Колин Гувер - Эта девушка

Я со смехом целую ее в ухо:

– Если не ошибаюсь, ты тоже как-то принимала душ в одежде!

– Против собственной воли! – хохоча, отзывается она.

Приготовив мальчикам завтрак, я потихоньку возвращаюсь в свою комнату и плотно прикрываю за собой дверь. Не хочу, чтобы они знали, что Лейк здесь ночевала.

Сажусь на краешек кровати у нее в ногах. Если сяду поближе, то не смогу не дотронуться до нее, не обнять, не погладить по голове. Вчера ночью я испытал настоящие муки ада, обнимая ее, но не имея возможности поцеловать, чтобы хоть как-то облегчить ее страдания. Муки ада! Конечно, когда она уснула, я слегка поцеловал ее волосы. Мог бы, кстати, тогда же и в любви признаться.

В общем, муки ада!

– Лейк… – шепчу я, но она не шевелится. – Лейк!

Она едва заметно шевелится, но глаз не открывает и выглядит сейчас удивительно спокойной и умиротворенной. Как только я разбужу ее, она снова столкнется с суровой действительностью, поэтому решаю дать ей еще несколько минут покоя. Перед тем как выйти из комнаты, подхожу к изголовью кровати и едва заметно касаюсь губами ее лба.

– А если она похудеет? – спрашивает Кел.

– А зачем ей худеть? – отзываюсь я, накладывая ему на тарелку омлет, а потом подхожу к плите и ставлю сковородку обратно.

– А если тебе не кажется, что она толстая, и целоваться с ней нравится, почему ты не хочешь, чтобы она была твоей девушкой?

– Мне нравится с ней целоваться?! – резко оборачиваюсь я к мальчикам. – С чего ты взял?

– Ну как же, ты ведь целовался с ней на том пробном свидании! – объясняет Кел, поглощая омлет. – Лейк говорит, что ты с ней не целовался, но я-то вас видел! Она сказала, что у тебя может быть куча проблем из-за того, что ты ее поцеловал, и что ничего я не видел.

– Она так и сказала? – спрашиваю я.

– Ну да, она нам так и сказала, – кивает Колдер. – Но Кел говорит, что он видел, и я ему верю! А почему у тебя могут быть проблемы из-за того, что ты ее поцеловал?

Не ожидал я таких разговоров с утра пораньше. Но сейчас я слишком устал, чтобы читать им мораль. После всего, что произошло накануне вечером, да еще и лежа в одной постели с Лейк, я до утра глаз не сомкнул.

– Послушайте, ребята, – говорю я, подходя к ним ближе и опираясь о стойку, – иногда в нашей жизни происходят вещи, которые нам неподвластны. Я не могу быть парнем Лейк, а она не может быть моей девушкой. Мы не поженимся, и вы не станете братьями. Просто радуйтесь тому, что можете быть лучшими друзьями и жить по соседству.

– Это из-за того, что ты учитель? – прямо в точку попадает Колдер.

Я хватаюсь за голову: они беспощадны! И очень сообразительны!

– Да, – признаюсь я. – Да. Из-за того, что я учитель. Учителя не могут встречаться со своими ученицами, школьницы не могут встречаться со своими учителями, поэтому Лейк не станет моей девушкой. Я не могу быть ее парнем. Мы не можем пожениться. Никогда. А теперь хватит об этом.

Я обрываю разговор, подхожу к плите и накрываю крышками все сковородки, чтобы еда не остыла.

Не знаю, во сколько проснется Лейк, но мне нужно накормить мальчиков и выставить их из дома, пока она не выйдет из моей комнаты. Как, черт побери, я им объясню, что встречаться с ученицами нельзя, а спать в одной постели можно?!

Мы успеваем позавтракать, а она все еще спит, поэтому я отвожу мальчиков к Джулии. Кел с Колдером забегают в дом, но я почему-то стучусь в дверь и остаюсь стоять на пороге. Мне открывает Джулия, прикрывая глаза от солнца.

– Простите. Я вас разбудил?

– Да я, по-моему, вообще не спала, – качает головой она, делая мне знак зайти в дом. Она проходит в гостиную, и я иду за ней. – Как она?

– Пока спит, – пожимаю плечами я. – Не выходила из комнаты.

– Она напугана, Уилл, – кивает Джулия, садится на диван и потирает виски руками. – Она так испугалась, когда я ей рассказала. Я знала, что она будет в ужасе, но не до такой степени. Такой реакции я совсем не ожидала. Мне нужно, чтобы она была сильной при разговоре с Келом. Я не могу ему рассказать, пока она так себя ведет.

– Джулия, но прошло же всего семь месяцев после смерти ее отца. Потерять одного из родителей тяжело, но потерять обоих в ее возрасте… Это же уму непостижимо!..

– Да… – шепчет она. – Да, ты знаешь, о чем говоришь…

Она все еще сомневается, что Лейк реагирует абсолютно нормально. На такие ужасные известия все реагируют по-разному. Я даже не заплакал, когда узнал о смерти родителей, и тем не менее это был самый ужасный момент в моей жизни.

