– Спасибо! Да вот просто нечаянно уронил ваши бумаги. – Роман Викторович виновато положил стопку на место. Не спеша попивая горячий чай, мужчины беседовали о работе. Петр Семенович сетовал на устаревшее оборудование и нищенскую зарплату, попутно расспрашивая Романа о знаменитом центре. Стараясь не выглядеть снисходительным, Садовский внимательно выслушивал собеседника, изредка вставляя свои реплики и забавные случаи из практики.

– Ну что ж, благодарю за прием. – Энергично пожав руку врачу, Роман Викторович направился к выходу, по пути нечаянно наступив на листы бумаги. – Ради Бога, простите, я вам, похоже, устроил настоящий бардак! – Медицинский светила наклонился за утерянной картой. «...ова Мария Антоновна, 1972 год» – нечаянно бросилась в глаза надпись. На мгновение замешкавшись, Садовский аккуратно положил историю болезни в общую стопку. – Ну, пойду проведаю свою тетушку. – С этими словами Роман вышел из ординаторской.

«Надо же, а он оказался нормальным мужиком... – автоматически теребя карточки, думал Петр Семенович. – Эх, надо бы как-то закрепить знакомство!» Его взгляд скользнул вниз. «Лисенкова Мария, ну конечно же! Очень сложный случай, чем не повод для консультации у Садовского?!» Схватив нужные бумаги, доктор поспешил в восьмую палату.

– Тетя Аня, здравствуйте! – Роман осторожно присел на краешек кровати.

– Ромочка, милый мой! Ну наконец-то! – На глазах пожилой женщины заблестели слезы.

– Ну что вы, теть Ань! – Садовский нежно обнял родственницу.

– Ой, Ромочка! А я уже и не думала тебя увидеть, совсем позабыл старуху! Ты один или с Кирой? – Из писем племянника она знала, что тот женился, а о разводе Роман так и не написал, боясь лишний раз расстроить излишне сентиментальную тетушку.

– Какая же вы старуха? Я вот только что разговаривал с лечащим врачом, он очень вас хвалил, говорил, что вы самая жизнерадостная пациентка, – бодро ответил Садовский.

– Да какое там... – неопределенно махнув в сторону рукой, проговорила Анна Михайловна. – Ты вот лучше расскажи про себя: как жена, работа? Может, детишками уже обзавелся?

– Некогда все за работой, – стараясь не вдаваться в подробности, пытался выкрутиться Роман.

– Роман Викторович! – В дверь просунулась круглая голова Петра Семеновича. – Вы уж простите, что отвлекаю вас, тут у нас такой случай... в общем, совет ваш очень нужен...

– Да-да, конечно, – оживился Садовский.

– Вот взгляните на снимок.

– Н-да, похоже на миксому. Сколько лет больному?

– Молодая женщина, всего тридцать четыре года.

– Дайте-ка мне историю болезни! – Доктор подал Роману уже знакомую карточку. «Лисенкова Мария Антоновна, 1972 год». Спустя мгновение Садовский вдруг вспомнил хрупкую девушку с серьезными серыми глазами. – Не может быть, – едва слышно прошептал он. – Я могу прямо сейчас взглянуть на пациентку? – Порывисто встав, Роман Викторович направился к двери.

– Конечно, – поражаясь резкой перемене в поведении знаменитости, ответил Петр Семенович. – Пройдемте!

– Я еще забегу, – на ходу бросил Роман Викторович своей родственнице. – Когда она к вам поступила?

– Всего пару дней назад, два дня пролежала в реанимации. – Местный доктор едва поспевал за Садовским. – Вот эта палата.

Нечаянно оттолкнув врача, Роман Викторович нетерпеливо потянул на себя дверь.


Взору Садовского предстало бледное лицо женщины, искаженное гримасой боли. Крепко вцепившись руками в края простыни, больная почти беззвучно стонала. Черные длинные волосы разметались по подушке и напоминали грязный дешевый парик. Но эта была она... Роман проглотил комок, подступивший к горлу. Перед ним отчетливо стали проноситься картины школьной жизни. Садовский вспомнил, как впервые увидел эту девочку, такую гордую, независимую, с умными серыми глазами. Он сам тогда еще не понимал, что влюбился в нее с первого взгляда. А как ему нравилось сидеть на задней парте и любоваться двумя черненькими потешными косичками, постоянно расплетающимися к концу занятий. А их задушевные разговоры о литературе, с каким юношеским максимализмом они спорили о серьезных вещах! И почему он не объяснился с нею? Почему не сказал, что у него ничего не было с этой тупой блондинкой, как же ее звали? Ах да, Аська... Он все откладывал, он думал подойти к Марии на выпускном вечере и признаться в любви. Он так готовился... Шикарный букет алых роз, серебряное колечко, купленное на сэкономленные карманные деньги... Родители... Потом забылось все...

В институте он порывался ей написать, у него даже хранилась пара неотправленных писем... Потом... потом как-то все завертелось: работа, карьера, женитьба, развод...

– Когда последний раз вы делали обезболивающую инъекцию? – порывисто спросил Садовский.

– Четыре часа назад.

– Я забираю ее в Москву, срочно! – неожиданно для себя почти прокричал врач.

– Но...

– Всю ответственность, в том числе и транспортировку, я беру на себя.

– Простите, я не могу...

