– Капитан Огилви рассказал мне. Вы больше, чем кто бы то ни было, способны понять мое беспокойство о младшем брате.

– Я понимаю, – ответил граф сухо, – как никто другой. Но если ваш брат не изменится, он заплатит за это жизнью.

– Я... я не понимаю.

– Не понимаете? Он не сказал вам, что с сочувствием в нашем противостоянии на стороне французов? И мне нетрудно в это поверить, потому что он не делает тайны из своих взглядов трубит о них всюду, делится ими со всеми подряд. В таком случае почему он не рассказал о них вам?

– Арман не имел в виду ничего такого.

– Я напомню вам об этом, когда его повесят как предателя.

От этих слов у Дейрдре закружилась голова.

– Но это же... нелепо! – заикаясь, пробормотала она. – Арман не единственный, кто выражает подобные чувства. Даже герцогиня Ричмонд говорила то же самое. Никто не принимает этого всерьез. Вы просто пугаете меня.

– Значит, вы ничего не знаете о нескромных высказываниях Сен-Жана? Я так и предполагал. Что касается ее светлости, я думаю, что едва ли это важно. Она не француженка, и при дворе у нее есть друзья. Вы должны радоваться тому, что я опекун вашего брата, а иначе он уже наслаждался бы пребыванием в какой-нибудь тюрьме в ожидании более сурового наказания, чем то, что претерпел сегодня. Однако я вижу, что у вас нет желания поблагодарить меня.

Рэтборн сделал несколько шагов к задней двери и распахнул ее.

– С вашей стороны весьма неосмотрительно врываться без приглашения в комнаты холостяка, – сказал он с дьявольской ухмылкой. – Это может иметь весьма неприятные последствия для вас. В будущем мне придется держать свою дверь на запоре.

Щеки Дейрдре вспыхнули огнем. Ей, как никому другому, было известно, что следовало прервать эту сцену, предполагавшую обольщение. Ей удалось заглушить боль в груди, и она, вскинув подбородок, спросила дерзко:

– Даже среди белого дня, милорд?

Пройдя мимо Рэтборна к черной лестнице, Дейрдре услышала взрыв смеха за спиной и закрыла за собой дверь.

– О, Дейрдре, как вы невинны! Щеки ее запылали еще сильнее.

Беспокойство за Армана росло с каждым днем. Он стал резким и задумчивым и отказывался обсуждать, что произошло между ним и графом. Но их утренние верховые прогулки продолжались, и теперь больше, чем когда бы то ни было, Дейрдре ждала их, потому что Рэтборн навязывал ей общество миссис Дьюинтерс почти ежедневно.

Скоро она стала чувствовать себя кем-то вроде дуэньи при миссис Дьюинтерс, которую граф брал с собой на все светские вечера, имевшие хоть какое-то значение.

Его подчеркнутая галантность, будь то в его ложе в театре, или во время обеда в узком кругу избранных, или в наемном экипаже – открытой коляске, теперь уже достаточно вместительной, чтобы и Дейрдре могла их сопровождать, вызывала каждый раз гримасу презрения на ее обычно столь спокойном и невозмутимом лице. Когда Дейрдре пыталась ненавязчиво расспросить о природе его обязанностей при лорде Аксбридже в качестве его адъютанта, допускавших, чтобы он столько часов проводил праздно, в то время как другие офицеры были вынуждены оставаться в Нинове, граф уклончиво отвечал, что его роль заключается в том, чтобы осуществлять связь.

Позже Дейрдре пришла к выводу, что именно ее бесшабашное поведение в Шато-де-Суан, старинном доме маркиза и маркизы де Суан, привело к стремительному развитию ее отношений с графом.

Возможно, причина заключалась в том, что она выпила слишком много шампанского. Возможно, в том, что леди Фентон не могла опекать ее, поскольку лежала в постели с жесточайшей мигренью. Возможно, этого не произошло бы, если бы Арман не поддерживал ее так открыто, а, напротив, старался вразумить взглядом или словом, и возможно, если бы она не слышала о всем известной связи графа с актрисой, то смогла бы укрыться за воздвигнутой ею самой стеной сдержанности. Но Дейрдре перепила шампанского, леди Фентон не было на этом вечере, Арман не пытался ее урезонить, и она слышала последние сплетни о графе. В результате всего этого слегка помешалась.

Леди Мэри Ингрэм, молодая подруга, или, скорее, знакомая, прикрываясь веером, вдруг возмутительным образом зашептала, глядя на вальсирующих графа и миссис Дьюинтерс, которую он сжимал в объятиях, что хотела бы поменяться местами на одну ночь с этой знойной актрисой. От этих слов Дейрдре слегка затошнило.

Так как леди Мэри была хорошо воспитанной и наивной молодой дебютанткой, воображавшей, что она знает все, а Дейрдре не могла претендовать на подобную невинность, не было ничего удивительного в том, что щеки Дейрдре окрасились прелестным розовым румянцем. Леди Мэри пришла к заключению, что мисс Фентон, вероятно, убежденная старая дева и слишком благонравна, что совсем не согласовалось со вкусом этой молодой особы.

С этого момента личность Дейрдре, казалось, подверглась удивительным превращениям. Она будто нежилась в спасительном тепле кокона до тех пор, пока однажды вечером не выпорхнула из него, как редкая бабочка, существо удивительной красоты и очарования, и принялась порхать от одного красивого партнера к другому, не оставаясь подолгу ни с одним из них, если только этим партнером не оказывался Арман, обычно сопровождавший сестру на ужин. При этом глаза его так же лихорадочно блестели, как и у Дейрдре.