Я ехал домой после матча, и тут мне позвонили. В их медкартах были мои координаты для связи. Голос в трубке сообщил мне, что произошел несчастный случай и мне нужно срочно приехать в больницу Детройта. Как я ни умолял, в подробности меня не посвятили. Я попытался дозвониться до родителей по мобильному, но они не отвечали. Я позвонил бабушке с дедушкой, которые живут всего в паре минут езды от больницы, и рассказал им о том, что произошло. Это был самый тяжелый телефонный разговор в моей жизни.

Я гнал изо всех сил, держа мобильный на руле и краем глаза постоянно глядя на экран. Все мои мысли были только о Колдере. Я думал, что случилось что-то ужасное и что мои родители не подходят к телефону, потому что хотят сообщить об этом мне лично.

Прошел час, бабушка с дедушкой так и не перезвонили. Я набирал их номер раз пять, но они не отвечали. После шестого звонка, когда вызов снова переключился на голосовую почту, я начал понимать, что произошло.

Мои родители. Колдер. Они мертвы, все трое.

Припарковавшись около отделения неотложки, я вбежал в больницу и первое, что увидел, – рыдающую в кресле бабушку.

Нет, она даже не плакала. Она стонала. Дедушка стоял ко мне спиной, но было видно, как дрожат его плечи. Его трясло. Несколько минут я просто смотрел на них и не верил своим глазам. Ведь они всегда были сильными, независимыми. Я восхищался ими, уважал и считал лучшими людьми на свете. Казалось, никто и ничто не может их сломить.

Но тогда они предстали передо мной сломленными и слабыми. Единственное, что может сломить таких людей, – то, о чем даже помыслить невозможно. Едва увидев их в холле, я сразу понял, что мои самые страшные догадки подтвердились.

Они все мертвы.

Я развернулся и вышел на улицу. Мне не хотелось там находиться. Надо было выйти на воздух. Я не мог дышать. Дойдя до газона рядом с парковкой, я упал на колени. Слез не было. Мне просто стало физически нехорошо. Раз за разом мой желудок отвергал жестокую правду, в которую я отказывался поверить. Когда во мне совсем ничего не осталось, я упал на траву и стал смотреть в небо, на звезды. А они смотрели на меня. Оттуда, с неба, миллионы звезд смотрят на мир. Мир, где умирают родители и братья и ничто не останавливается в знак уважения к их памяти. Жизнь идет своим чередом, как будто бы ничего не произошло, даже когда чья-то отдельная жизнь оказывается разрушенной до основания.

Я прикрыл глаза и подумал о нем. Последний раз по телефону мы говорили недели две назад. Я пообещал, что приеду на следующих выходных и свожу его на футбол. Но в те выходные Воэн уговорила меня не уезжать. Сказала, что промежуточная аттестация всего через две недели, поэтому надо успеть провести вместе побольше времени, пока все не начнется. Поэтому я позвонил Колдеру и сказал, что не смогу приехать. Вот таким был наш последний разговор.

Последний разговор. И другого не будет.

– Уилл? – раздался у меня за спиной голос дедушки. – Уилл, с тобой все в порядке? – Он стоял рядом, вытирая слезы с полных горя глаз.

На него было больно смотреть. Я не двигался. Просто лежал на траве, смотрел на него и хотел только одного: чтобы он ничего не говорил. Я не мог это слышать.

– Уилл… они…

– Знаю, – быстро ответил я, не желая слушать то, что он скажет.

– Да, – кивнул он и отвернулся. – Твоя бабушка хочет…

– Знаю, – повторил я еще громче.

– Может быть, тебе стоит…

– Не хочу.

Я и правда не хотел. Ноги моей не будет в этой больнице. В этом здании, где лежат трое моих самых близких людей. Без каких-либо признаков жизни.

– Уилл, тебе придется…

– Я не хочу! – заорал я.

Дедушка, мой бедный дедушка, просто кивнул и вздохнул. А что еще он мог сделать? Что еще он мог сказать? У меня только что отняли всю мою жизнь, поэтому меньше всего на свете мне хотелось выслушивать соболезнования от медсестер и врачей, от священников и даже от бабушки с дедушкой. Я просто ничего не хотел слышать.

Оставив меня лежать на газоне, дедушка нерешительно отошел на несколько шагов, но перед тем, как уйти, все-таки обернулся:

– Понимаешь, Колдер тебя зовет. Он жутко напуган. Поэтому когда ты будешь готов…

– Колдер?! – Я боялся верить своим ушам. – Колдер, он…

– Нет, сынок, – покачал головой дедушка. – Нет-нет, с Колдером все в порядке!

Как только он произнес это, на меня как будто навалилось все вместе. Сдавило грудь, лицо запылало, защипало глаза. Схватившись за руку, я перекатился на живот и сел на колени… Что было дальше, помню плохо. Из меня вырвались какие-то утробные звуки – даже не знал, что я на такое способен. Никогда в жизни – ни до, ни после – я так не плакал. Я сидел на газоне перед больницей и плакал от радости, что Колдер жив.

– Ты в порядке? – спрашивает Джулия, выводя меня из ступора.

– Да-да, – киваю я, стараясь стряхнуть воспоминания о том дне, – в порядке.

– Я не хочу, чтобы ей пришлось растить Кела, – поерзав на диване, вздыхает Джулия. – Лейк должна получить шанс прожить свою собственную жизнь. Я не возложу на нее такую непосильную ношу.