– Не вздумайте мне помешать! – отрезал Роман Викторович.

– Я поеду с мамой! – прошептал у них за спинами детский голос. Мужчины обернулись, на Садовского смотрел худенький чернявый мальчишка большими, полными решимости серыми глазенками. – Я поеду с мамой! – твердо повторил он.

– А отец? – вырвалось у Романа.

– У нас нет отца, – по-взрослому произнес мальчик.

– Времени собираться нет, кого тебе нужно предупредить?

– Я позвоню соседке.

– Договорились, – крепко, как взрослому, пожав руку, ответил Садовский. – Тебя как зовут-то?

– Ян.

– Роман.

Круглолицый доктор наблюдал за происходящей картиной с приоткрытым ртом.

– Вот что, Петр Семенович! Вы готовьте все необходимые документы, а я предупрежу своих коллег, чтобы прислали машину и подготовились к операции.

– Только под вашу ответственность, а мальчик...

– Мальчик поедет со мной, поживет у меня, все будет хорошо, – уже больше обращаясь к Яну, чем к местному доктору, проговорил Роман Викторович.

В карете «скорой помощи» Мария очнулась, за руку ее держал Ян, а рядом с сыном сидел мужчина и внимательно смотрел на нее добрыми бездонно-голубыми глазами. Где-то она видела эти глаза... она силилась вспомнить, но опять забылась. А тем временем Садовский разговаривал с сыном Марии:

– Ян, скажи, давно твоя мама себя плохо чувствует?

– Не знаю, наверное, когда ее уволили с работы... Она вообще-то очень много курила, я ей пробовал запретить, но разве она меня послушается?

Роман Викторович невольно улыбнулся, ему все больше и больше начинал нравиться этот не по-детски серьезный парнишка.

– А где работала твоя мама?

– На телевидении.

«Конечно, как я сразу не догадался? Ведь Маша мечтала о карьере журналиста еще со школы. Что же должно было произойти у нее в жизни, чтобы в таком возрасте возник этот страшнейший диагноз? Не может быть, чтобы причина была только в работе. Ах да, мальчик еще говорил, что они живут без отца. Как можно было бросить своего ребенка?!»

– А вы мамин знакомый? – Ян прервал размышления Садовского.

– Понимаешь, как тебе объяснить? – На минуту Роман Викторович замялся, а потом вдруг рассказал все этому сероглазому мальчугану: про то, как впервые увидел его мать, про то дурацкое недоразумение, произошедшее накануне новогоднего вечера, про смерть своих родителей. Ян внимательно слушал его, ловя каждое слово.

– Вы сможете спасти маму? – с надеждой тихо спросил он.

– Я буду стараться изо всех сил, мы спасем ее, вот увидишь! – Садовский крепко сжал руку мальчика.

– Я вам верю! Она обязательно должна жить. – В глазах ребенка стояли слезы. – Она у меня очень хорошая и добрая, просто она запуталась, понимаете?

– Конечно, малыш, конечно, понимаю! – Роман глубоко вздохнул. – Но мы с тобой должны верить, что все будет хорошо!

Всю дорогу они не отрываясь смотрели на бледную спящую женщину. Каждый из них про себя и по-своему молился Всевышнему о ее спасении.


Никогда еще коллеги Садовского не видели своего шефа в таком напряженном состоянии. И все, начиная от медсестры и заканчивая Федором Ивановичем, понимали, что это самая главная и важная операция в жизни их знаменитого кардиохирурга. Уже двенадцать часов бригада врачей колдовала над сердцем Марии. В операционной стояла звенящая тишина, и только редкие отрывистые команды Романа Викторовича иногда нарушали ее. Садовский совсем не чувствовал усталости, он находился вне времени...

«Вы сможете спасти маму?» Эти слова вновь и вновь звенели в голове у доктора. Он должен, он сможет... Движения хирурга были напряжены до предела, но сохраняли максимальную точность.

«Как свободно и легко!» Марии снилось, что она вместе с другими какими-то красивыми невиданными птицами парит высоко над землей. Ощущение легкости и полной свободы было непередаваемым, наверное, это называлось абсолютным счастьем. Все земные заботы и хлопоты оставлены где-то далеко-далеко, не существует никаких желаний, целей, мыслей, вообще сравнить это состояние с какими-то известными человеческими чувствами не представлялось возможным, и вдруг... Вдруг Маша поняла, что не сможет больше продолжать этот волшебный полет, она начинает ощущать тяжесть своего тела и леденящий душу страх, от сознания безысходности и неизвестности она внезапно стремительно летит вниз, несколько птиц с испугом и сожалением оглядываются на нее и, взмахнув на прощание крыльями, устремляются вдаль. Она остается одна, и даже падение наводит на Марию меньший ужас, чем сознание полного одиночества. Ей сложно понять, как долго длится состояние падения: мгновение или целую вечность, уже внизу видна черная бездна, и в этот момент кто-то подхватывает ее и медленно-медленно тащит вверх, время как будто бы замирает, кажется, одно неловкое движение, и они вместе опять полетят вниз с удвоенной силой. Она неожиданно понимает, что она обязательно должна что-то делать, она должна помогать, но как?! «Я ведь уже не одна, не одна! Значит, все будет хорошо, значит, мы спасемся, иначе и быть не может, главное – верить!» Черная бездна отдаляется все дальше и дальше...