— Гололед…

— Дерево…

— Они пытались…

И, наконец...

— Мне так жаль, Рэйчел.

После этого перед глазами все меркнет.

Глава 1

Полтора года спустя


Я сижу в офисе доктора Эмбри и осматриваю комнату, изучая все детали, которые, уверена, расставлены по комнате стратегически, чтобы люди ощущали себя спокойно и открыто делились своими чувствами. В углу стоит красивый стол из соснового дерева, а на нем закрытый ноутбук.

Там же стоят несколько рамочек с фотографиями ее семьи. Муж, счастливый ребенок. Сегодня, как и во все мои предыдущие визиты, я сижу на удобном кожаном диване кремового цвета и понимаю, его выбрали потому, что он просто призывает посетителей откинуться назад и расслабиться.

Рядом со мной лежат синие подушки, и я задумываюсь, ложатся ли на них люди, прежде чем начинают озвучивать свои мысли, как происходит в фильмах. На стенах голубого цвета, рядом с фотографиями водопадов и ясного голубого неба, с гордостью висят многочисленные награды.

Я целыми днями работаю с цветами, поэтому знаю: синие оттенки заставляют организм вырабатывать успокаивающие гормоны, которые помогают расслабиться.

Интересно, правда ли это. Или все-таки нет. И что этот факт говорит обо мне, потому что я ничего успокаивающего не чувствую.

Как и всегда, доктор Эмбри наблюдает за мной со своего скромного на вид стула, нас разделяет лишь маленький журнальный столик, на котором лежат медицинские книги. В комнате стоят также красивые цветы, белые, а их сердцевина насыщенного фиолетового цвета.

Домашние орхидеи — очень популярный выбор, в них сочетаются тонкость и нежность, даже романтичность. Я часто использую их для букетов, и планировала использовать их в своем свадебном букете. Двенадцать столов в зале должны были украшать канделябры и орхидеи, и по одному букетику у подружки невесты и шафера...

Стоп.

Я мгновенно блокирую ход своих мыслей, чтобы они не двинулись дальше, и снова сосредотачиваюсь на том, что делает меня менее... уязвимой.

— Вам надо передвинуть орхидею ближе к окну. Ей нужно больше света, — советую я доктору Эмбри.

Она поворачивает голову, проследив за моим взглядом. Потом быстро кивает, подтверждая мои слова, и снова разворачивается ко мне.

Ты эксперт, — отвечает она с улыбкой, но оставляет орхидею на месте.

Я хожу на прием к доктору Эмбри уже несколько месяцев. Это была не моя идея, и некоторое время я очень этому противилась. Но мои близкие, особенно мама, верили, что мне нужен тот, с кем я могу поговорить. Оглядываясь назад, понимаю, что не могу винить ее. К несчастью, она из первых рук узнала о моем обмороке, и после ей пришлось переехать, чтобы заботиться обо мне после аварии.

Несколько недель я даже не вставала с кровати. Мне лишь хотелось прятаться под одеялом в комнате с закрытыми шторами и держаться от внешнего мира так далеко, как только это возможно. Я проводила часы в своей темной комнате, прижимала подушку Бена к груди, пытаясь с каждым вздохом почувствовать его запах, пока он не выветрился.

Я достала из шкафа всю его одежду, даже грязную, и после того как на подушке не осталась аромата Бена, спала в куче его вещей. Отказывалась принимать посетителей, не могла больше слушать соболезнования и приятные воспоминания, связанные с ним. Потому что это все, что осталось. Воспоминания. Мой разум был заполнен ими. Они безостановочно крутились в голове. И я больше не могла с этим справляться.

Моя жизнь состояла из сна, редких перекусов и еще более редкого душа. Время перестало для меня существовать. Не знаю, сколько прошло дней, прежде чем мама проинформировала меня, что сделала несколько звонков и узнала о психиатре, который принимает поблизости.

— Рэйчел, тебе это нужно, — просто сказала она и распахнула шторы на окне, впуская в спальню солнечный свет. — Может, она сможет помочь, потому что я не знаю... — Она не закончила свою мысль.

Я видела в ее глазах, что мама не знает, как мне помочь. Она боялась, что если позволит мне и дальше так себя вести, то это нанесет мне такие повреждения, что я уже не смогу исцелиться. Тогда я думала, что это ее мягкая угроза или попытка с помощью вины вытащить меня из спальни.

У Бетани Миллер, моей матери, были определенные умения, и в какой-то степени это сработало. Через несколько дней я проснулась вовремя и приняла душ. Спустилась вниз и включила кофеварку. Взгляд на лице мамы, когда она увидела, как я на кухне наливаю ей кофе, представлял собой нечто среднее между облегчением и победой.

Следующий день прошел так же. Я проснулась, приняла душ и даже использовала бальзам для своих темно-каштановых волос, чтобы вернуть к жизни их естественную волнистость. В этот раз я нашла в шкафу одежду, у которой не было резинки на поясе, и которая не была сшита из фланели, и снова спустилась вниз сделать кофе.

Позже тем же утром, я собиралась помочь маме упаковать рождественские подарки. Все шло хорошо, пока я не нашла подарок, который купила Бену. Ничего экстравагантного, просто то, что ему бы понравилось. Забавный подарок. Над чем мы бы посмеялись и стали пользоваться после свадьбы.

