свернул, машину вынесло на встречную полосу. Нас ослепили фары, я заорал, но Марк успел вывернуть руль. Мы вылетели на обочину и ткнулись в деревянный щит у пешеходного перехода.

Марк сидел, стиснув руль.

– Вот черт, вот черт, – повторял он.

Мы вылезли, осмотрели машину и поняли, что легко отделались – Марк ехал медленно. Осталось несколько царапин и вмятин, про которые можно что-нибудь наврать. Но Марк все равно схватился за голову, прислонившись к машине.

– Рано или поздно они все узнают, я это чувствую. Встанут со своими недовольными гримасами, воплощенное неодобрение, и будут качать башками, говоря: «М-да, мы знали, что из него ничего не выйдет, вот знали, и все».

– Ты про кого?

– Про родителей.

– Чувак, – сказал я, указывая на свое лицо, – зато ты хоть не выглядишь как я. – Марк засмеялся и всхлипнул. – Нет, серьезно, – продолжал я, – разве они не хотели, чтобы ты развеялся? Мне, конечно, придется что-нибудь наплести насчет разбитой морды, но когда мать узнает, что я веселился в компании друзей, у нее отляжет от сердца.

– Я не о веселье, – сказал он. – Об этом даже речь не идет. Веселье, видишь ли, надо сперва заслужить, как рай после смерти, а я еще не заслужил. Мне сначала надо стать сенатором.

– Сенаторы как раз знают толк в развлечениях, – возразил я.

– Ха, – ровно произнес Марк. – В нашей семье заведено иначе. Дело прежде всего. Отец считает, пора Ковольским двигать в политику.

– Тогда почему сам не двинет, зачем тебя пихает? Тебе это надо?

– Я не знаю, что мне надо. Я только не хочу никого разочаровывать, пока не разберусь, что мне все же надо.

– Как я тебя понимаю, – сказал я, подумав, сколько раз я слышал эту фразу и что она значит для меня сейчас. Изречение, которое преподносят как правду, а на деле откровенная ложь. Мне хотелось сказать что-нибудь, кроме этой чуши.

Марк теребил подбородок, обхватив себя другой рукой, и глядел в землю. Мне нечем было его подбодрить; я лучше умею принимать удары в лицо, чем вселять надежду. «Да ерунда все это, – хотелось мне сказать. – Возьми себя в руки, чувак, и научись, справляться с ситуацией».

– Поехали отсюда, – сказал я вместо этого. – Только домой меня не вези. Хочу знать, что ты нормально добрался.

Он остался благодарен, а по дороге его благодарность еще возросла, потому что стало ясно, что придется регулировать сход-развал. Ехать было можно, и Марк решил, что починит машину без ведома родителей, но вранья уже накопилось достаточно, и Марк волновался, что половину забудет. Мы подъехали к длинной аллее, огибающей его дом на холме. Марк заехал на газон, не заметив этого, и заглушил двигатель.

– Значит, еще раз: куда мы сегодня ходили?

– Мы ходили ко мне домой. – Я расстегнул куртку и вытащил пакетик. – Хочешь снотворного? Успокоишься и не будешь всю ночь бегать по потолку как сумасшедший.

– У тебя много, – сказал он, забирая у меня с ладони две таблетки.

Одну он проглотил сразу, другую положил в карман и сидел, ожидая, пока подействует, будто затянулся своей травкой. Я улыбнулся и тоже развалился на сиденье. Мне бы пакет со льдом, но в моем распоряжении был только викодин, таблетку которого и я бросил в рот. Я уже готов был прощаться, но мне не хотелось домой, и я некоторое время молча сидел рядом с Марком.

– Тебе пора, – сказал я наконец, но Марк не двинулся с места.

– Слушай, а тебе Джози нравится? – спросил он, чуть приподняв голову. – По-моему, ты ей нравишься.

– Господи, я не знаю. К тому же у нее есть парень.

– Ну да, – сонно засмеялся Марк. Я забеспокоился, но тоже не мог двинуться – тело расслаблялось слишком быстро. – Он уже вчерашний день, – речь Марка немного плыла. – Вот увидишь.

