У Кэролайн захватило дух от страсти, звучащей в его словах. Это был тот Тадео, которого она полюбила, ее горячий аргентинский мужчина, со сверкающими черными глазами, способный преодолеть любые преграды.

– Ко дню нашей свадьбы я уже знал, что моя так называемая любовь к Рите – ничто в сравнении с тем, что я испытываю к тебе! – с жаром воскликнул он. – Когда рождался Хуан, я видел, что ты страдаешь, и готов был жизнь отдать, лишь бы уменьшить твою боль. А когда нашего сына положили тебе на руки и ты улыбнулась ему, меня переполнила такая любовь к вам обоим, что я не мог говорить. И конечно же самым величайшим моим недостатком была неспособность сказать: „Я люблю тебя“. Я… люблю… тебя, – повторил Тадео, целуя жену в губы после каждого слова. – Не знаю, почему это казалось мне столь трудным. Возможно, это чисто мужское. Мы, мужчины, странные создания. Но любовь к тебе переполняла мое сердце, Кэрри, и я старался доказать это множеством различных способов. Помнишь, как после рождения Хуана мне не терпелось поскорее отвезти вас на Мар-Чикиту, чтобы показать моим родителям? А потом, когда мы приехали туда и ты была так добра, так мила со всеми, я полюбил тебя еще больше. Я не мог больше сдерживаться, помнишь?

У Кэролайн сжалось сердце.

– Да… помню. Но, честно говоря, Тад, после слов твоей матери мне стало казаться, что твой преувеличенный интерес к сексу тогда был вызван тем, что ты находишься рядом с Ритой, но не можешь быть с ней. А в последнее время, когда ты перестал заниматься любовью со мной, я решила: это оттого, что ты с Ритой.

Тадео, казалось, испугался по-настоящему; его руки бессильно упали.

– Боже мой… Кэрри, даю тебе честное слово, что это никак не связано с Ритой. Я ужасно уставал, только и всего. Я мучился неизвестностью и опасался, что смерть Карлоса изменит мою жизнь. Я не хотел, чтобы отец предложил мне вернуться в Аргентину. Я работал как каторжный, чтобы закончить все дела до нашего отъезда. День, когда ты видела мою машину у дома Риты, был единственным, когда я навещал ее. Рита позвонила мне в офис. Она плакала и твердила, что расскажет моим родителям все. Я понятия не имел, о чем она говорит, но ее истерические выкрики заставили меня поспешить к ней. Тогда-то она и поведала мне всю неприглядную историю своей жизни, и я понял, что должен сохранить услышанное в тайне от родителей, особенно от отца. Карлос для него был светом в окошке. Его убило бы то, что любимый сын оказался на поверку развратником. Тебе я тоже ничего не рассказал, потому что… стыдился моего брата. Вот и все, что было, Кэрри. Клянусь тебе… Проклятье! У мамы не было никаких оснований предполагать то, что она предположила. Ума не приложу, почему это пришло ей в голову.

– Возможно, тебе следовало бы сказать ей как-нибудь, что ты больше не любишь Риту. Хотя, может быть, и к лучшему, что я подслушала тот разговор. Он заставил меня очнуться, снова стать собой и перестать притворяться кем-то другим. Вынудил трезво взглянуть на наш брак и понять, что он не так совершенен, как кажется.

– Мне он кажется вполне совершенным.

– Правда, Тад? Ты действительно так думаешь?

– Да… За исключением тех случаев, когда ты притворяешься в постели. – Он кривовато улыбнулся. – Но положение, несомненно, исправилось после того, как ты решила, что я способен на измену, так что и мне, наверное, тоже следует поблагодарить маму. Впрочем, я шучу. Я вернулся домой тем вечером под впечатлением ужасной истории, рассказанной Ритой, и с единственным желанием – оказаться в твоих любящих объятиях. Вместо этого мне сказали, что ты заболела. Затем я вошел в спальню, где лежала ты, такая прекрасная, что мне пришлось броситься в ванную и целую вечность простоять под ледяным душем. Когда ты стала ласкать меня, я почувствовал себя самым счастливым – и самым несчастным – человеком на свете.

– Я тоже не могла понять, что ощущаю, – печально сказала Кэролайн. Тадео растерялся.

– Ты хочешь сказать… Ты думала… Она кивнула.

– Ох, должно быть, я просто сошла с ума. В его темных глазах мелькнул веселый огонек.

– Постарайся почаще сходить с ума.

– Скажи мне одну вещь, Тад.

– Все что угодно, – искренне ответил ее муж. – Ты ведь не забывал о том ожерелье, вер но?

Тадео вздохнул.

– Нет. Не совсем. – Он наклонился вперед, чтобы взять с кофейного столика свой бокал, и отпил виски, прежде чем продолжить. – Я собирался подарить ожерелье Рите на свадьбу. Когда мы разорвали помолвку, я не мог на него смотреть, поэтому засунул в домашний сейф и сделал вид, что его не существует. Это моя мать снова извлекла его на свет божий перед нашим отъездом и сказала, что самое время преподнести его тебе. К тому времени я уже был всем сердцем согласен с ней. Даже пожалел, что сам не додумался до этого. Ты ведь помнишь, тогда я понятия не имел, что она сказала обо мне и что по этому поводу думаешь ты. Ожерелье должно было просто показать, как я тебя люблю. – Тадео усмехнулся. – Мы, мужчины, предпочитаем демонстрировать любовь, а не говорить о ней.

Поставив бокал на столик, он взял руки Кэролайн в свои и погладил большими пальцами тыльные стороны ладоней.

– Мне очень жаль, если в результате того, что я говорил или делал, ты почувствовала себя униженной. Я никогда не буду просить тебя вести себя так, как той ночью. Обещаю…

– О… – разочарованно выдохнула Кэролайн.

– Если, конечно, ты сама этого не захочешь, – добавил Тадео с озорной улыбкой.

– Ты неисправим.

– А ты невероятно красива.

Он погладил ее по щеке, и сердце Кэролайн перевернулось в груди.

– Обними меня, Тад, – с трудом выдавила она. – Просто обними меня…

Он обвил ее руками – теплыми, сильными и надежными. Она со вздохом положила голову ему на грудь, слушая, как бьется его сердце, полное любви к ней.

Хороший человек, сказала о нем Рита.

И она права.

Он хороший человек, ее муж. Ее Тад.