– Замечательно! – радостно воскликнула Николь. – Когда можно будет посмотреть?

– Сегодня в шесть. Я заеду за тобой в студию. А вторая хоро­шая новость – то, что Сэм Смит к уик-энду вернется из Штатов. Ее секретарша записала тебя на ленч во вторник.

– Спасибо за то, что пробил это, – улыбнулась Николь. – У меня к Сэм большая просьба.

Она послала Дариусу воздушный поцелуй и вошла в студию, решив показать, что она настоящий профессионал. И это ей уда­валось, пока журналистка не задала вопрос про ее любимый цвет. Николь невольно вздрогнула, и журналистка, которая была нена­много старше ее, улыбнулась.

– Прошу прощения, – сказала она. – Этот вопрос мы задаем всем. О чем спрашивать человека, коэффициент умственного развития которого не выше комнатной температуры? О теории относительности Эйнштейна? Николь от души рассмеялась.

– Я бы с удовольствием не отвечала на вопрос о цвете, но Эйнштейн тоже не по моей части.

– Ничего нельзя сказать заранее, – улыбнулась журналист­ка. – Давайте я задам вам более интеллектуальные вопросы. Что для вас значит быть рок-звездой?

Подумав о том, какие огромные изменения произошли в ее жиз­ни и о стрессах, связанных с новой работой, Николь усмехнулась.

– В этом есть свои преимущества, – сказала она.

После жаркого Лас-Вегаса лондонская прохлада казалась уди­вительно приятной. Выйдя из экспресса «Хитроу—Паддингтон», Сэм сделала глубокий вдох и подумала, что в гостях хорошо, а до­ма лучше. Жалела она лишь о том, что так и не успела загореть.

По дороге Сэм заехала к Джей и забрала котят, а оказавшись дома, поняла, что нужно сходить за продуктами. Она отдала им последнюю жестянку кошачьих консервов, а в холодильнике не оставалось ничего, кроме банки сгущенного молока.

Сэм снова натянула джинсовую куртку и отправилась в мага­зин. Проходя мимо любимого ресторанчика «Гринвич Эмпориум», она вспомнила, как часто они с Морганом обедали там. В «Грин­виче» кормили здоровой пищей, «если не считать огромных гра­финов вина», как всегда шутил Морган. Владельцы ресторана Джордж и Фелисити были вечно заняты и не разменивались на мелочи. Это было проявлением не жадности, а здравого смысла: посетители «Гринвич Эмпориум» одним бокалом вина не огра­ничивались. «Тем самым сводя на нет все преимущества органи­ческих продуктов», – как вежливо говорил Морган Фелисити, которая отчаянно краснела, смущенно поправляла волосы и бе­жала к другому посетителю.

– Вы ходите сюда только потому, что Фелисити в вас влюбле­на, – однажды полушутя сказала Сэм.

– Если бы вы научились готовить, нам вообще не нужно было бы ходить сюда, – сердито ответил он. – Вы задолжали мне це­лых четыре обеда, которые я приготовил для вас самостоятельно!

– Точнее, сожгли самостоятельно.

– На языке поваров это называется «хорошо прожаренным блюдом», – серьезно поправил Морган.

– Ну, к овощам это не относится.

– Относится.

Сэм грустно заглянула в освещенный свечами зал «Гринвича» и подумала о множестве проведенных там счастливых вечеров. Опять Морган. Она была уверена, что никогда не забудет его.

– Сэм! – окликнул ее Джордж и помахал рукой. – Как дела?

– Хорошо, спасибо. Вот только что вернулась из Америки.

– Что-то вас с Морганом давно не видно. Фелисити думает, что вам разонравились ее цыплята и. баклажаны, но я сказал ей, что это чушь. Просто вы заняты.

– Очень, – согласилась Сэм и сменила т»ему: – А как у вас? Ресторан полон?

Джордж поморщился.

– И да, и нет, – сказал он. – По пятницам и субботам яблоку упасть негде, а в остальное время не густо…

– Очень жаль, – искренне сказала Сэм. – Надеюсь, вы не по­думываете о закрытии? Это было бы для нас ужасной потерей.

Джордж пожал плечами:

– Думаю, до этого не дойдет, но дела идут неважно. Мы сво­дим концы с концами только благодаря знаменитому чатни Фе­лисити. Одна ее подруга, у которой магазин в Ричмонде, покупа­ет его у нас оптом.

Бледные цыплячьи грудки, купленные ею на обед, выглядели не слишком аппетитно. Внезапно она ощутила тоску по сочным жареным цыплятам Фелисити с пастернаком, морковным пюре, сдобренным мускатным орехом, и маленькими, поджаренными до хруста картофелинами с морской солью. А баклажаны, приго­товленные по специальному рецепту и тающие во рту… При мыс­ли о них у Сэм текли слюнки. Ее собственные попытки готовить цыплят никогда не давали такого результата. Почему бы Джорд­жу и Фелисити не готовить эти блюда навынос в те дни, когда ресторан пустует? Вкуснейшие порционные блюда для прожива­ющих в этом густонаселенном районе людей, многие из которых не имеют ни времени, ни желания готовить их. Сэм знала десят­ки тех, кто с удовольствием приходил бы домой и брал на себя только один труд: сунуть приготовленное Фелисити блюдо в мик­роволновую печь.