– Ну, я не знаю…

– Я подумал, может, ты гей? – Голос Марка поднялся на последнем слове, будто он задавал вопрос, но я ответил не сразу, потому что не знал как. Я знал, что хочу Джози, но не мог доверять своим желаниям. Отношения с отцом Грегом я никогда не расценивал как секс – мое тело работало по команде. С Джози все было иначе.

Марк съехал набок, уронив голову на подголовник, сонно улыбнулся мне, его рука задела рычаг переключения передач и упала на сиденье рядом со мной. Веки его опускались на глаза и вздрагивали – Марк боролся со сном.

– Так ты того или нет? – спросил он. Сейчас он казался моложе, менее опытным и пресыщенным, чем обычно. Таким я его никогда не видел. Может, наркотики сняли с него броню, или это был поступок, для которого он весь вечер набирался мужества (или я зоркости), но мне показалось, что Марк смотрит на меня с непонятной надеждой.

– Ты нас разве не видел? – спросил я наконец. – Нас с Джози?

Он не ответил. Его губы разомкнулись с чуть слышным «пф», щека смялась о подголовник, плечи расслабились. Дыхание, вырывавшееся из приоткрытых губ, оставляло влажное облачко на кожаной обивке. Я никогда еще не видел, как человек засыпает, не видел такой беззащитности.

Мне тоже очень хотелось спать, и я уснул бы даже в таком холоде, но через силу вылез из машины. Бросить Марка было легче легкого, но я не мог это сделать. Ковольски приедут только завтра, но нельзя же, чтобы они нашли сыночка спящим в машине. Я вынул ключи из зажигания, поднял Марка и попытался его разбудить. Он что-то пробормотал, не открывая глаз. Я забросил его руки себе на плечи и потащил к боковому входу. Его ноги скребли по земле.

Он проснулся и спросил, нельзя ли присесть. Я опустил его на крыльцо. Он наклонился к кустам, и его вырвало. Я отвернулся, чтобы не сделать то же самое, но, когда снова посмотрел туда, Марк лежал лицом в луже рвоты. Я быстро перевернул его на спину.

– Вот черт, – пробормотал он.

Его рубашка и брюки промокли от того, что из него вышло, но куртка была расстегнута и осталась относительно чистой. Я стянул с него куртку. Марк не отреагировал, когда я спросил, легче ему или нет, только улыбнулся с закрытыми глазами.

Один из его ключей подошел к боковой двери, и я втащил Марка в темную прихожую, усадив на скамью. Боковой вход, как и у нас в доме, вел на кухню. Я нашел бумажные полотенца и вытер Марка как мог тщательно, однако от одежды все равно отвратительно пахло.

– Марк, – позвал я.

Он крепко спал. Не без труда я стащил с него туфли, затем штаны и рубашку. Я выгреб открытый пакетик с марихуаной из его кармана и сложил одежду в мешок для мусора. Глядя на вытянувшегося на скамейке Марка, легко было убедиться, что он по любым меркам красив той красотой, о которой мы все мечтали. Плечи и грудные мышцы рельефно обрисовывались под футболкой, бугор в плавках здоровенный. Я мог провести ладонью по длинной линии его ножных мышц, мог потрогать где угодно. Я мог сделать с ним что хочу, вылепить из него, как из глины, орудие для любых целей, и во сне Марк робко улыбался, словно ободряя меня. Передо мной распростерся Человек из бронзы с сияющей кожей, и воздух вокруг дрожал от мольбы и желания.

И я решился – провел рукой по его коже, задержав ладонь в паху. Постояв минуту, я убрал руку: во мне ничего не дрогнуло. Я хотел Джози. Я готов снова поцеловать Марка, если это игра, в которой участвуют и девчонки, но мне не хотелось. Мне не нужно было тело Марка, я желал лишь его дружбы. Мы только-только входили в жизнь. Я хотел знать его мнение об этой жизни, хотел познавать мир вместе с Марком. Разве это тоже не род любви, не имеющей ничего общего с сексом, но в которой важно все остальное, объединяющее двоих людей?

Я подхватил Марка под мышки и поволок почти обнаженное тело через кухню и коридор в «берлогу» с огромным плоским телевизором. Уложив Марка на диван, я накрыл его одеялом и сел у дивана, поглядывая на его спокойное во сне лицо. Я не мог ответить Марку тем, чего он от меня, по-моему, ждал, но он был моим другом. Я восхищался им, но не знал, как ему об этом сказать.