Все сливки брюссельского общества в тот вечер собрались в Шато-де-Суан, и многие джентльмены обратили внимание на английскую красавицу, которую сопровождал очень юный молодой человек.

Граф де Веттерен поцеловал Дейрдре в оранжерее, куда они отправились поглядеть на редкую орхидею. Маркиз де Нивель поцеловал ее на террасе, когда они любовались красотой озера. Барон де Гамблу предложил Дейрдре carte blanche в библиотеке, куда сопроводил ее, чтобы показать, как он сообщил, очень редкий манускрипт – письмо ученого Эразма Роттердамского. Арман наблюдал за сестрой со стороны, то и дело бросая взгляд в сторону Рэтборна, лицо которого становилось с каждым часом все мрачнее.

Когда пронесся слух о том, что граф де Веттерен и барон де Гамблу отправились верхом в лес на дуэль из-за какого-то спора, Арман сделал свой ход.

– Думаю, надвигается буря! – сказал он сестре с томным видом и незаметно кивнул в сторону графа, который стремительно приближался к ним.

Дейрдре сознавала, что риск велик, и потому решила срочно покинуть бал. Они с Арманом бросились к экипажу, как парочка нашкодивших детишек, и упали на подушки кареты в припадке истерического смеха.

– Ты плутовка, Ди, – проговорил сквозь смех Арман; прочем, без всякого осуждения.

– Не больше тебя! – возразила Дейрдре с достоинством тут же спросила: – Куда теперь?

Карета начала набирать скорость, направляясь в город, который находился в шести милях от дома маркиза де Суана. Арман задумчиво посмотрел на сестру:

– Я встречаюсь с кое-какими друзьями в «Кафе-Рояль», но не думаю, что тебе стоит меня сопровождать туда.

– Почему нет? – обиженно спросила Дейрдре.

– Рэтборну это не понравится, – решительно заявил рман.

– О, неужели? Он мне не опекун, – заметила Дейрдре. – И если я чего-то хочу, это не его дело. О, Арман, – продолжала она, чувствуя, что прежняя веселость рассеивается как дым. —Сейчас я и подумать не моку о том, чтобы вернугься домой. Будь я мужчиной, я бы напилась до чертиков. Пожалуйста, не заставляй меня возвращаться домой к моим мыслям.

Дейрдре почувствовала, что сопротивление брата слабеет, и пошла ва-банк.

– Особенно когда его комнаты расположены как раз над моими. Не думаю, что я в состоянии это вынести.

– Не понимаю. Я был готов поклясться, что он... о, не важно! Не печалься, Ди. Я возьму тебя с собой. Половина моих друзей уже влюблена в тебя, а другая половина мечтает с тобой познакомиться!

В четыре часа утра, когда небо над Брюсселем начало светлеть, усталая Дейрдре вошла в отель. Нетвердой походкой она прошла мимо ночного портье и слегка приподняла брови, пытаясь сфокусировать на нем взгляд. Весь вечер ей казалось, что грум Рэтборна О'Тул упрямо следует за ней по пятам. Дейрдре очень не хотелось, чтобы Рэтборну стало известно о ее ночных развлечениях. Она подумала о «дамах», сопровождавших Армана и его друзей в их ночных прогулках по Брюсселю, и содрогнулась. Тетка выбранила бы ее, как никогда в жизни, а Рэтборн положительно убил бы. И Дейрдре не знала, чего боится больше. Она бросила хмурый взгляд на ночного портье и прошла мимо.

С трудом поднимаясь по широкой лестнице, Дейрдре пыталась нащупать в ридикюле ключ от своей комнаты. Найдя его, она издала торжествующий возглас. Она завернула за угол и ступила в длинный коридор. Ключ выпал из рук, Дейрдре хихикнула и, нагнувшись, чтобы поднять его, услышала, как в дальнем конце коридора отворилась дверь в гостиную миссис Дьюинтерс. Дейрдре медленно выпрямилась. Силуэт Рэтборна, стоявшего спиной к ней, ясно обозначился в дверном проеме. Он держал в объятиях миссис Дьюинтерс. Дейрдре не могла отвести взгляда от этого видения. Рука графа ласкала грудь актрисы, а затем скользнула под тугой корсаж платья. Дейрдре не смогла больше выдержать этого зрелища.

Она круто повернулась и бросилась вниз по застланной ковром лестнице. В этот момент она мгновенно протрезвела. Услышав тяжелые шаги за своей спиной, она подхватила юбки, позволив изумленному портье любоваться своими панталонами и изящными лодыжками. Ее окликали по имени, но она не обращала на это никакого внимания. Единственным ее желанием было благополучно добраться до своей комнаты. Дейрдре рванула на себя дверь на черную лестницу и с трудом стала подниматься по ней, цепляясь за железные перила. Было слышно, как за спиной открылась дверь, и, громко рыдая и спотыкаясь, Дейрдре изо всех сил рванулась вперед. Судорожно сжимая в руке ключ от своей комнаты, вставила его в замочную скважину и с силой надавила на дверь.

Однако прежде чем она успела переступить через порог, кто-то схватил ее и развернул лицом от двери. В следующее мгновение она оказалась перекинутой через широкое плечо Рэтборна как мешок с картошкой или говяжья туша, которые разносят по утрам носильщики на рынке Гран-Пляс.