Это были две одинаковые наволочки, аккуратно завернутые в упаковку. Ну, не совсем одинаковые. На одной элегантным почерком было написано: «Мистер Прав», на другой — «Миссис Всегда Права».

Это ода нашему упрямству — недостаток характера, который появился, когда мы только познакомились, и так и остался в наших отношениях. Странная связь, что удерживала нас вместе, а не отталкивала друг от друга. Как только увидела эти наволочки, на меня нахлынула гамма эмоций, с которой я никак не могла совладать, поэтому извинилась и вернулась наверх. После этого просидела в своей спальне три дня.

После этих дней я стала ощущать беспокойство, что, полагаю, было улучшением. Я начала вставать, одеваться и готовить кофе. Сначала не замечала, но по прошествии дней делала все больше и больше дел.

Занималась мелкими поручениями, ходила на обед с мамой и ее друзьями, и даже пару раз заглядывала в свой магазин и проявляла интерес к тому, как там идут дела. Я даже не осознала, как и когда это произошло, но медленно превращалась в женщину, которая все время прячется и находит утешение лишь в своей спальне.

Несколько недель спустя я сделала глубокий вдох и спустилась вниз, чтобы позавтракать с мамой. Она стояла возле раковины, ее седые волосы были собраны в идеальный французский узел. Когда я зашла, она замерла, увидев меня полностью собранной и держащей в руке ноутбук, готовой начать свой день. Она протянула мне чашку кофе, а в глазах застыл вопрос: куда я собралась так рано.

Я опустила сумку на пол, прислонилась к стойке и вдохнула сладкий аромат французской ванили, который исходил из моей чашки. Подняла голову и посмотрела замершей в ожидании маме в глаза, такие же карие, как и мои.

— Я иду на работу, — произнесла я.

Мама попыталась скрыть удивление, натянуто улыбнулась и пару раз кивнула.

— Прекрасно, Рэйчел.

Но я видела ее глаза — в них застыла смесь надежды и обеспокоенности, что я проведу весь день вдали от нее. За это половина меня полюбила ее еще больше, и я ценила все то, чем мама пожертвовала, чтобы быть рядом со мной все эти месяцы, но другая половина ощущала стыд и вину по той же самой причине.

Жизнь после этого дня стала чуть более упорядоченной. Я продолжила работать. Даже понемногу начала этим наслаждаться. Моя подруга Тесс приходила по вечерам, и мы смотрели фильмы (конечно, комедии), ели мороженное, и она рассказывала мне сплетни о том, что творилось в маленьком кругу наших друзей. Постепенно я снова становилась собой.

Однажды после ужина я сказала маме, что ей пора возвращаться домой. Она пробыла здесь достаточно долго. Мама слишком долго была моей поддержкой. Пришло время снова становиться самостоятельной.

— Ох, милая, я не против. Уверена, твоему папе нравится столько свободного времени. Наконец он получил немного спокойствия и тишины, чтобы строить свои нелепые модельки кораблей. И здесь довольно здорово, только мы девочки, — ответила она, потягивая свой вечерний чай.

Я знала, она сомневалась, стоит ли оставлять меня. Я ее единственный ребенок. Понимала, она переживает, что если оставит меня, то никого не будет рядом, чтобы убедиться, что я не вернулась к своим дням изоляции в спальне. И думаю, что мама наслаждается тем, что снова может заботиться обо мне.

Но мне это нужно. Мне нужно учиться снова быть одной. Тепло улыбнувшись, я просто повторила ее слова, сказанные мне, когда я в них так отчаянно нуждалась:

— Мне это нужно.

Перед отъездом мама протянула мне визитную карточку. «Доктор Шейла Эмбри. Психиатрия». Меня это смутило. Я думала, все уже забыто. Думала, что справляюсь. Разве мама не заметила усилий, которые я прикладываю, чтобы снова жить своей жизнью? Каждый день хожу на работу, пару раз в неделю вижусь с Тесс. У меня есть свой распорядок. Разве не это все хотят видеть?

— Я рада, что ты вернулась к работе, встречаешься с друзьями, выходишь из дома, — сказала мама. — Но, милая, ты не живешь. Простое движение в повседневной жизни — не одно и то же. — Она взяла мои руки в свои и сжала их. — Ее очень рекомендуют. Пожалуйста, просто сходи и поговори с ней. Может, она сможет тебе помочь, что делать дальше. Бен хотел бы этого для тебя.

У меня защипало глаза, навернулись слезы лишь при упоминании имени Бена.

— Чего бы он хотел? — повторила я тихо, но внутри — в своей голове — я кричала.

ЧЕГО БЫ ОН ХОТЕЛ?!

Я знала, чего бы хотел Бен: чтобы я справилась со всем по-своему.

Чего от меня хотят остальные? Чего они ждут от меня? Мой мир изменился навсегда всего за минуту. Шестьдесят секунд. Сколько людей могут это сказать? Кто может быть к этому готов? Что мне нужно, так это больше времени, чтобы справиться с горем, а не какая-то незнакомая женщина, которая скажет, что пришло время создать новый жизненный путь. Как только мама ушла, я сразу же отменила назначенный прием.