Сэм решила, что непременно скажет об этом Джорджу и Фе­лисити. Даже если они не прислушаются к ее совету, она не оби­дится, правда? Это могло бы дать им новую цель… И тут Сэм осе­нило. А почему бы и ей самой не поставить перед собой новую цель? Почему бы не давать деловые советы таким людям, как Джордж и Фелисити? Почему бы ей не уйти из «Титуса» и не ос­новать агентство, которое будет консультировать фирмы, пере­живающие трудности? Бороться с трудностями – ее конек. Сэм знала: если проблема кажется неразрешимой, нужно смотреть на нее под разными углами зрения, пока ответ не найдется. Она обо­жала решать проблемы, накопила в этом немалый опыт и не могла бы найти для себя лучшей работы. Ничего особенного от нее не требовалось. Точнее, только одно: набраться смелости в оди­ночку открыть собственное дело.

Сэм невольно улыбнулась. Она была одна почти всю свою жизнь. Для нее это будет только естественно.

32

Мэтт ненавидел свою квартиру. В объявлении было написано: «Полностью меблированная современная квартира с одной спаль­ней, можно на короткий срок». Она действительно была полнос­тью меблирована… но человеком, который явно питал пристрас­тие к стилю семидесятых годов. Спальня была абсолютно крас­ной, одна стена гостиной-столовой оклеена обоями с узором, от которого встали бы дыбом волосы даже у самого терпимого чело­века. А счесть удобной громоздкую прямоугольную кожаную ме­бель было совершенно невозможно.

Агент по найму, считавший, что квартира является образцом современного дизайна, сказал, что она принадлежала компью­терному гению, и напомнил, что стиль начала семидесятых снова в моде. Но этому агенту было от силы двадцать четыре, и он про­сто не мог помнить, как выглядели жилища того времени.

– Ладно, беру, – грустно сказал Мэтт, поскольку остальные квартиры нравились ему еще меньше.

Единственным плюсом апартаментов компьютерного гения был огромный письменный стол, где Мэтт проводил большинст­во вечеров. Он писал. Но не роман века. Просто работал для соб­ственного удовольствия.

Все началось с забавных посланий по электронной почте, ко­торые он отправлял бы Хоуп, если бы они продолжали общаться. Обычных посланий, в которых он описывал, как у него прошел день. Конечно, Мэтт прекрасно понимал, что если бы он делал это с самого начала, то вовремя сообразил бы, что Хоуп влюби­лась в грязного ублюдка из отеля, и положил этому конец еще до того, как пресловутый ублюдок разрушил его брак. Но он гнал от себя эту мысль. Думать о Хоуп было слишком больно.

И все же Мэтт думал о ней постоянно, испытывая печаль и чувство вины. Если бы он смог рассказать Хоуп о нравственных мучениях, которые ему довелось испытать в Редлайоне, о депрес­сии, в которую он впал, когда понял, что совершил чудовищную ошибку и потерпел неудачу… Если бы он смог поделиться с ней, то, наверное, не сбежал бы в Бат. А это было настоящим бегст­вом. Он впал в отчаяние и, предчувствуя провал, удрал, как ма­ленький ребенок удирает от опасности.

Ему понадобилось несколько недель, чтобы прийти в себя и разобраться, что к чему. Неудача с романом была его кошмаром, но вскоре Мэтт сделал открытие: если обернуться к своему кош­мару лицом, его можно приручить. Мэтту пришлось нелегко, но он сделал это. Гордый, надменный Мэтт Паркер исчез, а на его месте появился поумневший человек; надменность сменилась печальным пониманием своих истинных способностей. Он был мужем, отцом и рекламщиком, а не обладателем премии Букера. Причем рекламщиком он был хорошим. Сердечный приступ у Адама Джадда оказался более серьезным, чем думали, и ему было приказано восстанавливать силы в течение нескольких месяцев. Это дало Мэтту возможность заняться тем, что у него хорошо по­лучалось.

А по вечерам помогала работа над электронным дневником. Это был его способ расслабляться: шутливо рассказывать Хоуп о том, как люди из компании по производству пива приехали на ленч с Дэном («мы вырвались всего на час, нам еще предстоит несколько совещаний»), а вернулись четыре часа спустя вдребез­ги пьяные и требовавшие, чтобы их отвезли в стриптиз-клуб.

«Хоуп бы посмеялась над этим», – думал Мэтт. Но он ничего ей не отправлял: Хоуп не было до него дела. Поэтому он писал свой дневник для воображаемого читателя.

Перечитывание «романа века» не вызывало у него никаких чувств, кроме досады. Теперь он понимал, что о человеческом несчастье нельзя писать унылыми, манерными, нарочито усложненными фразами.

Настала пора посмотреть правде в лицо. Он никогда не станет писателем, никогда не получит премию Букера. Но можно полу­чить множество премий в области рекламы и стать здесь лучшим в мире. А если бы существовал спрос на скандальные, пасквиль­ные, фарсовые романы о жизни рекламных агентств, тут он тоже был бы на коне.

Мэтт выключил «ноутбук» и включил телевизор, чтобы по­смотреть спортивные новости… Кстати говоря, его шансы стать лучшим рекламщиком мира сильно уменьшатся, когда Адам Джадд вернется на работу и вновь примет бразды правления. А что тогда будет делать он, Мэтт?

На следующее утро он взбежал по ступенькам к двери агент­ства, чувствуя себя бодрым, здоровым и готовым завоевать мир. Его ждали два важных совещания и ленч с перспективным кли­ентом в одном из лучших ресторанов города. Если бы этот клиент подписал договор, все сотрудники агентства могли бы до конца жизни ездить на спортивных «Мерседесах».